Поход

Я почувствовал, как моя челюсть ударилась об пол и не собиралась возвращаться обратно.





Глава 17. Путь в Благовещенск




– Рад, очень рад вас видеть, Тимофей Васильевич! – такими словами встретил меня генерал-губернатор Приамурья Гродеков после представления о прибытии для дальнейшей службы. – Какими судьбами к нам опять?

– Ваше превосходительство, прибыл для испытаний новой модификации ружья-пулемёта Мадсена с дальнейшим отчётом в Главное артиллерийское управление.

– Не принимают? – усмехнулся генерал.

– Где-то застопорилось. Его императорское величество ещё зимой на испытаниях в Ораниенбауме дал своё одобрение. Но пока воз и ныне там.

– И большие изменения в устройстве пулемёта произошли?

– Уменьшили длину ствола, ваше превосходительство, установили защитный кожух, чтобы руки не обжигать, укоротили сошки, установили надульник для усиления импульса отдачи ствола и ускорения перезарядки. Очень удобную пистолетную рукоять и эргономичную форму приклада ковровцы предложили. Одним словом, получилась конфетка, с меньшим весом, несмотря на кожух, и просто отличными показателями по точности стрельбы.

– И вы привезли опытную партию?

– Да. Только вице-адмирал Алексеев десять штук из двадцати попросил для испытаний при взятии Таку и Тяньцзиня.

– Так прямо и попросил, – усмехнулся генерал-губернатор.

– Сначала попросил, потом выкупил.

– То есть выкупил?

– Ваше превосходительство, это мои личные пулемёты. Их мне изготовили на заводе на мои годовые выплаты по акциям и привилегиям за некоторые конструкторские внедрения в эту версию пулемёта.

– Умеете вы удивлять, Тимофей Васильевич… – Николай Иванович поправил рукой дужку очков. – И как они себя показали на Квантуне? Хотя чего спрашиваю. Смотрю на вашу шашку и понимаю, что пожелание барона Корфа, произнесённое им на вашем дне рождения, вы выполнили.

– Да, выполнил. Думаю, Андрей Николаевич был бы доволен, – я печально улыбнулся и осенил на себя крестом, после чего продолжил: – А пулемётные расчеты при взятии фортов крепости сыграли значительную роль. И в следующих боях зарекомендовали себя хорошо. Особенно казакам понравились. В сотне верхнеудинцев, которым два пулемёта досталось, целый торг произошёл между лучшими стрелками сотни. В ход шла серебряная китайская посуда, парочка трофейных китайских мечей, богато украшенных, предметы роскоши из слоновой кости, качественный табак, спиртное, новые седла, другие трофеи. Всё на кон, лишь бы стать счастливым обладателем пулемёта.

Генерал заливисто рассмеялся, после чего снял очки и вытер выступившие слёзы.

– Ох и рассмешили, Тимофей Васильевич. Как представил такую картину, так не смог от смеха удержаться. Это надо же, аукцион устроили, – генерал-губернатор весело усмехнулся, ещё раз протёр глаза, после чего нацепил на нос очки. – А что, пулемётчиков назначить нельзя было?

– Ваше превосходительство, мне об этом сотник Смоленский рассказал. По его словам, казаки, как узнали про два пулемёта, сначала за грудки хватались, потом устроили конкурс по стрельбе, победители которого потом и торговались между собой.

Ещё раз отсмеявшись, Гродеков пригласил меня к столу и начал расспрашивать о событиях в Таку, Тяньцзине. Потом пришлось рассказывать о событиях трехмесячной давности, но свежие здесь новости столичной жизни, дворцовые слухи, сплетни. Вволю наговорившись и попив принесённого чаю, Гродеков произнёс:

– Что же мне с вами делать, Тимофей Васильевич?! Честно говоря, даже не представляю, какое место предложить. Взводы конвоя его императорского высочества находятся в местах расположения своих войск. Центр по обучению пулемётных команд распущен, так как организованы курсы по их обучению при дивизиях и бригадах. В основном по пулемётам Максима. Ружья-пулемёты в количестве двадцати штук, всё, что осталось от центра обучения, распределены между казачьими подразделениями поровну. Но стволы у них практически полностью расстреляны. Так что десять ваших пулемётов – это, с одной стороны, богатство, а с другой стороны, капля в море потребности в этом оружии. Многие казаки прошли через центр подготовки и оценили эффективность ружей-пулемётов. А вы как видите себя и где в этой обстановке?

