Поход

Дом генерала оказался одним из новостроев для военной администрации Приамурья во Владивостоке. В столовой нас встретила жена генерала – очень миловидная женщина.

– Тимофей Васильевич, позвольте познакомить вас с моей второй половинкой. Моя супруга Нина Викторовна. А этот блестящий молодой офицер, моя дорогая, тот самый казак, закрывший собою от пули цесаревича Николая и которому я девять лет назад написал рекомендательное письмо для поступления в училище.

– Очень приятно познакомиться, – я склонился над представленной для поцелуя ручкой жены генерала.

Сделав шаг назад, я мысленно залюбовался этой семейной парой. Генерал – высокий, грузный, но всё ещё подтянутый, с шикарной волнистой шевелюрой, бородой и усами светло-русого цвета с сединой, и миниатюрная женщина с милыми, правильными чертами лица, светлыми волосами, где серебром сверкали седые нити.

«Дети у них должны быть красивыми», – подумал я.

– Мне также приятно, – улыбнувшись, ответила Нина Викторовна. – Прошу к столу. У нас небольшое семейное торжество. Сегодня утром сын Иван приехал на каникулы, заранее сдав экзамены за второй курс в Петербургском университете.

Лицо женщины озарилось выражением любви и радости. Сопровождаемые ею, мы втроём расселись за столом, который споро начала накрывать горничная. Через пару минут в комнату вошёл молодой человек лет двадцати, практически копия своего отца, только без усов и бороды. Увидев меня, он остановился и вопросительно посмотрел на Беневского-старшего.

– Проходи, сын. Знакомься. Это Тимофей Васильевич Аленин-Зейский. Тебе он известен как Ермак, о котором легенды ходят по Приморью. Сегодня господин капитан прибыл в город для дальнейшего прохождения службы. Не удержался, пригласил его к нам в гости. Захотелось Машеньке сюрприз сделать. Она в восторге от многих песен, автором которых является Тимофей Васильевич.

«Вот это я попал», – подумал я, поднимаясь из-за стола, чтобы поздороваться с сыном генерала.

– Приятно познакомиться, Иван Аркадьевич, – произнёс я, пожимая ему руку.

– Признаться, я очень рад познакомиться с вами, Тимофей Васильевич. Вы не только здесь, но и в Петербурге известная личность. И не только из-за своих песен. – Рукопожатие младшего Беневского оказалось неожиданно сильным.

Не успел я вернуть свою пятую точку на стул, как в комнате появилась миленькая, я бы даже сказал, очаровательная девушка. Высокая, спортивная, стройная, с копной светлых волос, большими голубыми глазами и выразительными алыми губками.

«Для такой красавицы спеть готов с удовольствием», – довольно хмыкнул про себя. За прошедшие почти семь лет после смерти моей Дарьюшки с женщинами, кроме жриц любви, как-то не ладилось. Некогда было, то служба, то учеба. Да и не встретил такую, чтобы серьёзные отношения строить. А вот сейчас что-то в душе ворохнулось, и даже какой-то азарт появился.

– Папа́, ты, почему не предупредил, что у нас гости будут, – строго произнесла Мария Аркадьевна.

– Машенька, захотелось сделать тебе сюрприз. Позволь тебе представить Тимофея Васильевича Аленина-Зейского, автора тех самых романсов, которые ты так любишь.

– Ой!.. – щечки девушки заалели, но потом она, решительно тряхнув головой, направилась в мою сторону.

Я сделал шаг навстречу и хотел приложиться к протягиваемой мне руке, но младшая Беневская внезапно перехватила мою руку и крепко её сжала.

– Приятно познакомиться, Тимофей Васильевич, – произнесла девушка, глядя мне в глаза. При этом в её глазах, как голубых озёрах, по-моему, плескались бесенята.

– Мне также приятно, Мария Аркадьевна, – несколько сбитый и ошарашенный поведением девушки, ответил я, а потом, еле оторвавшись от ее глаз, посмотрел на остальных членов семейства Беневских.

– Смутила вас моя дочка, Тимофей Васильевич. Порол её в детстве мало, вот и выросла экзальтированная бунтарка против устаревших устоев, – усмехаясь, произнёс старший Беневский.

