Поход

Мы с ним пересекались несколько раз, когда я со своей конвойной сотней и пулемётными командами гонял хунхузов по Приамурью в девяносто четвертом – девяносто пятом годах. В общем, служить под его началом мне бы не хотелось, но если получится, своих братов я под своё командование у него как-нибудь выцарапаю.

После совещания направился в больницу. Кое-как удалось вытащить Бутягиных и Машу в дом Касьянова, где они смогли привести себя в порядок, переодеться, нормально поужинать. После этого они вернулись в больницу, а я – на позиции на набережной, куда уже прибыли мои пулемётные расчеты. Возможности ночного десанта с китайского берега никто не отменял, поэтому лучше быть поближе к прогнозируемым событиям. От Хохлова узнал, что якуты пополнили свои счета, но не так эффективно, как с утра. Потери научили китайцев прятаться в траншеях. К охоте за ними присоединилось ещё несколько метких стрелков. Особенно отличился черкес из охраны Амурского пароходства. Тот за несколько часов записал на себя около десятка убитых на том берегу и хочет переговорить со мной о возможности награды в виде винтовки. Сказав денщику, чтобы тот с утра привёл ко мне этого черкеса, я завалился на свою лежанку в траншее в надежде, что китайцы ночью не сунутся и можно будет выспаться. Отрубился мгновенно.

Утро четвёртого числа началось весело. Не дожидаясь, пока на той стороне закончится завтрак, дружно дали залп наши пушки. За первым залпом последовал следующий. Потом орудия уже стреляли вразнобой, видимо, с учетом корректировки огня. В бинокль было видно, что в Сахаляне загорелось несколько зданий. Учитывая, какая последние дни стояла жара, можно было ожидать распространения пожара на другие строения. После этого орудийный огонь был перенесён на берег, в результате чего все лодки и несколько джонок у причалов были потоплены.

– Ваше высокоблагородие, я черкеса привёл, как вы просили, – услышал я в грохоте выстрелов голос денщика.

Опустив бинокль на грудь, повернулся и увидел рядом с Хохловым яркого представителя горских народов Кавказа. Черная черкеска с газырницами, из которых виднелись серебряные головки газырей, алый бешмет, черные штаны, заправленные не в ноговицы, а в хорошие кавалерийские сапоги. На поясе висел кинжал в богатой отделке серебром. На голове горца невысокая папаха белого цвета, которая оттеняла смуглое лицо, заросшее иссиня-черной бородой с усами. В руках черкес держал старенькую винтовку Бердана.

– Как зовут? – спросил я горца.

– Тугуз, ваше высокоблагородие, – без какого-либо акцента ответил черкес, с достоинством склонив голову.

– Что у тебя ко мне?

– Хочу винтовку и патроны на тех же условиях, как у якута. Денег за убитых не надо.

– Хорошо, – согласился я и обратился уже к денщику. – Севастьяныч, выдай Тугузу кофр с винтовкой и патронами.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие.

– Благодарствую, – склонил голову черкес.

Глядя вслед горцу и денщику, направившимся в город, я непроизвольно прислушался. В наступившей тишине между выстрелами наших пушек до меня донёсся приглушённый гул орудий, идущий со стороны Айгуня.

«Интересно, что там происходит? Неужели китайцы решили ниже по течению перебраться на наш берег? Какими силами?!» – замелькали вопросы в моей голове.

Прислушивался к отдаленной канонаде не только я. Скоро по окопам пронеслась волна вопросов и различных ответов-гипотез. Где-то через час основной версией среди ополченцев стало мнение, что наши войска взяли Айгунь.

«Ага, одна рота при двух орудиях и сотня казаков захватили город с многотысячным гарнизоном, – усмехался я про себя, слушая, как какой-то мужчина, внешним видом напоминающий профессора, доказывал своим слушателям, что всё так и есть. Потому что китайцы трусы и бежали от дружного напора наших стрелков и казаков. – Чего только не напридумывает интеллигентный обыватель, чтобы успокоить себя».

