Поступь хаоса

Я его ушлепаю нахрен совсем.

Вот помяните мое слово.

Пологий склон, по которому мы бежали, стал круче, деревья – листвянее, светлее. Нас сначала приблизило к реке, потом снова увело от нее. У Мэнчи язык вывалился из раззявленной пасти и только што не развевался на бегу. Сердце у меня колотилось по миллиону раз в минуту, ноги собирались при первой возможности расстаться со всем остальным, но мы все равно бежали.

Вот снова вильнули к воде.

– Погоди! – выдохнул я.

Девочка, убежавшая сильно вперед, остановилась. Я доковылял до кромки, огляделся, нет ли кроков, наклонился и отправил несколько полных горстей воды в рот. На вкус преснее, чем должна бы. Кто его знает, што там в ней, из болота все-таки течет, – но пить иногда все равно надо. Ее тишина спорхнула рядом – девочка тоже пила. Я отполз малость в сторонку. Мэнчи тоже нахлебался своего. В промежутках между глотками все мы втроем хрипло хватали ртом воздух.

Я вытер рот, глянул вперед по маршруту: берег там быстро становился каменистым и круто забирал вверх, не побегаешь, а дальше тропинка разрезала склон, подымалась и вилась дальше по верху ущелья.

Я аж сморгнул, когда понял.

Я видел тропинку. Кто-то протоптал там тропинку.

Девочка тоже повернулась и посмотрела. Тропа шла вверх, река – вниз, делаясь глубже, быстрее и завиваясь в водовороты. И там кто-то сделал тропу.

– Это наверняка дорога к другому поселению, – сказал я. – Просто обязана быть она.

И тут вдалеке мы услышали бой копыт. Совсем слабо, но точно его.

Я и слова вымолвить не успел, потому што мы уже были на ногах и неслись по тропе. Река под нами проваливалась все ниже и ниже, а на другом ее берегу вставала бóльшая гора. На нашем лесная чащоба отодвигалась от прибрежных утесов. Тропу тут явно проложили, штобы люди могли спокойно путешествовать вдоль реки.

Она и для лошадей вполне широка, даже шире. Пять-шесть лошадей по ней спокойно в ряд пройдут.

Это даже и не тропа никакая, дошло до меня, а натуральная дорога!

Мы летели по ней, по всем ее изгибам и поворотам: девочка – впереди, я – следом, Мэнчи поспешал последним.

Пока я едва не врезался в нее – еще немного, и сшиб бы вниз.

– Ты чего творишь?! – заорал я и вцепился в нее, штобы обоим не свалиться с обрыва в реку, да еще за ножом следя: не ровен случай убью.

Но дальше я увидел то, што видела она.

Мост. Довольно далеко впереди. Перекинут с одного скалистого края на другой, через реку, футов, наверное, в сотне над ней, а то и больше. Дорога, или тропа, или што она там такое, на нашей стороне заканчивается и превращается в голый камень и густой лес. Проще говоря, идти дальше некуда, кроме моста.

В голове што-то такое шевельнулось – первые начатки мысли.

Копыта стучали уже громче. Позади, в той стороне, откуда надвигался на нас мэр, уже вздымались облака пыли.

– Вперед! – Я промчался мимо нее и припустил со всех ног к мосту.

Мы затопотали по окаймлявшей гребень утеса дороге, вздымая изрядно собственной пыли; Мэнчи несся так, што у него уши по шее распластало.

Но вот наконец и он – и это не какой-нить тебе пешеходный мостик: футов шесть в ширину, по меньшей мере. В основном веревки, натянутые меж деревянных шестов, вогнанных в скалу по обе стороны реки, и туго набитые доски от одного берега до другого.

Я проверил его ногой, ясное дело, но он оказался такой прочный, што даже не спружинил. Более чем достаточно для мальчика, девочки и собаки.

И более чем достаточно для отряда мужчин верхами, как пить дать.

Кто бы его там ни построил – строил он на века.

Я снова глянул вверх по течению, откуда мы прибежали. Пыли прибавилось, копыта гремели громче, шепот мужского Шума набирал силу. Вроде бы даже молодой Тодд слыхать, но скорее я это себе навоображал – Аарон наверняка сильно отстал, пешком-то.

Но што я хотел, я увидел: мост – единственная переправа через реку, от горизонта до горизонта, на мили, докуда хватает глаз.

Может, и на нашу голову немного удачи свалилось.

– Идем, – скомандовал я, и мы побежали.

Мост был настолько хорошо сделан, што между досками – ни просвета: прям как по дороге идешь. На той стороне девочка встала и уставилась на меня, не иначе прочтя мою мысль в Шуме и ожидая, как мы будем действовать.

Нож я все еще держал – сжимал в кулаке его силу.

Может, удастся все-таки сделать им што-то путное.

Наш конец моста привязан к торчащим из скалы шестам. У лезвия жуткий зазубренный край с одной стороны… Я выбрал узел послабже на вид и принялся его пилить.