– Папа́! – возмущённо воскликнула девушка, вырвав у меня из пожатия свою руку. – Не слушайте его, Тимофей Васильевич. Он меня за всю мою жизнь ни разу и пальцем не тронул в наказание. И никакая я не бунтарка, хотя считаю, что наше монархическое и сословное общество нуждается в переменах.

– Я надеюсь, что вы не станете выходить замуж за беглых чернокожих рабов, как это делали некоторые молодые и жаждавшие в обществе перемен американки во время гражданской войны, – появившийся азарт, заставил пошутить меня на грани фола.

– И я надеюсь, что до такого дело не дойдёт, – глубоко выдохнув, произнёс генерал.

– Красиво вы её приземлили, Тимофей Васильевич, а то опять завела свою шарманку, – насмешливо произнёс уже сидящий за столом Иван Аркадьевич.

– А ты, толстовец, молчи, не то потом с тобой разберусь, – грозно развернулась в сторону брата Мария.

– Всё, хватит, дети. Все за стол, – сказала, как отрезала, мать семейства. А по реакции на её слова окружающих я понял, кто в доме глава.

– Это всё твой Борька Савинков виноват. Задурил голову революционными идеями. Будешь им следовать, так же, как и его, арестуют, – видимо, решив оставить за собой последнее слово, произнёс Иван.

– И ничего он не мой. Он уже на Вере Успенской женился. Ну, арестовывали его жандармы два раза, так и отпускали быстро, – произнесла в ответ Мария, усаживаясь на свой стул.

А меня от этих двух фраз пронзило всего насквозь, будто током. Получается, Мария Беневская и есть та дочка аж генерал-губернатора, которая вступила в боевой отряд эсеров. При изготовлении бомбы подорвалась, потеряла часть кисти, была приговорена к смертной казни. Мать, то есть сидящая передо мной милая Нина Викторовна, покончила с собой, узнав о приговоре. Казнь по прошениям отца заменили каторгой, на которой девушка пробыла до революции в семнадцатом. Прочитал я в Интернете эту информацию давно, поэтому успел забыть. В этом мире как нахожусь, через месяц с небольшим двенадцать лет исполнится, а ассоциация с Борисом Савинковым встряхнула мозги и заставила вспомнить. Даже вспомнил, что будущая дочь Ивана Аркадьевича в моём прежнем мире служила в одной воинской части с Зоей Космодемьянской, в которой готовили диверсионно-разведывательные отряды для засылки в ближайшие тылы наступающих немецких войск. В сорок втором году Елизавета Беневская погибла в бою. Несколько пришибленный этими воспоминаниями, я сел за стол.

«Н-да! Господина Савинкова я как-то упустил. Про Ленина поинтересовался, а про лидера боевой организации эсеров не соизволил. А на них крови будет, мама не горюй», – подумал я, беря в руку ложку.

После очередного внушения Нины Викторовны детям о поведении за столом мы приступили к обеду, который был без каких-то особо изысканных блюд, но при этом очень вкусным и обильным. Беседа за столом началась после третьей перемены блюд, до этого отдавали должное прекрасной пище в молчании, изредка прерываемом шутками брата и сестры. Было видно, что они соскучились друг по другу. Отец с матерью смотрели на эти шалости с нежностью. А я просто наслаждался едой и домашней атмосферой.

– Тимофей Васильевич, я заметила, что, когда брат упомянул о Борисе Савинкове, вы изменились в лице. Он вам знаком? – невинно улыбаясь, задала вопрос девушка.

– Нет, не знаком. Впервые слышу. Просто услышал о революционных идеях. А вот к ним, особенно призывающим к террору, у меня резко отрицательное отношение.

– И чем это вызвано? Разве не прекрасен девиз Великой французской революции: «Liberté, Égalité, Fraternité», – перейдя на французский, произнесла Беневская-младшая.

– Мария Аркадьевна, слова хорошие, что-то подобное нам и Христос завещал. Только вот под этот девиз за время революции Франция потеряла больше трехсот тысяч своих граждан, а это почти один процент всего населения. За время наполеоновских войн эта цифра увеличилась почти до трех миллионов, то есть погиб каждый десятый француз. Причем большинство из погибших мужчины, которые могли бы завести семьи, продолжить свой род. Поэтому, какие реальные потери в людях понесла Франция от этого девиза, сейчас не сосчитать. Но они огромны. И я не хотел бы, чтобы такое случилось в России. А у нас?! Если полыхнёт, будет куда страшнее! – произнося всё это, я не отрывал взгляда от голубых глаз девушки. – Наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин написал: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» А если он будет осмысленный, идейный, то кровь Вандеи покажется каплей в том озере, которое прольётся на Руси. Брат на брата, сын на отца. Гражданская война!