Вскоре выяснилось, что китайцы попытались высадить десант на лодках прямо на первый пост, но были отбиты. Больше каких-либо значимых событий в этот день не произошло. Наши орудия, расстреляв по два боекомплекта, прекратили огонь. С той стороны ответного огня не было. Народ в Сахаляне занимался тушением пожаров. Видя такую картину, полицмейстер к вечеру издал распоряжение, чтобы горожане имели не меньше двух десятиведерных бочек с водой рядом с домом.

Данное распоряжение уже было кому читать на городских досках и тумбах. Очистка Благовещенска от китайцев, приход новых войск, удачный артиллерийский обстрел Сахаляна, уничтожение вражеского десанта на первом посту – всё это вытеснило страх перед маньчжурами в душах горожан, и они начали возвращаться в город. Когда я шёл в резиденцию губернатора на вечернее совещание, видел, как на Большой и Зейской улице большими группами, прячась за домами, стояли жители и наблюдали за противоположным берегом.

Следующий день отметился большой стычкой на первом посту. Ранним утром до города докатилась орудийная канонада со стороны Айгуня. На противоположном берегу напротив Благовещенска в траншеях замелькали маньчжуры и китайцы. Затрещали первые выстрелы. Они-то и разбудили меня. Посмотрев на часы, определил, что после ночного обхода позиций поспал четыре часа. Маловато, но сойдёт. Поднялся на бруствер и приник к биноклю.

«Судя по всему, десанта от Сахаляна не будет. Какие-либо плавсредства у противоположного берега не наблюдаются», – подумал я и посмотрел вниз по течению. Ничего не увидел, но канонада в той стороне усилилась.

Около восьми часов за мной прибыл посыльный от губернатора. Прибыв в резиденцию, на совещании узнал, что в городе вновь паника. Кто-то распустил слухи, что маньчжурские войска и ихэтуани обходят город по Зее и скоро можно ожидать удара с тыла со стороны Астрахановки и Чигирей, а также китайцы переправились выше станицы Верхнеблаговещенской и идут на город.

– Господа, с учетом сложившейся обстановки я принял решение ввести в городе и Амурской области военное положение, – поднявшийся из-за стола Грибский обвел участников совещания тяжёлым взглядом.

В этот момент в дверь кабинета постучали, а потом заглянул адъютант губернатора и произнёс:

– Ваше превосходительство, прошу прощения, но прибыл посыльный от полковника Гинейко.

– Зовите.

– Ваше превосходительство, господа, сегодня ночью отряд китайских солдат, ориентировочно в количестве около двух тысяч человек, тайно переправился через Амур ниже первого поста и скрытно занял позиции в трёхстах саженях от восточной стены поста, – молодой подпоручик в обгоревшем и грязном мундире, пошатываясь, стоял у двери и сиплым голосом вёл доклад. – Когда на рассвете отряд дружинников в количестве ста человек и обоз с провиантом и боеприпасами двинулись по дороге в сторону второго поста, китайцы из засады открыли огонь. Ополченцы не выдержали такого удара и начали разбегаться кто-куда. Обоз повернул обратно и направился в сторону города. Оставшиеся на посту солдаты и дружинники, несмотря на то что еще спали, смогли организовать отпор только из-за того, что казачья сотня, которая должна была сопровождать обоз, под командованием полковника Гинейко нанесла удар во фланг китайцам.

Поручик закашлялся. Подполковник Орфенов налил из графина воды, а подпоручик, хромая, сделал три шага к столу и, взяв стакан из рук коменданта, залпом выпил его.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, жара и пыль.

– Если требуется, попейте ещё, господин поручик, и продолжайте.

Воспользовавшись разрешением, подпоручик выпил, уже не сильно торопясь, второй стакан и продолжил:

– Маньчжуры, несмотря на то что их сильно потрепали казаки, при поддержке пяти легких дульнозарядных пушек начали атаку поста. Первыми не выдержали дружинники и побежали вслед за обозом. Солдаты продолжали стойко отстреливаться, пока не был ранен ротный командир поручик Басов. Я смог лишь организовать отход роты, – подпоручик повинно опустил голову и уставился на носки своих пыльных сапог.

