Поход

– Мария Аркадьевна, весной одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года сорок три взрослых человека, назначенные «единомышленниками», прибыли на берег Амура, воткнули в землю флаг Российской империи, вкопали столб и прибили к нему дощечку с вырезанной надписью «Станица Черняева», где позже родился я. Сражаясь со зверями и хунхузами, специально отмечаю для вас, Иван Аркадьевич, сражаясь, а не «непротивясь злу», станица росла и развивалась. За сорок два года количество станичников увеличилось почти в десять раз и продолжает расти. Поэтому, Иван Аркадьевич, если вы будете придерживаться принципа «непротивление злу», то коммуну организовывайте где-нибудь в самой безопасной российской губернии под боком у полиции и жандармов, которые смогут вас защитить от тех, кто не проникся светлыми идеями Льва Николаевича Толстого. Правда, в этом случае флаг вам не понадобится.

– А, Ванечка! Теперь Тимофей Васильевич и тебя приземлил! – со смехом произнесла Мария и показала язык брату.

– Мария, как не стыдно! – строго произнесла мать семейства. – Что за поведение?!

Не успел я что-то ещё сказать, как Нина Викторовна, видимо, решила сменить тему.

– Тимофей Васильевич, у вас в станице, наверное, много родственников? – спросила она.

– Когда мне было двенадцать лет, при нападении хунхузов на станичный обоз погибли мои родители, десятилетняя сестрёнка пропала. Ещё раньше погибли два младших брата отца. Один погиб во время первого срока службы, также от рук бандитов, второго на охоте порвал тигр-людоед. По материнской линии родственников не осталось, а дед умер, когда мне было четырнадцать. Поэтому в станице меня ждут только могилы родственников. Если получится вырваться со службы, обязательно их навещу.

– Простите, Тимофей Васильевич, – старшая Беневская вновь достала платок и приложила его к глазам. – Как же вас жизнь потрепала! А сколько вам лет?

– Двадцать семь в декабре исполнится.

– Только двадцать шесть, а уже седые пряди в голове!

После последних событий, точнее после гладиаторского поединка в плену, у меня появилась пара седых участков на волосах. Видимо, перенервничал я тогда сильно. До смерти был даже не шаг, а небольшой шажок.

– Нина Викторовна, я видел людей, которые в двадцать лет имели полностью седую голову, да и Аркадий Семёнович, думаю, таких встречал.

– Бывало, – хмыкнул генерал.

– А как вы жили один?! – перебивая отца, тихо спросила Мария.

– Почему один. После смерти деда меня к себе в семью принял станичный атаман дядька Петро Селивёрстов. Он же разрешил организовать постоянную школу для военной подготовки казачат с двенадцати лет. Благодаря этой школе сложилась моя дальнейшая судьба.

– А правда, что вы свой род от Ермака ведёте? – несколько смущённо поинтересовалась Мария.

– Не могу сказать утвердительно, так как каких-либо документов, подтверждающих это родство, нет, но дед рассказывал, да и другие старейшины станицы подтверждали это.

– А правда, что у вас в семье из поколения в поколение передается шашка самого Ермака? – этот вопрос уже задал брат красавицы.

– Не знаю, принадлежала ли она Ермаку, но от деда к внуку в семье Алениных передаются шашка и кинжал, сделанные одним мастером. Как подтвердил один знаток холодного оружия в столице, вернее всего, изготовлена эта пара была на Кавказе во времена походов крестоносцев. Но если позволите, похвастаюсь другой шашкой, у которой также славная история.

Получив разрешение хозяина дома, вскоре вернулся в столовую с шашкой барона Корфа. После рассказа истории этого оружия пришлось поведать, откуда появился золотой эфес, георгиевский темляк и аннинский знак. Спасибо Тифонтаю, который за сутки, пока я ждал в Порт-Артуре оказии во Владивосток, умудрился у знакомого ювелира поменять эфес на шашке, достать и прикрепить аннинский знак.

Рассказ о событиях на Квантуне несколько затянулся, но всё когда-то кончается. Потом была небольшая музыкальная программа. Под аккомпанемент Маши на пианино мы дуэтом исполнили «Берега-берега», «Очарована, околдована» и «Напрасные слова». Закончился вечер продолжительной беседой в кабинете генерала. У него нашелся мой любимый вишнёвый ликёр, потягивая который я доложил, с какой целью прибыл в распоряжение генерал-губернатора Гродекова. Кстати, адмирал Алексеев сдержал своё слово, компенсировав чеком стоимость оставленных мною у Стесселя пулемётов и патронов к ним.