– Тимофей Васильевич, вы говорите ужасные вещи! Неужели такое возможно?! – эмоционально воскликнула старшая Беневская, прижав руки к губам.

– Уважаемая, Нина Викторовна, вся история человечества показывает, что, когда всплывает вопрос о социальном равенстве и сословных привилегиях, он, как правило, заканчивается большой кровью, особенно в пару-тройку последних веков: английская и французская революции, Гражданская война в Америке, карбонарии в Италии, декабристы и народовольцы в Российской империи. Последние социалистические учения выдвинули социальное равенство в качестве цели и идеала. При этом люди, призывающие к этому, готовы достигать поставленных целей с помощью террора…

– А как по-другому можно достучаться до правящей элиты, которая не хочет видеть, как живёт её народ? – перебила меня Мария.


«Да, девочка, а мозги тебе уже изрядно промыли, – подумал я. – И что делать?! Ну не хочется мне, чтобы такая красивая и желающая лучшего для народа девушка пришла к тому, что с ней случилось в моём мире. Ладно, попробую достучаться до разума, а не получится, пройдусь по чувствам».

– Мария Аркадьевна, самое плохое в великих утопиях, в великих идеях, как дать людям свободу, равенство, научить их жить по справедливости, то, что их идеологи считают, что ради этого можно всё! Можно переступить через любые Христовы заповеди. – Я вздохнул поглубже, перед тем как продолжить. – Откуда берутся террористы? Ни одного ребенка в школе, гимназии и дальше в университете не учат, что можно взрывать, убивать, лгать, предавать. Не учат этому и родители. Детям пытаются привить другое: понятия долга, чести, патриотизма! Но беда в том, что находятся люди, которые говорят – ради вот этого великого блага в будущем в настоящем можно всё. Убивать, взрывать, злоумышлять! Не все покупаются. Большинство на такие лозунги не ведутся, но ведь есть те, кто покупается?! И тогда творятся страшные вещи.

Я замолчал и обвёл взглядом Беневских, внимательно смотревших на меня с разным выражением на лице.

– Почти семь лет назад, когда конвойной службой цесаревича Николая, совместно с полицейскими и жандармами в Хабаровске были предотвращены два покушения на наследника престола, один из террористов убил мою невенчаную жену и неродившегося ребёнка. Зачем он это сделал, когда Дарья покупала на рынке продукты для приготовления праздничного ужина на мой день рождения, я так и не нашёл ответа до сегодняшнего дня.

Нина Викторовна всхлипнула и, достав из рукава платок, начала вытирать глаза. Мария смотрела на меня каким-то отстранённым взглядом, но в её глазах набухали слёзы. Генерал, что-то прошептав про себя, потянулся за графином с водкой, а Иван застыл, держа в руках вилку и нож.

– Об этом мало кто знает, – продолжил я. – Рассказал я это здесь только для того, чтобы вы, Мария Аркадьевна, поняли, что идеи об изменении мира или правоустройства в отдельной стране, как правило, приводят к трагедиям отдельных лиц.

Я замолчал, а в комнате повисла напряжённая тишина.

– А что случилось с тем террористом? – прервал молчание Иван.

– При попытке захватить его живым он совершил самоубийство, – ответил я.

– Какой ужас, – тихо произнесла старшая Беневская и перекрестилась, а Аркадий Семенович по-гусарски отправил водку в рот.

Иван с сожалением посмотрел на графин, отец налил ему только одну рюмку за время обеда, а Мария застыла, уйдя в себя, переваривая полученную информацию.

Между тем генерал Беневский, разгладив усы и бороду, задал вопрос:

– Тимофей Васильевич, а как вы видите решение данного вопроса?

– Ваше превосходительство… – начал я.

– Без чинов, мы же договорились, – перебил меня генерал.

– Аркадий Семенович, я думаю, что надо начать с себя, – ответил я.

– В каком смысле? – поинтересовался Беневский.