– Извините, ваше превосходительство, а какие возможные действия войск Приамурского военного округа?

– В случае обострения обстановки уссурийцы и часть войск из Амурской области ударят на Харбин, оставшиеся амурцы и забайкальцы – на Цицикар. Сейчас идёт проработка вопроса по комплектованию двух сводных отрядов, определяемся с командованием и штабами. Могу прикомандировать вас к любому из них.

– А Благовещенск? Приамурье? Кто останется их охранять?

– Тимофей Васильевич, не думаю, что китайцы официально попытаются напасть на наши селения и города на левом берегу Амура. А вот нам, если что, навести порядок вдоль КВЖД необходимо.

В общем, послушав предварительные планы действий войск Приамурского военного округа и задав несколько наводящих вопросов, я попросился в Благовещенск, где через некоторое время при необходимости, возможно, будет сформирован отряд из забайкальцев и амурских частей для похода на Цицикар. Самое главное для меня в этом выборе было то, что сотня Амурского казачьего полка, в которую должны были мобилизовать братов в случае военных действий, оставалась в Благовещенске, в отличие от первых двух, отправляемых в Хабаровск. Подразделения, где служили Лис и Дан, также должны были по плану генерал-губернатора остаться в Благовещенске. Воспоминание о позывных или прозвищах моих братов, ставших офицерами, заставило ностальгически заныть сердце. Также, но с грустью, оно ныло, когда сразу же после прибытия в Хабаровск посетил могилу моей «смелой птички».

Получив разрешение от генерал-губернатора отправиться в Благовещенск в качестве офицера для поручений при штабе Приамурского военного округа, я выложил ему следующую проблему-просьбу по Бутягиным и Беневской-младшей. Как оказалось, Николай Иванович был уже в курсе данного вопроса. Беневский-старший по телеграфу успел «настучать».

Решение генерал-губернатора было элегантным. Он давал супругам Бутягиным, имевшим медицинское образование, разрешение на использование пенициллина при работе на добровольных началах в больнице общины сестёр милосердия в Благовещенске. Мария Аркадьевна прикреплялась к этой же больнице в качестве испытуемой для обучения. Это медицинское заведение было построено в ноябре прошлого года на пожертвования в Благовещенское управление Российского общества Красного Креста. Кроме приема больных, на базе больницы и амбулатории происходило обучение сестёр милосердия. Вот так вот красиво Николай Иванович снял с себя все проблемы как с государственного служащего и повесил их на общественную организацию. Соответственно, и на мою шею. Кому-то теперь финансировать всё это.

«А Аркадий Семёнович молодец! – подумал я, выслушав генерал-губернатора. – Дочку под конвоем не попросил доставить назад. Она же без спроса и разрешения уехала из дома. Только письмо оставила для родителей в своей комнате. Решительная мамзелька и красивая».

Таким образом, двадцать четвертого июня наша компания на пароходе «Петербург» отправилась в Благовещенск. В зависимости от уровня и силы течения воды в Амуре путешествие от Хабаровска до Благовещенска занимало от пяти до десяти дней. С учетом этого я надеялся, что успеем прибыть в город до его осады и я смогу убедить военного губернатора Амурской области генерала-лейтенанта Грибского в необходимости оставить войска в Благовещенске, а не отправлять их в Хабаровск. В этом случае можно будет избежать «благовещенского утопления», Айгунь и Сахалян захватить намного раньше и решить проблему «маньчжурского клина».

Признаться, был в своё время сильно удивлён, когда узнал, что на левом, русском, берегу Амура по Айгунскому договору вблизи Благовещенска существует особый Зейский район, где проживают маньчжуры. В основном они занимаются скотоводством и сельским хозяйством, а их общее количество варьирует от двадцати до сорока тысяч человек. При этом все они являются подданными империи Цин и находятся под юрисдикцией айгунских властей.

