Поступь хаоса

– Ну, вот и он, – говорит мама, и это означает, что крошечная точка, к которой мы приближались уже много недель, которая постепенно росла и превращалась в точку побольше с двумя совсем малюсенькими точками, порхающими вокруг нее, стала больше самой себя, превратилась из точки в диск, сияющий отраженным светом ее, точкиного, солнца, и вот на нем уже видна синева океанов, и зелень лесов, и белизна полярных шапочек… разноцветный диск на фоне черной пустоты.

Наш новый дом. К которому мы летели с незапамятных времен, еще до моего рождения.

Мы первые увидели его по-настоящему, не в телескоп, не на компьютерной карте, и даже не на моих рисунках с занятий по искусству, которые дает Брэдли Тенч на «Бете». А вот так, из рубки, через пару сантиметров лобового стекла.

Мы первые увидели его своими собственными глазами.

– Новый свет, – говорит папа и кладет мне руку на плечо. – Как думаешь, что мы там найдем?

Я скрестила руки на груди и отодвинулась от него.

– Виола?

– Я его уже видела. – Я развернулась и зашагала прочь из рубки. – Потрясающе. Ура. Жду не дождусь туда наконец попасть.

– Виола, – резко сказала мама, но я уже закрыла за собой дверь рубки.

Это скользящая дверь, так что у меня даже хлопнуть ею толком не вышло.

Я дошла до моей крошечной каюты и уже почти успела закрыть и ту дверь тоже, когда в нее постучали.

– Виола? – сказал папа с той стороны.

– Я устала, – буркнула я. – Хочу спать.

– Сейчас только час дня.

На это я ничего не ответила.

– Через четыре часа мы выйдем на орбиту, – сообщил он совершенно спокойно и даже ничуть не сердито. – С двух часов для тебя будет работа.

– Я свои обязанности знаю, – сказала я, но дверь все равно не открыла.

Пауза.

– Все будет хорошо, Виола. – Голос стал даже еще добрее. – Вот увидишь.

– Откуда тебе знать? – огрызнулась я. – Ты тоже никогда не жил на планете.

– Зато, – звук прямо просиял, – у меня просто завались надежды!

Вот оно. Слово, от которого меня уже просто тошнит.



– Это мы! – выдал папа в тот день, когда они сообщили нам новости.

Старался выглядеть серьезно, но я-то видела, что он прячет улыбку. Мы сидели за ужином, и его нога под столом так и подпрыгивала.

– Чего – мы? – спросила я, хотя догадаться было несложно.

– Нас выбрали, – пояснила мама. – Мы – посадочная партия.

– Выступаем через девяносто один день, – добавил папа.

Я уставилась в тарелку, на которой как-то сразу оказалась куча совершенно несъедобной еды.

– Я думала, это будут родители Стефф Тейлор.

Папа задушил смешок. Отец Стефф Тейлор был такой плохой пилот, что едва мог перелететь с корабля на корабль в конвое, не расхреначив при этом шаттл.

– Это будем мы, солнышко, – сказала моя мама… моя мама-пилот, которая была в этом настолько лучше папы Стефф, что уже по одной только этой причине нас и должны были выбрать. – Помнишь, мы об этом говорили? Ты тогда так разволновалась.

Чистая правда. Я действительно ужасно разволновалась, когда они мне сказали, что собираются выдвинуть свою кандидатуру. И даже еще больше – когда Стефф Тейлор принялась похваляться, что ее отца уж точно выберут.

Это была жизненно важная работа. Мы бросим спящих поселенцев и другие дежурные семьи на корабле, а сами улетим в огромный черный космос на маленьком шаттле-разведчике. Конвой до сих пор находился от планеты в двенадцати месяцах пути. Пять месяцев мы проведем в дороге и семь – на поверхности (не только родители будут работать – у меня тоже была задача, своя, особенная). Мы должны будем найти самую лучшую локацию для приземления пяти больших поселенческих кораблей и начать готовиться к встрече.

Но все это было куда увлекательнее, пока это только могли оказаться мы. Когда это и вправду оказались мы, все как-то сразу поблекло.

– У тебя будет еще практика, – сказала мама. – Тебе так многому предстоит научиться – все как ты хотела.


– Это большая честь, Виола, – сказал папа. – Мы первыми увидим наш новый дом.

– Особенно если первые поселенцы все еще там, – проворчала я.

Мама с папой переглянулись.

