Поступь хаоса

– Да.

Последовала еще одна пауза и… и правда начала подниматься на поверхность. Наконец-то начала. И от нее больше не было спасения.

– Ты хочешь сказать… – Виола замотала головой. – Ты действительно имеешь в виду…

Да. Вот она.

Вот то, што лежало в самом сердце вещей. Всегда.

То, што прорастало у меня в голове с тех пор, как я ушел с болота, што всю дорогу мелькало в Шуме мужчин и особенно ясно – Мэтью Лайла, но и вообще в том, как люди, все, без разбору, реагировали на само слово «Прентисстаун».

Вот она.

Правда.

И я больше ее не хотел.

Но все равно сказал, сам:

– И после того как они убили спаклов, мужчины Прентисстауна убили женщин Прентисстауна.

Виола все равно ахнула, несмотря на то што сама наверняка уже обо всем догадалась.

– Не все мужчины в этом участвовали, – сказал Бен. – Но многие. Они дали мэру Прентиссу задурить себе голову. Они поверили проповедям Аарона, который твердил: то, што скрыто, должно непременно быть злом. Они убили всех женщин и тех мужчин, которые пытались их защитить.

– Мою ма.

Бен просто кивнул.

Мне стало дурно.

Моя ма умирает… убитая мужчинами, которых я, возможно, встречал каждый день.

Мне пришлось сесть на надгробие.

Надо срочно подумать о чем-то другом. Загрузить в Шум што-то еще, штобы это все вынести.

– Кто была Джессика? – Я вспомнил Шум Мэтью Лайла там, в Фарбранче, ярость и жестокость в нем… Шум, который теперь хотя бы обрел некий смысл, хотя смысла в нем на самом деле не было никакого.

– Некоторые предвидели грядущее развитие событий, – сказал Бен. – Джессика Элизабет была нашим мэром. Она понимала, куда дует ветер.

Джессика Элизабет… Новая Елизавета.

– Она организовала для девочек и тех мальчиков, что помладше, побег через болота. Для некоторых из них. Но прежде чем успела уйти сама, с женщинами и с мужчинами, еще не утратившими разума, люди Прентисса на них напали.

– И на этом все было кончено. – Я словно онемел весь, с головы до ног. – Новая Елизавета превратилась в Прентисстаун.

– Твоя ма до конца не верила, что такое может произойти. – Бен грустно улыбнулся какому-то своему воспоминанию. – Она была полна любви, эта женщина, и всегда верила в то, что люди добры. – Улыбка сбежала с его лица. – А времени бежать уже не осталось, а ты был слишком мал, чтобы тебя отослать, и потому она отдала тебя нам и наказала беречь любой ценой.

– О какой безопасности может идти речь, если меня оставили в Прентисстауне? – Я наконец поднял глаза.

Бен смотрел прямо на меня. Вокруг облаком стояла печаль, и Шум только што не проседал под ее непомерной тяжестью – чудо, што Бен вообще сидел прямо.

– Почему вы не ушли? – спросил я.

– Мы тоже не верили, што они осмелятся напасть. – Он потер ладонями лицо. – Я, во всяком случае, не верил. Мы вместе наладили ферму, я думал, пройдет еще куча времени, прежде чем оно шарахнет… прежде чем случится что-то совсем плохое. До последнего думал, это все слухи и паранойя… в том числе и со стороны твоей ма. – Он потупился. – Я ошибся. Я был глуп. И намеренно слеп.

Я вспомнил, што он говорил мне по поводу гибели спакла.

Все мы совершаем ошибки, Тодд. Абсолютно все.

– А потом было уже поздно. Дело было сделано, и весть о том, что Прентисстаун сделал, распространилась со скоростью лесного пожара. Ее разнесли те немногие, кто сумел уцелеть. Все мужчины Прентисстауна были объявлены преступниками. Уйти мы уже не могли.

– Но почему вас никто не спас? – Виола так и стояла, обхватив себя руками. – Почему за вами не пришел весь остальной Новый свет?

– И что бы он сделал? – устало спросил Бен. – Развязал новую войну, на сей раз с хорошо вооруженными людьми? Посадил нас всех в гигантскую тюрьму? Был принят закон, что если хоть один взрослый мужчина из Прентисстауна пересекает болото, его ловят и казнят. А дальше нас предоставили самим себе.

– Но можно же было… – Виола всплеснула руками. – Хоть что-нибудь! Ну, я не знаю!