Ещё один интересный момент в русско-китайских отношениях. Напротив Благовещенска расположился город Большой Сахалян с пригородами-посёлками, являвшимися большим торговым местом, а ниже по течению – город Аргунь, где располагалось главное управление китайской пограничной стражи, айгуньский амбань и около десяти тысяч войск в мирное время. Напротив этого города и располагался «маньчжурский клин» – своеобразный коридор, через который шли китайцы и маньчжуры на заработок с того берега. Это была территория постоянных русско-китайских конфликтов. Жившие там китайцы и маньчжуры не выполняли распоряжения русских властей, жили по своим законам. Рай для контрабандистов, хунхузов. Бандитские притоны и курильни опиума. В своё время я на этом «клине» неплохо «повеселился» со своей сотней и пулемётными командами, гоняя хунхузов и контрабандистов. Даже дополнительное прозвище заработал – Kǒngjù, то есть Ужас.

Честно говоря, не понял, почему генерал-губернатор Гродеков так легкомысленно отнёсся к обстановке вокруг Благовещенска. Тот же капитан парохода, который проходил через город десять дней назад, рассказал мне, что обстановка там напряжённая. Китайцы, маньчжуры массово перебираются за реку на китайский берег, бросая нажитое. Многие работники берут расчет у своих хозяев и, покидая их, говорят, что очень скоро русских мужчин «кантами», то есть зарежут, а женщин заберут к себе наложницами. Участились случаи разбойных нападений китайцев на жителей как в Благовещенске, так и в его округе. Призванные из запаса казаки, оторванные от семей и уже понесшие большие убытки от мобилизации из-за сорванной посевной и других работ по хозяйству, неоднократно устраивали массовые избиения «китаезов», «узкоглазых», «ванек». Об этом часто писали в «Амурской газете». Последний случай, по словам капитана, произошёл прямо напротив полицейского управления, когда поддатые мобилизованные побили купца и его работников, разбросав перевозимый ими товар. «Из-за вас, тварей, свою кровь идём проливать!» – кричали казаки и солдаты, орудуя кулаками. В общем, по моему мнению, обстановка в Благовещенске напоминала пороховую бочку с фитилём, к которому вот-вот поднесут огонь.

Однако мои спутники разделяли мнение генерал-губернатора. Они в один голос утверждали, что китайцы не решатся напасть на русский берег. А если такое случится, то наши войска буквально шапками их закидают. Если уж япошки китайцев победили, то мы и подавно. Тем более, пример Таку и Тяньцзиня уже есть. Я во время этих горячих словесных баталий между пассажирами парохода больше отмалчивался. Если же ко мне настойчиво лезли с вопросами, отвечал нейтрально, типа поживём – увидим, что произойдёт.


В моей истории, насколько помню, Благовещенск был в осаде около трёх недель. Защищали его в основном ополченцы из горожан и народные дружины из крестьян. Где были войска и что они делали, не помню. Также пару раз наблюдал в середине июля по новому стилю, как на китайском берегу на воду опускали тысячи фонариков, как поминовение погибших китайцев во время их изгнания с русского берега в одна тысяча девятисотом году. Сколько народа тогда погибло – расстрелянными, зарубленными, утонувшими, – так и не было установлено. Цифры различаются от пары тысяч до более десяти. Поэтому мысленно хотел успеть предотвратить и эту трагедию. Правда, опять же какого-либо плана не было, так как не знал, что меня встретит в Благовещенске.

Между тем вода в Амуре спала, и продвижение нашего парохода сильно замедлилось. Тридцатого июня ближе к обеду вынужденно пристали к причалу станицы Константиновская, так как мимо нас в течение часа проходил караван судов. Из перекрикиваний через рупор капитанов пароходов, к которым присоединился и наш, я понял, что не успел вовремя прибыть в Благовещенск. Военный губернатор Амурской области генерал Грибский уже отправил большинство войск в Хабаровск. Мимо нас прошло шесть пароходов и одиннадцать барж, и только две баржи, которые тянул один пароход, были заняты под провизию и фураж. Остальные плавсредства были плотненько, я бы даже сказал очень плотно, забиты солдатами и казаками.