– Что делал полковник Гинейко? – строго спросил губернатор.

– Казимир Гаврилович возглавил атаку казаков, ваше превосходительство, а потом пытался остановить ополченцев, но те бежали, как зайцы. Боясь полного окружения превосходящими силами, господин полковник приказал отступать к перевозу, а меня послал к вам с докладом.

– Сколько, говорите, китайских войск переправилось?

– Около двух тысяч, ваше превосходительство. Но сейчас их значительно меньше осталось. Мы даже одну пушку у них отбить смогли. Правда, бронзовое старье.

– Как скоро отряд прибудет к перевозу?

– Через час или чуть больше. Всё зависит от того, как будут нападать китайцы.


Дальше последовали указания от губернатора подполковнику Орфёнову создать резервный отряд в составе двух взводов стрелков и пяти пулемётных расчетов, который направить к перевозу. Также направить туда двести ополченцев. К перевозу подогнать вооруженные и блиндированные пароходы «Селенга» и «Газимур». Командовать этой солянкой генерал Грибский назначил меня.

Через час личный состав резерва стоял на пристани зейского перевоза и ждал, когда подойдут пароходы. Сам перевоз, представлявший собой плоскодонную баржу с небольшим буксиром, был у причала и ждал нашей погрузки. На противоположном берегу начали появляться бегущие ополченцы. Постепенно там начала образовываться толпа. Я дал команду грузиться на баржу стрелкам и пулемётным расчетам. Командиру двух сотен ополченцев приказал дожидаться пароходов.

Когда наша баржа начала подходить к противоположному причалу перевоза, к ней кинулась толпа народа. Пришлось выхватить пулемёт из рук казака и дать длинную очередь над головами горе-ополченцев.

– Стоять! Млять! Куда прёшь?! Поубиваю всех на хрен! – заорал я и дал ещё короткую очередь вверх.

Рядом на полмагазина прогрохотал ещё один пулемёт.

– Куда лезем, сиволапые?! – заорал кто-то из казаков. – А ну назад…

Рокот пулемётов, свист пуль, нацеленные на уровне груди стволы «мадсенов» заставили крестьян отхлынуть назад. Я спрыгнул на причал, продолжая держать под прицелом ополченцев.

– В колонну по четыре, становись… – заорал я, указывая пулемётом место, где должен был встать первый ряд.

За мной на причал посыпались казаки. Первые номера навели пулеметы на ополченцев. За казаками начали выпрыгивать стрелки и, повинуясь команде офицера, дублируемой унтерами, начали в две шеренги выстраиваться за моей спиной.

Не успели ополченцы сформировать что-то похожее на строй, как из него раздались испуганные крики: «смотрите…», «хунхузы…», «маньчжуры…», «надо бежать…» и прочее.

Повернувшись в сторону дороги на Тамбовку, куда показывали кричащие, я увидел клубы пыли и вскинул к глазам бинокль.

– Молчать! Прекратить панику! – надсаживая горло, рявкнул я. – Это казаки! Четвертая сотня!

Почему именно четвертая, да потому что впереди всех я в бинокль рассмотрел офицера с рыжим чубом. Вскоре Ромка подлетел к строю и резко осадил коня. Сопровождал его десяток казаков.

– Господин капитан, полковник Печёнкин направил меня узнать, в чём причина открытия огня и что происходит.

– Где господин полковник?

– Вместе с сотнями и орудиями следует сюда к перевозу, – ответил Ромка, вытирая пыль с губ. – Мы вчера встали на постой в Тамбовке, после того как проверили маньчжурские деревни в Гильчинской волости. В самом Гильчине хунхузов почти под сотню уничтожили. У них даже три пушки было. С утра услышали стрельбу в стороне первого поста, которая начала смещаться в сторону города. Иван Николаевич принял решение вести свой отряд к перевозу.