Полностью поддержал мнение Аркадия Семёновича о том, что дочь должна учиться в Петербургском женском медицинском институте, а не, как она хочет, на естественном факультете в университете Галле в Берне. Деликатно поделился информацией о том, что Берн – рассадник русских революционеров, и девушке, склонной к некоторым крайностям, там делать нечего. Не могу сказать, что во мне вспыхнула мгновенная любовь к дочери Беневского, но то, что я не хотел, чтобы она повторила судьбу в моём мире, это я решил твёрдо.

Как уже успел выяснить, ротмистр Савельев Владимир Александрович оставался самым старшим и «страшным» жандармом Приамурья. Так что завтра обязательно его навещу и попрошу выяснить информацию по Савинкову. Проснувшаяся память напомнила, что за время действия боевой организации эсеров в результате террористических актов погибли брат Александра III, два министра, больше тридцати генерал-губернаторов, губернаторов и вице-губернаторов, около двадцати градоначальников, с десяток адмиралов и генералов, а также почти тридцать разоблачённых агентов полиции. За точность цифр сказать не могу, всё же времени прошло много, когда читал информацию в Интернете. Да и не всему можно было верить во всемирной паутине, но такие цифры всплыли в памяти. Не все погибли от рук эсеров, но большинство, точно!

Если же говорить о Машеньке, то здесь был ещё один фактор, который я стал учитывать в этом мире. Как-то так получалось, что те девушки, с которыми я был готов создать семью, терялись. Светлана-Анечка фон Дерфельден стала Червонной, хотя были обоюдные чувства. Мою «смелую птичку» и неродившегося ребёнка убили. Может быть, тот, кто перенёс меня, точнее моё сознание в этот мир, не хотел, чтобы я смог продолжить свой род?! Так что посмотрим, делать нам третью попытку или не стоит. Тем более, всё пока вилами по воде писано. Даже со своим опытом, я не мог сказать, понравился ли я младшей Беневской.

Приятный вечер закончился. Попрощавшись с семейством, напоследок написав для Ивана рекомендательное письмо к Сазонову, так как тот решил в обязательном порядке посетить мой «колхоз», чтобы посмотреть на неправильных крестьян, готовых отказаться от коров, отправился в гостиницу. Так как идти было недалеко, рикшу решил не брать. Шёл по улице и вдыхал влажный воздух. Ветер прохладой веял с моря. Наслаждаясь душевным покоем, вспоминая с улыбкой наш дуэт с Машенькой, вдруг услышал слева от себя вопрос, произнесённый знакомым глубоким грудным голосом, от которого дыбом поднялись все волосы на теле:

– Тимофей Васильевич, вы ли это?

Я резко повернулся на голос и, узнавая спросившую, сидевшую в коляске рикши вместе с представительным мужчиной, неверяще произнёс: «Марфа?!»





Глава 16. Пенициллин




– Скорее Мария Петровна, – ответила женщина, в которой с большим трудом можно было узнать станичную знахарку.

– Прошу прощения, Мария Петровна, но встреча оказалась настолько неожиданной, что по привычке вспомнилось ваше станичное имя, – извинился я, не отрывая взгляда от женщины, которая за то время, что мы не виделись, не постарела, а, казалось, помолодела.

Модное платье, перчатки, шляпка, в руках сложенный зонтик от солнца и небольшая сумочка. Точеная фигура, ухоженные волнистые волосы цвета вороного крыла и те же иссиня-черные глаза, прожигающие душу. Двадцать пять, максимум тридцать лет. Больше не дашь!

– А я пытался найти вас, Мария Петровна, когда узнал, что вы уехали из станицы. Но не задалось, – пробормотал я, смущённый пронзительным взглядом женщины, которая так была похожа на мою первую жену в том мире и единственная знала о переносе моего сознания из будущего.

– Искали как Соколову? – спросила Марфа. Дождавшись моего кивка, весело продолжила: – А я уже давно Бутягина. Позвольте представить вам моего супруга – титулярного советника Павла Васильевича Бутягина. Он заведует бактериологической лабораторией и станцией по выпуску противодифтерийной сыворотки при Томском университете.

– Приятно познакомиться, – я кивнул головой. – Генерального штаба капитан Аленин-Зейский Тимофей Васильевич. В прошлом неоднократно был пациентом у вашей супруги.

Представительный, лет тридцати пяти мужчина с запорожскими усами, с орденом Станислава третьей степени на сюртуке, несколько ревниво смотревший на наш диалог, после моих слов расслабился и вежливо ответил:


– Мне также приятно познакомиться со старым знакомым моей супруги.

– Каким образом оказались здесь, Тимофей Васильевич? – поинтересовалась за этот вечер ещё одна Мария.

– Сегодня прибыл во Владивосток для дальнейшей службы. Правда, в качестве кого – сказать не могу. Завтра помощник генерал-губернатора Беневский должен будет определить, а может быть, отправит меня в Хабаровск к губернатору. Признаться, для меня это был бы лучший вариант, так как с Николаем Ивановичем нас связывают добрые отношения.