Воспользовавшись остановкой, пассажиры парохода большой командой сходили пообедать в трактир станицы. После сытного обеда все вернулись на корабль, и вскоре пароход двинулся дальше вверх по реке. До Благовещенска оставалось чуть больше девяноста вёрст. Если всё пройдёт удачно, то завтра к вечеру должны будем добраться до города.

К полночи дошлёпали до казачьего поста номер два, от которого до Благовещенска оставалось сорок вёрст. Остановились на ночь, так как Амур сильно обмелел и лоцман с капитаном не решились идти в темноте, боясь налететь на мель. Ранним утром наша компания пополнилась еще двумя пароходами. Сначала мимо нас прошёл пароход «Михаил», тянувший за собой пять барж. Следом за ним шёл блиндированный казённый пароход «Селенга», который подошёл к причалу второго поста.

Вскоре я познакомился с подполковником Кольшмидтом Виктором Бруновичем. Выпускник Николаевской академии девяносто четвертого года, он сейчас служил штаб-офицером для поручений при штабе Приамурского военного округа и исполнял обязанности комиссара в пограничной страже Амурской области. Двадцать девятого июня он на пароходе направился вниз по Амуру, чтобы проконтролировать прохождение каравана судов с войсками через опасный Сычёвский перекат. Выполнив свою задачу, он возвращался обратно в Благовещенск. На пост зашёл, чтобы проинспектировать службу на нём.

– И как обстановка на Амуре, Виктор Брунович? – спросил я подполковника, который, увидев мой знак и аксельбант, сразу предложил наедине общаться без чинов.

– Плохая обстановка, Тимофей Васильевич. Как мне кажется, не сегодня, так завтра заполыхает. Когда пойдём мимо Айгуня и выше по течению, понаблюдайте за китайским берегом. Сразу поймёте, к чему надо готовиться.

Через час, когда наш пароход пошёл следом за «Селенгой», я действительно понял, о чём предупреждал подполковник. Ближайшая к Айгуню деревушка Эльдагу превратилась в неплохой форпост из нескольких импаней. Вдоль всего берега от неё до самого Айгуня тянулись окопы и ложементы для орудий, которых я насчитал пару десятков. Пушек в них, правда, не было.

Едва прошли Айгунь, как услышали впереди несколько пушечных выстрелов. Небольшой поворот реки не позволял увидеть, что происходит выше по течению, но «Селенга» ускорила ход, и я, стоя на баке, увидел, как на её палубе забегали вооруженные казаки, сопровождавшие пограничного комиссара в этом походе.

– Что случилось, Тимофей Васильевич? – обратился ко мне подошедший быстрым шагом Бутягин.

– Не знаю, но на нашем берегу пушек нет, значит, стреляли китайцы. И вы сами видели, что творится в Айгуни и окрестностях. Помню, пять лет назад здесь небольшая деревушка Сыньдагу была дворов на десять, даже поста китайского не было, – я указал рукой на правый берег. – А теперь окопы, ложементы для орудий, две импани, каждая на роту солдат. И укрепления идут дальше вверх по реке.

На нос судна начали выходить другие пассажиры парохода, появились и две Марии, но я уклонился от их расспросов и, прихватив по дороге двух офицеров из второй Восточно-Сибирской стрелковой бригады, следовавших в Сретенск за пополнением, направился в трюм. С помощью матросов отыскали мои ящики с пулемётами, патронами и «лифчиками», часть подняли на палубу. Показав поручикам-сибирякам, как надевается мини-бронежилет, быстро начал набивать магазины патронами. Повезло в том, что оба офицера были знакомы с «мадсенами», а их лица горели азартом и большим желанием пострелять. Вскоре прибежал матрос, принесший по моему приказу ветошь, и мы начали оттирать от смазки пулемёты.