– Это хорошо. Скачи к нему и доложи, что на первый пост напал отряд китайских войск в составе более двух тысяч человек с пятью пушками. Ополченцы с поста сбежали. Рота Басова и казаки Вертопрахова под командованием полковника Гинейко под непрекращающимися атаками противника отступают от пикета к перевозу. Я с двумя взводами стрелков и пятью пулемётными расчетами привожу сбежавших дружинников в чувство и начинаю организовывать оборону. В городе и области объявлено военное положение. И лучше вам поторопиться. По городу ходят слухи, что китайцы переправились через Амур выше Верхнеблаговещенской станицы.

– Слушаюсь, господин капитан, – Ромка козырнул, потом огрел круп коня нагайкой и с места рванул галопом. За ним унёсся десяток казаков.

Минут через двадцать, пока я приводил в порядок дружинников, которых с учетом всё прибывающих набралось уже около трех сотен, а стрелки с пулемётными расчетами готовили позиции, одновременно на дороге от Тамбовки и от первого поста вдоль реки появились солдаты и казаки. Наблюдая в бинокль, я увидел, что отряд полковника Гинейко никто не преследует.

Вскоре состоялось совещание офицеров под руководством полковника Печёнкина. Было принято решение отрядам Гинейко и Печёнкина выдвигаться к первому посту. За ними должны были выйти дружинники, под руководством десятка казаков. Многим из горе-вояк надо было найти брошенные винтовки, с которыми так тяжело было бежать. Этим Аникам-воинам я объяснил, что их ждёт за утерю выданного казённого оружия в условиях военного положения. Те прониклись и даже хотели идти впереди солдат и стрелков – кому же на каторгу хочется.

Я же со своим сводным отрядом стрелков возвращался в город. На левом берегу перевоза решили оставить сотню наиболее боеспособных ополченцев из Тамбовки и оба парохода.

Информация о высадке китайцев выше станицы Верхнеблаговещенской, слава богу, не подтвердилась. Посланные разъезды казаков не нашли каких-либо следов переправы. Однако отличились дружинники-добровольцы, также отправленные для разведки обстановки в районе Верхнеблаговещенской станицы. Сто семьдесят славных хлопцев под началом судебного следователя поручика Соколова, как те самураи, решили «перейти границу у реки». Точнее, в ночь с пятого на шестое дружинники переправились на лодках на китайский берег и напали на китайский пикет, стоявший в Солдатской пади выше станицы. На этом посту было около ста китайских солдат, почти половину из которых дружинники уничтожили, а остальные сбежали в сторону Сахаляна. С нашей стороны потери составили один казак, пропавший без вести, и подпоручик второй Восточно-Сибирской артиллерийской бригады Юрковский, погибший, можно сказать, по неосторожности. В открытую сунулся к окну фанзы, где засели китайцы, и получил пулю в упор.

Это была первая потеря в офицерском составе гарнизона Благовещенска. Шестого июля в Покрово-Никольской церкви состоялась панихида по убитому подпоручику Юрковскому. На службе присутствовали сослуживцы покойного и военный губернатор Грибский. Седьмого июля состоялось погребение Николая Викторовича с подобающими воинскими почестями. Тело усопшего сопровождали все гражданские и военные чины города. Погребальный салют был сделан сослуживцами боевыми снарядами по Большому Сахаляну, где начался пожар. Я также присутствовал на этих похоронах и, когда гроб с телом девятнадцатилетнего подпоручика опускали в землю, думал о том, какого черта в эту вылазку понесло исполняющего дела казначея артиллерийской бригады.

Поздним вечером этого же дня в город вернулась четвертая сотня, и я от Ромки узнал подробности их небольшого похода. Печенкин, сформировав из двух отрядов единый кулак, состоящий из роты стрелков, четырех орудий и трёх сотен казаков, лихой атакой в виде казачьей лавы разгромил, как оказалось, не очень-то и большой отряд китайцев, который уже возвращался после преследования отряда полковника Гинейко к первому посту. Когда казаки, перебив арьергардный отряд маньчжуров, добрались до поста, то увидели, что все строения пикета были сожжены, а основная масса напавших китайцев заканчивала переправу на свой берег.

