Подольские курсанты

— Точно? — На лице капитана наконец-то появилась добродушная улыбка. Он обернулся в темноту: — Всем отставить! Ну что, старлей, считай, познакомились.

Мамчич убрал в кобуру наган и пожал протянутую ему руку.

— Что это у вас? — кивнул он на телегу.

— А мы так на живца фашистов ловим. Катаются тут, гады, как у себя дома. Но теперь, с артиллерией, мы им нервы-то попортим.

Сашка еще не понимал, что произошло. Только что была засада, напряженное молчание, подозрительные взгляды незнакомцев, и вот он уже в объятиях своего старого друга. С Ерохой они когда-то спали на соседних койках, ели из одного котла. А теперь, похоже, и воевать придется вместе.

— Наших-то кого-нибудь видаешь? А я вот в разведчиках. Здорово! Фрицам никакого житья от нас, они вправо — мы за ними, они влево — мы тут как тут. Воют бедные, по ночам спать перестали. А вы куда, на фронт? — Ероха говорил без умолку и все щупал, не скрывая зависти, Сашкину форму.

В первый момент, когда над колонной раздался пронзительный вой самолетов, Маша ничего не поняла. Она молча смотрела на уходящую за машиной дорогу и придерживала голову дремавшей на ее плече Люси. И только когда первая кинжальная очередь вспахала обочину, стало понятно, что случилась беда.

От резкого шума вскинулась очнувшаяся Люся, завертелась в испуге, зачем-то схватила вещмешок.

— Стой, куда ты? — успела крикнуть ей Маша.

В этот момент машина съехала с дороги и, накренившись, резко затормозила. Потревоженные коробки и ящики с медикаментами съехали к одному борту, едва не придавив испуганную Люсю… Из кабины одновременно выскочили водитель и военфельдшер Петров. Маша невольно отпрянула, когда Петров, задержавшись на подножке, заглянул в кузов и непривычно высоким голосом крикнул:

— Девчата, быстро из машины!

Она вскочила с места и, продолжая смотреть на Петрова, боковым зрением увидела, как прямо на них заходит немецкий самолет. Она вскинула голову: «мессер» шел так низко, что Маше показалось, что она видит лицо летчика. В следующую секунду новая очередь распорола асфальт прямо возле машины. Дорожное крошево густой дробью хлестнуло по кузову полуторки.

— Мама!

Маша не помнила, как оказалась на земле. Все вокруг кружилось и металось в густых облаках пыли и дыма. Звенел избиваемый свинцом металл, кричали люди, протяжно и зло ревел воздух. Впереди, в самой голове колонны, занималась огнем одна из машин.

Люси не было видно. Похоже, ей удалось добежать до редкого лесочка, тянувшегося вдоль дороги и ставшего сейчас для курсантов единственным укрытием. Маша кинулась следом за подругой, но споткнулась обо что-то мягкое и со всего маху грохнулась оземь. Испугавшись, она поспешила оттолкнуть помеху — та недовольно колыхнулась на месте. То, что девушка поначалу приняла за выпавший из кузова мешок, оказалось телом убитого шофера их полуторки. Пуля вошла ему в спину и на выходе разворотила живот, распластав по дороге бурые ошметки.

От ужаса Маша на мгновение замерла на месте. Но тут же новая очередь прошила шоссе, заставив ее прийти в чувство. Маша забыла про лес, кинулась обратно к машине, вскочила на колесо и стала шарить в кузове среди опрокинутых вещей. Нащупав тугую сумку с красным крестом, она соскочила на землю и бросилась вдоль колонны, пригибаясь от немецких пуль. Раненых как будто не было. Только от последней машины четверо ребят тащили на руках в сторону леса обессиленное тело товарища. Тот что-то без умолку говорил, за шумом было не разобрать, иногда порывался вырваться и броситься обратно к машине.

— Санинструктор!

Ее заметили и замахали руками. Маша поспешила на помощь, на ходу расстегивая сумку с медикаментами; вместе они спустились в кювет и быстро скрылись среди деревьев.



Налет продолжался всего несколько минут, показавшихся вечностью. Он прекратился так же внезапно, как и начался. «Мессеры» скрылись за облаками. Долго еще вслед им смотрели испуганные глаза курсантов. Заново переживая случившееся, немногие понимали, что это было их первое боевое крещение. Но совсем не такое, каким оно представлялось в стенах училища. Внезапное, беспощадное, коварное и в высшей мере несправедливое.