Подошедшему капитану парохода посоветовал всех пассажиров убрать с палубы в трюм и нижние каюты. Хоть какая-то, но защита. Первый после Бога на борту со мной согласился, и скоро его густой бас, усиленный рупором, раздался над пароходом с требованием немедленно всем пассажирам покинуть палубу и спуститься в трюм, чтобы не попасть под возможный обстрел. А то, что он возможен, было видно по тому, как вели себя китайцы на своём берегу. Многие солдаты империи Цин при прохождении парохода выскакивали из окопов, потрясали винтовками. Некоторые целились в пароход и имитировали выстрел.

Нехотя пассажиры покидали палубу. Бутягин, увидев, чем мы занимаемся, тут же присоединился к нам. По его настоятельной просьбе, пришлось выдать ему пулемёт и провести краткий инструктаж по его использованию. Надо отдать должное, Павел Васильевич быстро разобрался с устройством этого оружия, сноровисто избавил его от лишней смазки и быстро набил шесть магазинов, пять разместив в надетом «лифчике», а шестой вставив в ружье-пулемёт. Двух Марий удалось отправить в трюм, готовить место для возможных раненых. Парочку матросов посадил набивать ещё двадцать четыре магазина. Осмотрев своё бравое войско, направился вместе с ними определять позиции для стрельбы вдоль левого борта, думая заодно, как и чем их можно укрепить.

Минут через пятнадцать наш пароход начал приближаться к «Селенге» и «Михаилу», стоявшим на якоре ближе к китайскому берегу, на котором суетились солдаты, скакали всадники. Пара китайских лодок была пришвартована к пароходу, где находился пограничный комиссар.

– Что будем делать, господин капитан? – спросил меня капитан парохода. Так получилось, что среди военных, находящихся на этом судне, я был самым старшим по званию.

– Михаил Петрович, вы можете дать такой ход, чтобы мы стояли на реке на месте без якоря? – спросил я капитана парохода.

– Попробую, но что нам это даст?

– Судя по тому, что мы видим, китайцы пытаются арестовать пароходы, и вряд ли полковник Кольшмидт допустит это. Поэтому мы, в случае чего, должны прикрыть огнём из пулемётов отход наших пароходов от китайского берега и иметь возможность свободного маневрирования.

– Господи ты боже мой, это же война! – капитан размашисто перекрестился.

– Михаил Петрович, она уже идёт. Так что давайте-ка поднимемся по течению ещё на тридцать сажень и встанем чуть ниже «Селенги».

– Я постараюсь, Тимофей Васильевич, – первый после Бога на борту махнул рукой и решительно направился на мостик.

С манёвром капитан справился блестяще. Буквально через пару минут мы на малом ходу гребных колёс застыли метрах в двадцати от «Селенги», на борту которой уже заканчивался спор между китайскими чиновниками и подполковником Кольшмидтом. Подталкиваемые прикладами винтовок китайцы покидали борт парохода, спускаясь по трапу в свои лодки.

Я прошелся вдоль борта, отдав приказ поручикам взять на прицел прислугу двух старинных, ещё дульнозарядных гладкоствольных орудий на берегу. Третью револьверную пушку Гочкиса с расчётом я брал на себя. Двадцать прицельных выстрелов в минуту – это очень опасно. Бутягина попросил просто стрелять в сторону китайских окопов.

– Обижаете, Тимофей Васильевич. Я же коренной сибиряк. С раннего детства с отцом на охоту хаживал и белку в глаз бил. За первые выстрелы не поручусь, оружие не знакомо, но потом всё будет в порядке.

– Вот и замечательно. Нам необходимо обеспечить отход наших пароходов от китайского берега и не дать выстрелить по ним из орудий. Если блиндированная «Селенга», может, и выдержит попадание из этого дульнозарядного старья, то нам и «Михаилу» их ядер хватит за глаза и за уши. А пушку Гочкиса я буду выводить из строя в первую очередь. Как только она сюда попала?!

Ответить на мой вопрос никто не успел, так как над рекой пронеслась усиленная рупором команда подполковника Кольшмидта, приказывающая всем судам идти в Благовещенск. На пароходах забегали матросы. Поднимая пары и якоря, «Михаил» и «Селенга» стали отходить от китайского берега, по которому заметались китайские солдаты и офицеры. Причем один из них верхом и в окружении младших офицеров-линцуй был в звании цаньлин, что соответствовало командиру полка в российской армии.