– Поболее двух тысяч их было, Тимофей… – Ромка, сделав глоток чая, сытно рыгнул и откинулся на спинку стула. В комнате дома Таралы мы были только вдвоём. Дан не смог вырваться со службы, а Ромка помылся в холодной бане, быстро поужинал и уже за чаем рассказывал мне о случившемся. – Но мы им хорошо ввалили. Сначала отряд полковника Гинейко, а потом и мы. С тысячу точно положили. На следующий день китайцы опять захотели высадить десант на наш берег, но их обнаружил разъезд. Мы дождались, когда большая часть лодок отойдет от берега где-то в трех верстах ниже от поста, да и вдарили из засады шрапнелью из четырех орудий. Человек триста точно перетопили. Потом сходили на второй пост. Обстреляли из пушек Айгунь. Если бы ты видел, какая там паника поднялась! Потом вернулись назад к первому посту, и Печёнкин отправил нашу сотню в город для усиления.

– Наши-то все целы? – спросил я.

– А то я бы не сказал, если бы с кем что-либо случилось. Все целы, здоровы. Привет передают. Ты бы как-нибудь в сотне появился! Пообщались бы, вечерком.

– Если вас никуда завтра не ушлют, то вечером загляну, а теперь мне пора к перевозу. Там горожане окопы второй день роют, надо проконтролировать. Потом в больницу, потом…

– Говорят, там такая красивая медсестричка с голубыми глазами имеется, – хитро улыбаясь, перебил меня Ромка.

– Ты ещё надо мной подшути! – грозно произнёс я.

– Да ладно, братка. Я только рад буду, если у вас всё сложится. Тем более дочка генерала. Это вам не… – Ромка задумался, подыскивая сравнение, но потом махнул рукой и продолжил: – Глядишь, и мне какую-нибудь кралю из благородных подберёте.

– Если так будешь выражаться, даже орочанка за тебя не пойдёт, господин хорунжий, не говоря уж о дворянке.

– Да ладно, мы же только вдвоём, – тяжело вздохнул Селивёрстов. – Ох, Тимофей, если бы ты знал, как тяжело следить за речью, соблюдать весь этот этикет.

– Знаю, знаю. Это ты ещё на царских приемах в качестве гостя не бывал. Вот уж где мука, – я покачал головой, отгоняя кошмары воспоминаний. – Всё. Я пошёл. Хочешь, здесь ночевать оставайся.

– Нет, господин капитан. Не одного вас служба зовёт. Хотя нет, вас-то l’amour toujour зовёт, – хохотнул Ромка и выскочил из-за стола, уворачиваясь от моего подзатыльника.

Минут через десять я был на берегу Зеи. Горожане продолжали рыть окопы вдоль реки. Китайцы в свою очередь на своем берегу напротив перевоза вырыли ложементы, где установили две пушки. Вчера в обед они открыли огонь, вынудив пароходы «Селенга» и «Газимур» уйти выше по реке, куда не доставали снаряды.

Попыток переправиться в эти два дня китайцы не предпринимали. И хотя вероятность десанта через устье Зеи была минимальной, оборону вдоль Зеи начали строить, тем более в ополченцы записалось ещё около тысячи человек, да и пленных китайцев привлекли к земляным работам, благо лесопилка располагалась здесь же на берегу.

Обойдя позиции, отправился в больницу. После моего в храме, под обстрелом, признания Машеньке в любви и её ответа, поговорить наедине у нас как-то не получалось, а хотелось бы. То «поцелуйте меня», то «не могу ответить вам тем же». Ладно, хоть не произнесла «давайте останемся друзьями». Такие мысли часто мелькали в моей голове, и хотелось какой-то определённости.