После долго и счастливо

Глава 52

Хардин




Я звонил ей сорок девять раз.

Черт возьми, сорок девять раз.

Сорок девять.

Представляете, сколько это гудков?

До хрена.

Не сосчитать, да у меня сейчас бы и не получилось – голова не соображает. Так или иначе, это чертова куча гудков.

Если мне удастся продержаться еще три минуты, я сорву с петель входную дверь и разобью телефон Тессы – которым она, по всей видимости, не умеет пользоваться, – об стену.

Ладно, наверное, не стоит разбивать его об стену. Может, я просто наступлю на него пару раз, чтобы экран треснул.

Может быть.

Но, черт возьми, нагоняй ее ждет в любом случае. Она не берет трубку уже часа два, и ей неоткуда знать, как я измучился за время в дороге. Чтобы доехать до Сиэтла как можно быстрее, я превышаю скорость на тридцать километров в час.

Когда я добираюсь до места, на часах три ночи, а Тесса, Вэнс и Кимберли возглавляют мой черный список. Может, им всем разбить телефоны, раз уж они окончательно забыли, как брать трубку?

Когда я подъезжаю к воротам, меня охватывает паника даже сильнее прежнего.

«Что, если они решили заблокировать ворота? Что, если поменяли код?»

«Я вообще помню этот чертов код? Конечно, нет. Мне ответят, если я позвоню и спрошу его? Конечно, нет».

Что, если они не отвечают на звонки, так как с Тессой что-то случилось, и они везут ее в больницу, и ей плохо, а они вне зоны доступа…

Но вот я вижу, что ворота открыты, и это вызывает у меня легкое раздражение.

«Почему Тесса не включила охранную систему, когда она одна дома?»

Петляя по извилистой дорожке, я замечаю, что у большого дома припаркована только ее машина. Буду знать, как ведет себя Вэнс, когда нужна его помощь… Вот такой он чертов друг. То есть отец, не друг. Черт, сейчас, если честно, – ни то ни другое.

Пока я выбираюсь из машины и подхожу к входной двери, мой гнев и страх только нарастают. То, как она говорила, ее голос… Она словно не отвечала за свои действия.

Дверь не заперта – кто бы сомневался, – и я, миновав гостиную, выхожу в коридор. Дрожащими руками распахиваю дверь в ее спальню, и в груди все сжимается при виде ее пустой кровати. Кровать не просто пуста, а не тронута – идеально заправлена, все уголки подоткнуты совершенно неповторимым образом. Я как-то пробовал – невозможно заправить кровать так, как это делает Тесса.

– Тесса! – кричу я по дороге в ванную напротив. Зажмурившись, включаю свет. Так ничего и не услышав, открываю глаза.

Никого.

Тяжело дыша, я перехожу к следующей комнате.

«Где она, черт возьми?»

– Тесс! – кричу я снова, на этот раз громче.

Обыскав почти весь чертов особняк, я уже начал задыхаться. Где она? Непроверенными остались только спальня Вэнса и запертая комната наверху. Не уверен, что хочу ее открывать…

Поищу на террасе и во дворе, и если ее там нет, то понятия не имею, что сотворю.

– Тереза! Где ты, черт возьми? Клянусь, это не смешно… – Мой крик замирает, когда я замечаю на террасе свернувшуюся калачиком в кресле фигуру.

Подойдя ближе, я вижу, что Тесса лежит, поджав к животу колени и обхватив себя руками, будто уснула в попытке себя удержать.

Я опускаюсь перед ней на колени, и весь мой гнев тут же улетучивается. Откидываю светлый локон с ее лба и заставляю себя совладать с подкатывающей истерикой – теперь, когда точно известно, что с ней все в порядке. Черт, я так за нее волновался.

С колотящимся сердцем я наклоняюсь к ней и провожу большим пальцем по ее нижней губе. Не знаю, зачем я это сделал, просто так вышло само собой, но ни капли не жалею, когда ее ресницы начинают дрожать, и она со стоном открывает глаза.

– Почему ты на улице? – напряженно спрашиваю я.

Она морщится, явно оглушенная моим громким голосом.


«Почему ты на улице? Я чуть с ума не сошел из-за тебя, чего только не передумал за эти часы», – хочется сказать мне.

– Слава богу, ты просто спала, – говорю я вместо этого. – Я звонил тебе, беспокоился.

Она садится прямо, придерживая шею, словно голова вот-вот отвалится.

– Хардин?

– Да, Хардин.

Щурясь в полумраке и потирая шею, она начинает вставать, и на бетонный пол террасы падает и разбивается надвое пустая бутылка из-под вина.

– Прости, – извиняется она и, нагнувшись, пытается собрать осколки.

Я мягко отвожу ее руку и накрываю ее пальцы своими.

– Не трогай. Я сам потом уберу. Давай зайдем в дом. – Я помогаю ей подняться.

– Как… ты здесь… оказался? – Она еле ворочает языком, и я даже подумать боюсь, сколько вина она успела выпить, прежде чем бросила трубку. На кухне я заметил по меньшей мере четыре бутылки.

– Приехал на машине, как же еще?

– Так далеко? Который сейчас час?

Мои глаза скользят по ее телу – телу, прикрытому одной футболкой. Моей футболкой.

Она замечает мой взгляд и принимается одергивать подол, чтобы прикрыть голые бедра.

– Я надеваю ее только… – Запнувшись, она замолкает. – Я надела ее только один раз, – поправляется она, хотя для меня в ее фразе мало смысла.

– Все нормально, я не против, чтобы ты ее носила. Пойдем внутрь.

– Здесь мне нравится больше, – тихо произносит она, уставившись в темноту.

– Здесь слишком холодно. Идем.

Я ловлю ее за руку, но она уворачивается.

– Хорошо-хорошо. Если хочешь, оставайся на улице. Но я побуду с тобой, – говорю я.

Кивнув, она опирается о перила: ноги дрожат, в лице ни кровинки.

– Что случилось сегодня вечером?

Она молчит, по-прежнему вглядываясь во мрак.

Через несколько секунд поворачивается ко мне.

– Тебе никогда не кажется, что твоя жизнь превратилась в один большой анекдот?

– Да все время, – пожимаю я плечами. Непонятно, к чему приведет этот разговор, но грусть в ее голосе просто ужасна. Даже в темноте видно, как она тлеет в глубине этих сверкающих глаз, которые я так люблю.

– Мне тоже.

– Нет, из нас двоих ты любишь жизнь и умеешь радоваться. Циничный придурок – это я, не ты.

– Знаешь, это довольно утомительно – радоваться.

– Ничего подобного. – Я делаю шаг к ней. – Если ты еще не заметила, я совсем не тяну на какого-нибудь лучащегося счастьем ребенка с картинки, – говорю я, пытаясь поднять ей настроение, и она вознаграждает меня наполовину пьяной, наполовину смущенной улыбкой.

Лучше бы она просто рассказала, что с ней произошло накануне. Не знаю, что я смогу для нее сделать, но это моя вина. Все случившееся – моя вина. Ее несчастье – это мой крест, не ее.

Она поднимает руку, чтобы опереться на деревянные перила, но промахивается и едва не налетает лицом на зонтик над столиком.

Я поддерживаю ее за локоть, и она склоняется ко мне:

– Давай все-таки пойдем в дом. Тебе надо поспать, чтобы выветрилось вино.

– Не помню, как уснула.

– Наверное, это потому, что ты не уснула, а скорее отключилась, – указываю я на осколки бутылки неподалеку.

– Не отчитывай меня, – огрызается она и отстраняется.