Пилил и пилил.


А копыта гремели все громче, разлетаясь эхом по всему ущелью. Ежели моста вдруг не станет… Я вгрызся в веревки с удвоенной силой.

И еще. И еще.

Только вот никакого прогресса у меня не наблюдалось.

– Што за черт?! – я обвинительно воззрился туда, где пилил.

Там почти што ни царапинки. Я потрогал для верности зубец на ноже и укололся: кровь пошла в ту же секунду. Присмотрелся к веревке: похоже, она покрыта слоем какой-то тонкой смолы.

Чертовой тонкой смолы, твердой как сталь, которую нипочем не прорезать.

– Глазам своим не верю, – простонал я и посмотрел на девочку: она стояла с биноком у глаз и глядела вверх по течению вдоль дороги. – Видишь их?

Впрочем, никаких биноков уже было не надо: вон они, скачут, невооруженным глазом видать. Маленькие еще, но растут, не мешкают, грохочут по камню, будто после них хоть потоп.

Три минуты. Может, четыре.

Дерьмо.

Я снова запилил – со всей скоростью и силой, на какую был способен, двигая рукой туда и обратно как можно жестче; пот залил кожу, новые боли охотно присоединились к старым, как будто тех еще было мало. Я пилил, и пилил, и пилил, роняя капли с кончика носа на нож.

– Давай же, давай! – рычал сквозь стиснутые зубы.

Поднял нож. О да! Мне удалось прогрызться сквозь один крошечный участочек смолы на одном малюсеньком узелочке огроменного етьского моста.

– Черт тебя раздери! – сказал я ему.

И запилил дальше. И еще запилил, и еще, и больше того, и пот уже затек в глаза и радостно их щипал.

– Тодд! – вопил Мэнчи, и ужас его так и разбрызгивался по всей округе.

Я пилил. И пилил.

Результат был один: нож в какой-то момент застрял, и я раскровянил себе костяшки об опору.

– ЧЕЕЕЕРТ! – Я бросил его оземь; он запрыгал по камню и улегся у девочкиных ног. – ЧЕРТ ЕГО ВСЕ ПОБЕРИ!!!

Потому што деваться некуда, на этом сейчас всё и кончится.

Всё – кончится.

Конец нашему глупому шансу, который даже и не шанс никакой был.

Лошадей нам не перегнать и чертов этот мегамост не перерезать, и нас сейчас поймают, а Бен и Киллиан уже мертвы, и нас тоже убьют, и мир на том и кончится, вот и весь сказ.

Мой Шум накрыло краснотой, внезапно, безоговорочно и грубо, никогда еще в жизни такого не чувствовал, словно докрасна раскаленное тавро вдавили мне прямо в сердце, и всё, што было больно и страшно, запылало багряным и взревело от ярости на вранье и несправедливость, на то, до чего все это нечестно.

И это всё сейчас свелось в одно.

Я поднял взгляд на девочку, и она аж отшатнулась от той силы, што в нем была.

– Ты, – прошипел я, и меня уже было не остановить. – Это все ты! Если бы ты не объявилась на этом трепаном болоте, ничего этого не случилось бы! Я бы сейчас был ДОМА! Смотрел бы за етьскими овцами, и жил в своем етьском доме, и спал бы на собственной ЕТЬСКОЙ ПОСТЕЛИ!

«Етьской» я, разумеется, не сказал. Сказал по-другому.

– Так ведь НЕТ! – наддал я. – Надо было объявиться ТЕБЕ и твоей ТИШИНЕ! И весь мир полетел К ЧЕРТЯМ!

Я даже не заметил, што надвигаюсь на нее, пока она не отступила. Но глаз от меня не отвела.

И конечно, я ничего от нее не слышал. Ни единого етьского звука.

– Ты – ПУСТОЕ МЕСТО! – Я еще шагнул к ней. – НОЛЬ! Ты просто ПУСТОТА! В тебе ничего нет! Ты ПУСТАЯ, ты НОЛЬ, и мы сейчас умрем НИ ЗА ШТО!

Я и кулаки так стиснул по дороге, што ногти впились в ладони. Я так злился, и Шум у меня был такой бешеный, такой красный, што мне просто надо было на нее замахнуться, ударить ее, избить, заставить ИСЧЕЗНУТЬ эту ее трепаную тишину, пока она не ПРОГЛОТИЛА МЕНЯ И ВЕСЬ ЭТОТ ЕТЬСКИЙ МИР!

Я замахнулся и двинул себя со всей дури по морде.

И еще раз, как раз туда, где меня достал Аарон.

И в третий раз, рассадив обратно губу, над которой вчерась утром потрудился заявленный Аарон.

Идиот, никчемный, етьский идиот!

И еще раз добавил – достаточно, штобы сбить самого себя с ног. Я упал, приземлился на руки и сплюнул кровью на камни.