И все-таки немцам не удалось уничтожить колонну и заставить ее повернуть обратно. Одна полуторка догорала в кювете, еще несколько машин, в том числе автобус, получили повреждения. Но продолжать движение они все же могли. Задерживаться было опасно: немецкие самолеты могли в любую минуту вернуться.

— Отбой! — прокатилось вдоль колонны.

Курсанты принялись выбираться из укрытий, искали друзей и собирались возле машин. Без потерь не обошлось. Двое курсантов и водитель полуторки были убиты, еще несколько человек ранены. Убитых решено было похоронить здесь же, возле дороги, в наспех отрытой могиле.

Митя молча смотрел, как бойцы спешно орудуют лопатами, выбрасывая наверх сырую холодную землю, как углубляется последнее пристанище погибших. Перед глазами снова возникла картина у ворот училища. Как весело все курсанты кричали провожавшим: «Это ученья! Мы скоро вернемся!» Не все вернутся. Есть первые павшие. Ну, ничего, мы отомстим, мы обязательно отомстим!

Наскоро отремонтировав свои полуторки и простившись с погибшими товарищами, колонна двинулась дальше, то и дело с замиранием сердца поглядывая в суровое темнеющее небо.



В Малоярославец добрались ближе к вечеру.

Уже на подъезде к городу было заметно, как он пострадал от бомбежек. Огромные воронки вдоль дороги, разрушенные дома, превратившиеся в груды кирпичей и мусора, поваленные деревья, порванные провода, свисающие с телеграфных столбов. В сгущающихся сумерках прифронтовой город выглядел угрюмо.

Перед бойцами будто распахнулись огромные ворота — в пропасть военной воронки. Где на самом деле все намного страшнее, чем представлялось вначале. И сразу, без предупреждения, захлопнулись те самые счастливые двери в мирную и даже беспечную жизнь… Фашистский налет, как кривое зеркало, показал курсантам, что не время сейчас для уныния и страха. Как защитники своей Родины они должны отомстить! За разрушенные города, израненные поля и села, за весь страдающий русский народ. А теперь — еще и за павших товарищей, за их отнятые жизни.

— Вам необходимо срочно занять оборону в Ильинском секторе. — Комендант Малоярославецкого укрепрайона полковник Смирнов по-военному четко докладывал обстановку полковнику Стрельбицкому. Тот разыскал коменданта всего полчаса назад и предложил, не мешкая, ознакомить его с обстановкой. — На рубеже сейчас только мобилизованные рабочие, местные колхозники да небольшая группа военных из числа отступающих. Дел невпроворот: доты еще не готовы, позиции для орудий тоже.

— Что известно о противнике? — Стрельбицкий раскрыл планшет, достал блокнот и карандаш.

— Точных сведений нет. — Комендант опустил глаза, расправил складку на карте. — Об обстановке можно судить по усилившемуся к вечеру потоку беженцев. Да вот еще… Тут один интендант ехал из Рославля в Москву. Так вот он утверждал, что в районе Юхнова его машину обстреляли немецкие танки. Даже не знаю, верить или нет. Но это в восьмидесяти километрах отсюда. Послали разведку, пока не вернулась. — Он встал из-за стола, достал из пачки новую папиросу и чиркнул спичкой. Стрельбицкий со скрытой тревогой следил за ним. Похоже, комендант, и в самом деле, не располагал точными сведениями. В его растерянных движениях, бесконечных папиросах и бегающих глазах таилась скрытая тревога… — Не исключаю, что где-то между Рославлем и Юхновом, — Смирнов ткнул дымящейся папиросой в карту, — вот здесь, высадился немецкий десант. Кстати, то же самое я сообщил и командиру вашего передового отряда. Надеюсь, завтра получить более точные сведения. В том числе и от вас.

Стрельбицкий сделал пометку в блокноте.

— Что с вооружением?

Комендант выпустил в потолок струю дыма и подошел к окну.

— Как я уже говорил, доты не достроены. Укрепрайон планировали сдать к первому декабря. Но война внесла свои коррективы. Из вооружения обещали прислать несколько старых пушек с небольшим количеством снарядов. Их хватит самое большее на половину капониров. Остальное занимайте своими орудиями. Да, — он словно спохватился и снова отвел глаза в сторону, — никакой связи пока нет, командный пункт тоже не намечен. Так что берите все в свои руки.