После этого вопроса я рассказал присутствующим за столом, как получил в качестве наград два имения под Петербургом и как там, благодаря моему управляющему Сазонову, работает «колхоз». Результаты, кстати, действительно были впечатляющими. За неполный десяток лет Александр Иванович в Курковицах и Калитино организовал супердоходное предприятие по производству картофеля и производных из него, а также масла и круп. Шестьдесят пять дворов, бывших изначально, уже приближались к ста. Стала ощущаться нехватка моих земель для дальнейшего развития, но при этом все крестьянские семьи имели новые дома. С личным хозяйством у них, правда, как-то не заладилось. В своём письме ещё пять лет назад Сазанов описал, как крестьяне по договору аренды получили в своё распоряжение полагавшихся им коров, но через пару месяцев вернули их на общую ферму. Работать за денежку оказалось более выгодным, а масло и молоко, да и тот же обрат они получали по договору. Небольшие огороды во дворах остались, но это из-за крестьянской упёртости. Чтобы было! Смертность в имении была минимальной, с долгами все расплатились. Вкалывали, конечно, хорошо, но и жили по сравнению с другими, я бы сказал, отлично. Ну, и мне на карман капало.

На моё описание «колхозов» очень жарко отреагировал младший Беневский.

– Тимофей Васильевич, получается, что вы у себя в имении создали коммуну?

– Боюсь вас разочаровать, Иван Аркадьевич, но это не совсем коммуна. Тут Мария Аркадьевна назвала вас «толстовцем». Это так?

– Да, я являюсь единомышленником Льва Николаевича и по окончании обучения в университете, где изучаю сельское хозяйство, хочу создать в нашем имении такую коммуну.

Я заметил, как поморщились родители Ивана, но перебивать его не стал.

– Лев Николаевич – это не только великий писатель, он еще и современный философ с самой большой буквы. Его учение перевернёт сознание людей, – продолжил младший Беневский.

«Ё… твою мать, яти его в душу, – подумал я. – Одна будущая эсерка, второй упёртый толстовец. Куда родители смотрели? Вот это я попал! Но второе хоть не так заразно!» – успел я подумать перед тем, чтобы сообразить, что буду отвечать.

– Когда люди изменятся, царство Христа установится на земле, – Иван сделал паузу и спросил: – А вы, Тимофей Васильевич, знакомы с учением Льва Николаевича?

– Если вы говорите о трактате «В чём моя вера?», то читал.

– И где же вы достали его? Цензурой он запрещён и если бы ни был выпущен в Швейцарии, то просвещённые люди так бы никогда не смогли ознакомиться с новым философским взглядом на религию, – поинтересовался младший Беневский, а его сестра посмотрела с явным удивлением.

– Иван Аркадьевич, моё место службы в конвое наследника престола позволило ознакомиться с многими трудами, недоступными большинству населения Российской империи.

– И что можете сказать о трактате Толстого?

– В чём-то согласен, но большинство постулатов не приемлю. Эта философия, действительно, для царства Христова на земле, когда на всей планете живут идеальные люди и нет войн. Пока же вся история человечества, что до прихода Христа, что после него, – это череда войн, уничтожающих людей и стирающих государства с карты мира. Поэтому «непротивление злу», отказ от войн, осуждение присяги властям, которая по Толстому запрещена Христом – «не клянитесь вовсе», считаю блажью человека, не знающего, чем занять себя. Про таких в народе говорят – «с жиру бесится»! Вот увидите, Иван Аркадьевич, что очень скоро Льва Николаевича Святейший Синод или предаст анафеме, или вовсе отлучит от церкви.

– Думаю, Тимофей Васильевич, вы несколько перегибаете, – вступил в разговор отец семейства. – Всё-таки Толстой – это великий писатель.

– Аркадий Семёнович, я уважаю Льва Николаевича как писателя, но его философские взгляды – это подрыв религиозных основ православия. А казаки последние четыреста лет живут с девизом: «За Веру, Царя и Отечество», – ответил я.

– Получается, вы против коммун единомышленников, о которых говорит Лев Николаевич, – насупившись, произнёс Иван.

Как же, великие философские взгляды его кумира только что назвали блажью бесящегося с жира человека.

– Отчего же! Если люди хотят жить по таким принципам, то флаг им в руки и пожелание всего хорошего.

– А при чём здесь флаг в руки? – видимо, переварив информацию и сделав для себя какие-то выводы, весьма оживлённо спросила Мария.