– Если беда случается не прямо у тебя на пороге, любой нормальный человек думает: зачем куда-то идти и самому нарываться на неприятности? Между нами и Новым светом лежали болота. Новый мэр объявил, што Прентисстаун теперь будет городом в изоляции. Обреченным на медленное вымирание, да. Мы пообещали никогда не покидать его границ, а если покинем, он сам должен был нас выследить и убить.

– И никто даже не пытался? – не поверила Виола. – Никто не пробовал уйти?


– Ну, почему же, пытались. – Это прозвучало очень многозначительно. – Из Прентисстауна регулярно пропадали люди.

– Но раз вы с Киллианом были невиновны… – начал я.

– Мы не были невиновны, – с силой проговорил Бен, и его Шум весь вдруг стал горек. – Мы не были.

Он тяжело вздохнул.

– Это ты еще о чем? – Я вскинул голову и поморщился: тошнота так никуда и не ушла. – Как это: вы не были невиновны?

– Вы всё это допустили, – сказала Виола. – Вы не погибли вместе с остальными мужчинами, которые защищали женщин.

– Мы не боролись, – покачал головой Бен. – И не пошли на смерть. Да, мы не были невиновны.

– Но почему вы не боролись?! – воскликнул я.

– Киллиан хотел пойти драться, – быстро сказал Бен. – И ты должен это знать. Он готов был сделать что угодно, лишь бы их остановить. Он бы жизнь свою отдал… – Он снова отвел взгляд. – Но я ему не дал.

– Но почему?

– Я поняла, – прошептала Виола.

Я удивленно воззрился на нее, потому што я-то ничего не понял.

– Што?

Виола неотрывно смотрела на Бена.

– У них был выбор: либо умереть в битве за то, что правильно, и оставить тебя, младенца, одного на произвол судьбы; либо стать соучастниками в том, что неправильно, и сохранить тебе жизнь.

Понятия не имею, кто такие соучастники, но догадаться было не сложно. Они сделали это ради меня. Вот весь этот ужас. Ради меня. Бен и Киллиан. Киллиан и Бен. Они сделали это, штобы я жил. Я решительно не понимал, што чувствую по этому поводу. Поступать правильно должно быть легко. Это не должно превращаться в очередную проблему и путаницу, как все остальное на свете.

– И поэтому мы остались ждать, – сказал Бен. – В тюрьме размером с город. Полной самого мерзкого Шума, какой только бывает на свете. Где мужчины вскоре начали отрицать собственное прошлое, а мэр принялся строить далеко идущие планы. Мы ждали того дня, когда ты достаточно подрастешь, чтобы уйти, оставшись настолько невинным, насколько у нас получится. – Он устало провел рукой по волосам. – Только проблема в том, что и мэр тоже ждал.

– Меня? – Зачем я спрашиваю, если знаю, што это правда?

– Ждал, пока последний мальчик в городе станет мужчиной. Когда мальчики становятся мужчинами, им говорят правду. Вернее, новую версию правды. И тогда они сами становятся соучастниками.

Я помнил его Шум, еще дома, на ферме, – Шум про мой день рожденья и про то, как мальчиков делают мужчинами.

Про то, што такое на самом деле соучастие и как его можно передать другому.

Оно ждало своего часа, штобы завладеть и мной.

Шум про мужчин, которые…

Так, это я поскорее выбросил из головы.

– Это же совершенно бессмысленно, – сказал я.

– В Прентисстауне ты остался последним, – сказал Бен. – Если мэр сможет сделать всех мальчиков до единого мужчинами в своем понимании слова, значит, он бог. Он нас создал, и все мы в его власти.

– Ежели один падет, – сказал я.

– Все падут, – закончил фразу Бен. – Вот за этим ты ему и нужен. Ты – символ. Ты – последний невинный ребенок в Прентисстауне. Если ты падешь, его армия будет готова. Его творение – от и до.

– А если нет? – вполне возможно, я уже пал.

– Если нет, – просто сказал Бен, – он тебя убьет.

– Стало быть, мэр Прентисс – такой же сумасшедший, как Аарон? – спросила Виола.

– Не такой же, – покачал головой Бен. – Аарон – псих, да. Но мэр достаточно умен, чтобы использовать безумие в своих целях.

– В каких целях?

– Этот мир, – спокойно сказал Бен. – Он хочет получить его весь.

Я раскрыл рот, штобы спросить еще массу всего, чего на самом деле не хотел знать, но тут – как будто ничего другого нам услышать просто не дано – издалека донеслось это.

Там та-дам та-дам та-дам.

С дороги, без устали, снова, будто шутка, которая даже не пытается казаться смешной.

– Да вы шутите! – рявкнула Виола.