– Тебе не нравится эта перспектива, Виола? – очень серьезно спросила мама.

– А если да, вы что, не полетите? – спросила я.

Они еще раз переглянулись.

И я знала, что это означает.



– Тридцать минут до выхода на орбиту, – говорила мама, когда я вошла обратно в рубку (только самую чуточку опоздав).

Она была там одна, папа уже наверняка спустился в машинное отделение, готовя двигатели к выходу на орбиту.

– И она снова с нами! – Мама глянула на мое отражение в экранах.

– Это моя работа, – буркнула я, садясь за терминал на девяносто градусов от нее.

Это моя работа, на которую меня непрерывно натаскивали еще в конвое и в те пять месяцев, что мы уже здесь. Мама выведет нас на околопланетную орбиту, папа подготовит двигатели малой тяги, которые утащат нас вниз, в атмосферу, а я буду мониторить ландшафт в поисках потенциально пригодных площадок для посадки.

– Пока ты там дулась, тут случилось кое-что новое.

– И вовсе я не дулась…

– Посмотри, – она приблизила квадратик на мониторе, тот, что с бóльшим из двух северных континентов.

– Это еще что такое?

На ночной стороне планеты к расположенному на востоке океану тянулась лента реки. С такого расстояния ничего толком не поймешь даже с нашими сканерами, но у реки виднелось какое-то место… слегка пустоватое, возможно, долина, где лес расступается, и кажется… кажется, там даже горят огни.

– Другие поселенцы? – не поверила я.

Другие поселенцы – это у нас почти как сказки о призраках. На протяжении всей моей жизни, да и родительской тоже от них не приходило никаких вестей, так что мы по умолчанию считали, что у них ничего не вышло. Путь из Старого света в Новый очень долог, очень – много десятков лет. Когда стартовал наш конвой, они еще сами не долетели. И мы ничего от них не слышали, никогда. Даже самые дальнобойные космические зонды ловили разве что слабые отголоски их странствия. Мы надеялись связаться с ними, когда они уже приземлятся (по идее, это должно было случиться за годы до моего рождения), а мы подлетим поближе. Хотели дать знать, что мы на подходе, расспросить, как оно там, узнать, к чему нам готовиться.

Но то ли нас никто не слышал, то ли там никого не было. И по поводу этого, второго, варианта все очень расстраивались.

Если не удалось им, что будет с нами?

Папа говорил, это были переселенцы-идеалисты, которые покинули Старый свет, чтобы вести простую фермерскую жизнь, без технологий, зато с религией и всем таким прочим. Эта идея казалась мне глупой и безнадежной – и, судя по всему, попытка полностью провалилась. Но ко времени, когда с ними случилось то, что там с ними случилось (что бы это ни было), мы уже улетели так далеко от дома, что ни о каком возвращении не могло быть и речи: только вперед, тем же курсом, к той же планете, и там ждать встречи с судьбой.

– Как мы умудрились этого раньше не заметить? – спросила я, утыкаясь в экран.

– Никаких значительных энергетических следов, – покачала головой мама. – Если они как-то обеспечивают себя энергией, то не через большой реактор, как мы предполагали.

– Вон там я вижу реку, – сказала я. – Может быть, у них есть гидроэлектростанция.

– А может, и вообще ничего нет. – Мамин голос был тих; мы обе пристально наблюдали за экраном. – Отсюда не скажешь, правда ли это настоящие огни или просто электронный шум на мониторе.

Поляна у реки отдалилась. На орбиту мы сели в другом направлении, головой на запад. Входим в атмосферу, описываем полный круг, возвращаемся через обратную сторону и приземляемся.

– Это мы туда направляемся? – спросила я.

– Вполне годное место для посадки, – сказала ма-ма. – Если они недолго протянули, нам нужно первым делом понять, в чем были их ошибки, и самим их не повторить.

– Ну, или нас убьют тем же способом, – проворчала я.

– У нас технологии получше. Судя по нашим сведениям, они сами отказались от всего, что имели в этом плане… и потому, вероятно, потерпели неудачу. – Она внимательно посмотрела на меня: – С нами этого не случится.

Надейся, ага, подумала я.

Мы еще немного посмотрели, как континент скользит назад.

– Готов, – сообщил папа через громкую связь.

– Тогда ставим десять минут. – И мама нажала кнопку обратного отсчета.

– Наверху все в предвкушении? – поинтересовался папа.

– Некоторые – да, – мама неодобрительно покосилась на меня.