Марфа переглянулась с мужем, после чего решительно произнесла:

– Тимофей Васильевич, нам сегодня надо с вами поговорить по серьёзному вопросу. Как вы смотрите на общий ужин?

– С большим удовольствием. Только сразу предупрежу, что иду с обеда у генерала Беневского, а его супруга очень хлебосольная хозяйка, поэтому сыт сверх меры. Надеюсь, нашему общению это не помешает.

Супруги вновь переглянулись и чуть ли не хором заверили, что это не проблема. После того как выяснилось, что мы остановились в одной гостинице, ужин был назначен через час в ресторане при ней. Рикши потащили коляску, а я неспешно последовал за ней, думая над тем, что же это за серьёзный вопрос готовятся обсудить со мной супруги Бутягины.

Через час, спустившись в ресторан, за одним из столиков я увидел Марию, находившуюся в одиночестве.

– А где супруг? – поинтересовался я, присев за стол с разрешения знахарки.

– Я попросила подойти его чуть позже, чтобы наедине обсудить один вопрос, – несколько напряжённо произнесла Мария, после чего из сумочки достала небольшой аптекарский пузырёк, наполовину заполненный светлым порошком, поставила его на стол и произнесла. – Для начала вот!

– Это то, о чём я подумал?!

– Этот порошок получен из грибка рода Penicillium. Судя по полученным результатам в лечении больных – это пенициллин, о котором ты рассказывал. Прежде чем я и мой муж обратимся к тебе с просьбой, ты должен кое-что узнать. Павел об этом знает, но мне не хотелось об этом говорить при нём.

– Мария, ты хоть понимаешь, что такое пенициллин?! – перебил я знахарку. – Если это он, то тебе и твоему мужу, если он помогал в его получении, памятник из золота отливать надо!

– Тимофей, подожди со своими восторгами. Сначала выслушай меня, – тон женщины стал жёстким, а её гипнотизирующий взгляд упёрся в меня. – Помнишь, ты интересовался моим происхождением?

Я кивнул головой.

– Так вот, на самом деле меня зовут Елизавета Николаевна Оловенкова. Наш род известен с первой половины семнадцатого века в Орловской губернии. Я родилась в августе одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года.

«Почти сорок три года, а по внешности и не скажешь», – подумал я, ошарашенный полученной информацией.

В этот момент нас прервал официант, который, получив заказ, буквально испарился, а Мария продолжила свой рассказ.

– Я и две мои старшие сестры закончили женскую гимназию в Орле, потом поступили друг за другом на фельдшерские курсы в Санкт-Петербурге. В семьдесят восьмом году все трое вступили в организацию «Земля и воля», а после её распада в «Народную волю». Принимали активное участие в подготовке покушения на императора Александра II. Меня арестовали в ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Я имитировала психическое расстройство и Санкт-Петербургским окружным судом была признана невменяемой ввиду психического заболевания, после чего отправлена на лечение в Казанскую психиатрическую лечебницу. Из неё я сбежала в восемьдесят втором году с помощью друзей из организации, снабдивших меня документами и деньгами.

«Охренеть и не встать. Вот это история! Камо женского рода», – подумал я, со всё возрастающим интересом слушая знахарку.

– За границу бежать не захотела. Вместо этого отправилась в Сибирь, а потом на Амур. Хотела затеряться. В Сретенске в гостинице, дожидаясь парохода, одну ночь прожила в номере с женщиной. Из её рассказов поняла, что после эпидемии холеры она осталась одна как пёрст и едет в Благовещенск, чтобы начать новую жизнь, надеясь на нехватку женского пола. Утром она не проснулась, судя по синему цвету лица, её хватил удар. Я рискнула и поменялась с ней документами. А вскоре в станице Черняева появилась знахарка Марфа, или Мария Петровна Соколова. Бабушка по материнской линии была знахаркой и ведуньей. Нам, её внучкам, передались её способности, поэтому и на фельдшерские курсы все направились. Но этот дар имеет и последствия для психики. Не каждый может выдержать, когда заглядываешь за грань, – грустно произнесла Мария. – С семьей и революционерами я полностью порвала. Думала, что так и проживу в станице знахаркой, пока не появился ты. Именно твой рассказ о пенициллине заставил меня уехать. В станичных условиях я бы ничего не смогла сделать, да и знаний откровенно не хватало. Подалась в Томск, устроилась на курсы при университете, познакомилась с Павлом.

– Ты сказала, что супруг всё знает? – перебил я Марию.

– Только обо мне. Про тебя ему известно только то, о чем гудит Приморье.

– И как же он поверил в пенициллин?