Я увидел, как этот офицер отдал приказ, что-то прокричал, и суета на берегу прекратилась. Китайские солдаты быстро заняли места в окопах, а прислуга орудий засуетилась. Присев за бортом и положив на него ствол пулемёта, я взял на прицел расчёт пятиствольной пушки Гочкиса.

«Метров двести, – прикинул я про себя. – Насыпь на позиции орудия китайцев оставляет для прицеливания грудные фигуры. Почти стрелковое упражнение номер один для ручного пулемёта. Ну, давайте!»

Как ни натянуты были нервы, но первый выстрел прозвучал неожиданно. И хорошо, что не с нашей стороны. За первым выстрелом ружейным огнём расцвел китайский берег, а вокруг пароходов вода вскипела от пуль. Забарабанили пули и по надстройкам пароходов.

Выстрелить из Гочкиса я не дал. Едва наводчик потянулся к ручке, я длинной очередью смёл на позиции всю прислугу, а потом перенёс огонь на китайского полковника и его свиту. Меня тут же поддержали поручики, открывшие огонь по позициям двух орудий, заставив разбежаться прислугу, а кто-то из неё остался лежать на земле изломанными куклами.

Бутягин подтвердил свои слова. Сделав несколько пристрелочных выстрелов, отсекая по два-три патрона, он перенёс огонь вслед за мной на свиту старшего китайского военачальника. Я, меняя магазин, отметил меткость его стрельбы. Трех или четырех человек на его счёт можно было записать. Сменив магазин, опять ударил по пушке Гочкиса, пытаясь повредить её. Из китайцев никто за неё встать не пытался, но это можно сделать и позже. А бьёт орудие на километр.

Отдалившись от китайского берега, насколько это позволял фарватер Амура, пароходы пошли вверх по течению. Вперёд вышла «Селенга», с которого казаки вели активный огонь по окопам на китайском берегу. За ним шёл «Михаил», тянувший пять барж, но только одна из них сидела глубоко в воде. Наш пароход замыкал колонну. Почти целый час, за который прошли пять верст до поста номер один, мы были под постоянным огнём со стороны китайцев. Хорошо, что пушек больше не попалось. Лишь пройдя пост Колушань, пароходы вышли из-под обстрела, так как на вражеском берегу закончились окопы.

«Селенга» причалила к пристани поста, «Михаил» прошёл чуть выше и бросил якорь. Нашему пароходу удалось приткнуться к самому концу причала. Пришло время подсчитать потери и решить, что делать дальше.

Новости оказались, с одной стороны, неутешительными, с другой – всё могло быть намного хуже. Спасла нас, видимо, косорукость китайских солдат и немного удачи на нашей стороне. Под постоянным, частым ружейным обстрелом мы двигались вверх по течению почти час. За это время у нас на пароходе было ранено двое матросов и трое пассажиров. Тяжело один матрос, которому пулей раздробило кость предплечья. На «Михаиле» ранен был только лоцман Митягин, управлявший судном стоя на коленях. Самые большие потери понёс экипаж парохода «Селенга»: два матроса, трое казаков и раненый в грудь подполковник Кольшмидт.

Я к нему сразу направил Марию Петровну, так как казаки смогли только наспех перевязать Виктора Бруновича. Сам же, став самым старшим по званию на пароходах и на посту, взял командование на себя. Капитану «Михаила» отдал распоряжение оставить четыре пустые баржи на посту. Тот повозмущался, говоря, что ему хозяин парохода и барж Глеб Петрович Ларин голову оторвёт, но в конце концов распоряжение выполнил.

Начальник казачьего поста номер один хорунжий Вертопрахов по моему приказу разослал вдоль берега разъезды, а в Благовещенск отправил нарочных с сообщением о случившемся инциденте. Мало ли что может случиться с пароходами до прихода в Благовещенск. Нам ещё мимо Сахаляна идти. А там и пять лет назад батареи с орудиями и отнюдь не дульнозарядными стояли.