Они попрощались. Стрельбицкий вышел из прокуренного кабинета коменданта.


В Ильинское прибыли утром. Небольшое по площади село раскинулось по обе стороны речки Выпрейки. Деревянные, давно и прочно обжитые дома рассыпались по пологим берегам, кое-где спускаясь к самой воде. Буквально надвое разделяло Ильинское Варшавское шоссе, которое тянулось прямой полосой в сторону Москвы.

Колонна остановилась у извилистого края лесополосы. В утренней рассветной дымке было заметно движение: на склоне ближнего берега днем и ночью местные жители рыли окопы, обустраивали противотанковые позиции.

Полковник Стрельбицкий опустил бинокль. Сейчас, в неокрепшем свете нового утра, длинная редкая цепочка работающих людей была заметна простым глазом. Взгляд полковника невольно перекинулся на ту сторону реки, оттуда должен прийти враг.

— Вперед, — скомандовал полковник водителю и захлопнул дверцу машины. Колонна въехала в село Ильинское.



На построении полковник Стрельбицкий в нескольких словах довел до подчиненных обстановку, определил задачи и назначил старших на предстоящие работы. Местом сбора прибывающих следом колонн наметили окрестный лес. Под временный штаб решили занять пустующую избу.

Главным делом для всего личного состава на данный момент стало оборудование позиций и размещение в них артиллерийских расчетов. Курсанты с усердием принялись готовить капониры, откапывать отходы и резервные точки вокруг дотов.

Митя воткнул лопату в мерзлую, но еще податливую землю. Сколько же ее нужно перекидать! Курсант посмотрел на работавших неподалеку женщин. Размеренными движениями они выбрасывали грунт с видимым упорством. Быстрее надо сделать дело! Сейчас это самое главное. Лишь изредка землекопы замирали и прислушивались, с тревогой глядя в разгоравшийся восходом горизонт.

А беженцы все шли и шли… Кто пешком, кто на уцелевших подводах, запряженных уставшими лошадьми, ставшими в тяжелую годину настоящим подспорьем.

Митя так увлекся этой картиной, что не заметил, как возле него оказался обходивший позиции полковник Стрельбицкий.

— Товарищ сержант! — Шемякин невольно дернулся и принял строевую стойку. — Не отвлекайся, сынок, — неожиданно по-отцовски проговорил командир, — их всех не пересмотришь, а нам на этой земле воевать, зубами за нее держаться придется.

И пошел дальше, не дожидаясь ответа. Митя хотел было крикнуть «так точно», но осекся и промолчал.

— Видать, совсем дрянь дело, раз курсантиков желторотых привезли. Зазря ведь тут все полягут, копай — не копай.

Шемякин обернулся и увидел пожилого усатого солдата в расстегнутой телогрейке с ломом в руке. Рядом с ним с таким же печальным выражением на лице стоял, опершись на лопату, другой солдат, оба молча смотрели вслед удаляющемуся Стрельбицкому.

На тропинке, ведущей к холму, полковника нагнал невысокий полный человек в мятом плаще и съехавшей на затылок шляпе. Запыхавшийся от долгой беготни, он буквально просиял, увидев наконец-то Ивана Семеновича, бросился к нему с протянутой рукой, намереваясь поздороваться. Выбившийся галстук черной лентой выпорхнул у него из-за пазухи и метнулся через плечо.

— Добрый день, товарищ полковник. Мне только утром сообщили, что прибудет колонна, мы так рады… — Стрельбицкий резко остановился и бросил на толстяка суровый взгляд. — Извините, я не представился. Углов, инженер. Руковожу здешними работами. — Полковник смерил его взглядом и двинулся дальше. Инженер засеменил следом. — Работаем по двадцать часов в день! Даже ночью копаем! — Углов на ходу кивнул поздоровавшимся с ним женщинам: — Здравствуйте! Доброе утро! Здравствуйте! Девять дотов по эту сторону шоссе и одиннадцать на той! Часть из них, само собой, не тут, у речки, а там, дальше, во второй и третьей линиях! — Он окончательно задохнулся от ходьбы и замолчал, умоляюще глядя на Стрельбицкого.