Нас опять прервали. Подошедший с подносом официант стал накрывать на стол. Едва он удалился, знахарка продолжила:

– Тимофей, когда, прибыв в Томск, я начала изучать этот вопрос, сама не поверила, сколько есть информации и подсказок по этому вопросу. В начале семидесятых годов исследованием плесени одновременно занимались медики Алексей Герасимович Полотебнов и Вячеслав Авксентьевич Манассеин. Последний, изучив грибок Penicilliumglaucum, подробно описал основные, в частности бактериостатические свойства зелёной плесени. Полотебнов, выяснив лечебное действие плесени на гнойные раны и язвы, рекомендовал использовать её для лечения кожных заболеваний. Его работа «Патологическое значение зелёной плесени» вышла в семьдесят третьем году. Но идея на тот момент не получила дальнейшего практического применения… – Мария замолчала, а потом продолжила: – Совсем недавно, в девяносто шестом году итальянский врач и микробиолог Бартомелео Гозио выделил из Penicillium микофеноловую кислоту – активную против возбудителя сибирской язвы. В девяносто седьмом году французский военный врач Эрнест Дюшен заметил, что арабские конюхи использовали плесень с сёдел, чтобы обработать раны на спинах лошадей. Работая с грибами рода Penicillium, Дюшен опробовал плесень на морских свинках и обнаружил её разрушающее действие на палочку брюшного тифа. Но и его работа не привлекла внимания научного сообщества.

– Интересно! Впервые слышу об этом. В моём мире пенициллин как антибиотик начали использовать во времена Второй мировой войны, кажется. Точно не помню. А у вас как дела обстоят?

В этот момент Мария посмотрела за моё плечо, и я замолчал. Через несколько секунд к столу подошёл Павел Васильевич.

– Вы уже всё обсудили? Мне можно присоединиться? – несколько ревниво спросил он.

– Конечно, дорогой. Тимофей Васильевич только что поинтересовался, как у нас обстоят дела с пенициллином, – с любовью во взоре произнесла Мария.

Бутягин сел за стол, и в течение нескольких минут я внимательно выслушивал, как, благодаря судьбе, он встретился с Марией восемь лет назад и она буквально «заразила» ещё студента идеей создания лекарства против множества болезней. После окончания университета с золотой медалью в девяносто третьем году он был оставлен работать в университете лаборантом под руководством профессора Судакова при кафедре гигиены. В том же году он и Мария поженились, а дальше семейный тандем приложил максимум усилий, чтобы при кафедре гигиены была создана бактериологическая лаборатория.

По рекомендации Судакова Павел Васильевич в девяносто шестом году был направлен в Институт экспериментальной медицины в Санкт-Петербург на четыре месяца для изучения методов изготовления противодифтерийной сыворотки и других прививочных средств. По возвращении в Томск, им при активной поддержке жены была создана специализированная станция по выпуску противодифтерийной сыворотки, заведующим которой, а по совместительству и бактериологической лаборатории он стал.

Всё это время они активно работали с штаммами бактерий грибков Penicillium за свой счёт, но используя оборудование станции и лаборатории. Два года назад им удалось извлечь пенициллин и даже опробовать его действие на нескольких больных, признанных неизлечимыми. Результаты впечатляли, коллеги по университету дружно аплодировали, но по направленным в столицу документам на получение привилегий на изобретённое лекарство вот уже год полное молчание. В настоящее время у супругов Бутягиных на руках было пенициллина где-то на двести инъекций.

– Какой помощи вы от меня хотите? – спросил я, когда Павел Васильевич закончил свой монолог.

– Значит, вы готовы нам помочь, несмотря на то что узнали обо мне? – спросила Мария, или Елизавета.

– Мария Петровна, я понимаю важность того, что вы создали. Поэтому ваши прегрешения молодости оставим на вашей совести. Единственно, посоветую в столицу и в те места, где вас смогут узнать, лучше не ездить.

Бутягин поморщился и с осуждением посмотрел на жену, как бы пытаясь телепатически передать, что не надо было мне рассказывать эту историю. Я же продолжил:

– С пенициллином помогу всем чем смогу. В первую очередь, деньгами. У меня сейчас есть на руках чуть больше пяти тысяч рублей, со счета смогу снять ещё столько же. В январе следующего года, думаю, сумма на счету от всех моих поступлений составит около сорока тысяч. Всё это я готов вложить в исследования и налаживание промышленного производства пенициллина. Двести инъекций – это невообразимо мало, нужны сотни тысяч, миллионы доз… – Я сделал паузу, а потом как в прорубь прыгнул: – Также готов воспользоваться своим определённым положением при дворе. У вас с собой копии документов, отправленных в Министерство внутренних дел на получение привилегий от изобретённого лекарства и описание положительных случаев его применения?