Как ответственный работник, инженер Углов понимал, что все его слова выглядят как оправдание недоделанной работы. Да, но ведь и сроки ее окончания первоначально были другие! Да, он ответственный за участок, с него можно спрашивать, его можно обвинять. Это проще всего…

Стрельбицкий, все это время осматривавший позиции с высоты холма, резко повернулся к Углову:

— Идемте со мной.

Они спустились по насыпи, миновали шоссе и направились к ближайшему доту справа от дороги. Он с первого взгляда понял, что позиции не просто не готовы — они едва намечены. В Малоярославце он еще тешил себя надеждой, что у коменданта не совсем точные данные, но в Ильинском эти надежды рассеялись окончательно. Настоящая картина оказалась куда печальнее. Наставление коменданта «Берите все в свои руки» в этой обстановке звучало не просто тревожно — зловеще.

Даже неподготовленному человеку было ясно: в минимальные сроки, отведенные для укрепления рубежа, сделать нужно очень много. Сейчас незамаскированные доты и капониры отчетливо выделялись среди красно-желтой осенней листвы и представляли собой отличные мишени для вражеских наводчиков. То же самое можно было сказать и про дзоты. По замыслу инженеров-фортификаторов здесь следовало возвести настоящую огневую систему секторов. Но строили их в спешке, и потому многое просто не додумали. На открытой местности эти странные сооружения выглядели как специальные ориентиры, возвышавшиеся на два-три метра. Никакой маскировки при этом практически не имели. Ни у одного из бетонных дотов не было ни бронированных плит на амбразурах, ни стальных дверей. К тому же сами амбразуры были такие большие, что любой разорвавшийся перед дотом снаряд мог поразить осколками сразу весь расчет огневой точки.

Стрельбицкий дождался отставшего Углова и, взяв его за рукав, подвел к краю насыпи.

— И это, по-вашему, линия обороны? Ничего же не сделано!

— Как не сделано? Вот один бетонный дот, вон другой. И их тут… — Инженер попробовал высвободить рукав плаща. — К тому же сроки…

— Это не дот! Это — бетонный гроб! Почему нет бронированных листов на амбразуре? Первое же прямое попадание, и от осколков внутри — одни трупы! А двери где? Немцы сзади зайдут — мы и выстрела не успеем сделать! — Стрельбицкий начинал распаляться: — И так на всем рубеже! Маскировки — никакой! Что с воздуха, что с того берега мы все — как на ладони!

Углов наконец вырвался из рук полковника:

— Мы сделали все, что смогли, товарищ полковник! Честное слово! Вы же видите — женщины, старики работают, не спят почти! А материалы еще не подвезли с завода. Все понимаю! А что я могу? Нету бронированных листов! И дверей нет! Срок сдачи укреплений — только через два месяца!

— Ты мне бабами не прикрывайся! У меня самого — пацаны зеленые. Ты им что, умирать здесь прикажешь? Без укрытий, без брони. Умирать, да? Они умрут, если надо, только и ты с ними вместе. — Полковник приблизился к инженеру вплотную и вдруг заметил в его глазах слезы.

«Что это я? Он же сам не рад, да и не его это вина».

Словно угадав мысли Стрельбицкого, Углов принялся жалостно оправдываться:

— Никто же не верил, что немец вообще сюда дойдет… Я звонил, писал. Но кто я такой? Инженер, маленький человек, меня никто не слушал… Поверьте, мы делаем все возможное. Если курсанты помогут, мы тут за несколько дней все подготовим!

Стрельбицкий отвернулся и стал смотреть на переправу. Он уже жалел, что сорвался. Почувствовав в полковнике перемену настроения, Углов заговорил увереннее:

— Постараемся все подготовить. Бронелисты, конечно, сами изготовить не сможем…

— Вы извините меня, я погорячился. Но поймите правильно: это последний рубеж, за нами Москва. Врага туда, — полковник кивнул на восток, — пропустить нельзя.

— Я все понимаю. — Углов поправил шляпу, достал носовой платок. — Мы постараемся. Сделаем…

Стрельбицкий уже не слышал его, широкими шагами он спускался с холма, направляясь к забитому беженцами мосту.



К этому часу движение беженцев на единственной переправе через Выпрейку практически замерло. Быстрее двигаться не получалось: комендантский патруль под командованием немолодого лейтенанта тщательно осматривал прибывавших, по возможности проверяя документы и поклажу.