Потайная дверь

При виде выкладки книг на витрине я не могла устоять и с благоговением взяла в руки томик стихов лорда Байрона.

– Ты только посмотри, – взволнованно сказала я Себастьяно. – «Паломничество Чайльд-Гарольда»! Самое первое издание!

– Вышло в прошлом году, – подтвердил мистер Скотт. – Возьмите с собой, у меня их целая коробка.

– Спасибо! – в восторге сказала я. – Это для меня большая радость!

Я начала листать книгу ещё до того, как мы сели в экипаж (модель под названием «Тильбери», как сказал мне Джерри).

Мы поехали в Сити на Сейнт-Суитинс-лэйн, где остановились перед роскошным зданием явно недавней постройки, в котором находился банк компании «Ротшильд и сыновья». Я ждала в экипаже и читала стихи лорда Байрона, пока Себастьяно занимался делами в банке.

Через некоторое время он вернулся, держа под мышкой довольно громоздкую шкатулку.

– Ты только послушай, – я с восхищением зачитала ему несколько строф. То, что межгалактический переводчик сделал с этим текстом, было настоящим волшебством, потому что звучало это так, будто было написано на моём родном языке. – Ну не чудо ли?

– Что это?

– Пятистопный ямб лорда Байрона. Здесь он самый популярный и общепризнанный автор.

Себастьяно лишь рассеянно кивнул и сунул мне в руки кошель с монетами:

– Вот тебе немного наличности.

– Спасибо. Ну и что там было, в банке?

– Мы миллионеры, – объявил Себастьяно и выглядел при этом потрясённым. – В фунтах, кстати сказать. Подняться до такого здесь мало кто может. Похоже, мы тут и впрямь принадлежим к высшему классу. Вот, ты только взгляни! Фамильные драгоценности. – Он раскрыл шкатулку, и я с первого же взгляда была так ослеплена, что мне пришлось зажмуриться от блеска. На тёмно-синем бархате лежали сверкающие бриллианты и другие драгоценные камни в виде всевозможных украшений – колье, браслетов, серёг, булавок для галстуков, запонок, колец, гребней, застёжек для пояса. Себастьяно вытянул из шкатулки выдвижной ящичек, и там было всё то же, но в варианте с жемчугом.

– Ого! – ахнула я. – Особенно вот этот перстень с печаткой. Он по-настоящему крут.

– Признайся, лорд Байрон для тебя всё же круче, а?

– Ну, пожалуй. Это же первое издание. И при этом совершенно новенькое. И автор ещё жив! Ведь эта книжка – лишь начало «Паломничества Чайльд-Гарольда»! Я хочу сказать, он сейчас сидит где-то здесь в городе и продолжает сочинять, ну разве это не безумие? Теоретически он может быть членом клуба, куда ты сегодня под вечер собираешься пойти со стариной Реджи. – Мне вдруг пришла в голову одна мысль: – А возьми на всякий случай книжку, вдруг ты где-нибудь пересечёшься с лордом Байроном, попроси его подписать.

– Не гарантирую, – сказал Себастьяно.

– И попроси его обязательно надписать: «Для моей дорогой Анны».





* * *


После того, как мы надёжно припрятали ценности – Себастьяно обнаружил в своей комнате в письменном столе потайной ящик и запер в нём шкатулку, – мы раздумывали, к кому отправиться первым делом: к мистеру Тёрнеру или к мистеру Стивенсону. Поскольку Хосе явно считал существенным, чтобы мы поддерживали контакт с обоими, нам следовало как можно скорее озаботиться этим.

Однако не успели мы решить, кого из них навестить первым, как объявился мистер Фицджон: дескать, обед готов и может быть подан. Тут же мы обнаружили, что изрядно проголодались, и в один голос решили сперва поесть.

Пока мистер Фицджон и ещё несколько человек из прислуги вносили благоухающие блюда, мы осмотрели остальную часть дома. В том числе просторную столовую, в которой можно было устраивать большие банкеты, бальный зал, занимающий всю заднюю часть дома и оснащённый огромными люстрами, зеркалами в позолоченных рамах и диванчиками на гнутых ножках в стиле Людовика XV, и библиотеку, похожую на рабочий кабинет хозяина дома на втором этаже, но вдвое большую и с утроенным количеством книжных шкафов. Комнату для завтраков и салон для приёмов мы уже видели утром. Я стала озираться в поисках кухни, но Себастьяно сказал, что она внизу, как и прочие хозяйственные помещения.

– Ничего себе, крутое бунгало, – тихо сказала я, когда мы управились с осмотром. То есть я хотела это сказать, но у меня получилось: «Это невероятно роскошное жилище», и это значило, что нас кто-то слышит. Я обернулась – и действительно, в нескольких шагах от нас в зале стоял мистер Фицджон, словно статуя в серой одежде, устремив взгляд на свои такие же серые баш- маки.

– Кушать подано, – вежливо сказал он.

Во время обеда, который мы для удобства поглощали в комнате для завтраков, я чувствовала себя немного неуютно, потому что вокруг нас постоянно находились люди, которые нам прислуживали, причём не одна подавальщица Жани, как сегодня утром, а ещё и мистер и миссис Фицджон, а также юноша в ливрее, которого нам представили как Седрика, одного из слуг. Что указывало на то, что слуг в доме много.

Как за моим, так и за стулом Себастьяно всё время кто-то стоял, готовый по малейшему мановению руки подскочить и подложить кусочек или заново наполнить стакан. Для питья мы заказали лимонад, и нас поэтому, вероятно, причислили к оригиналам, поскольку мы не выбрали вино. Но поскольку мы и по официальной версии происходили из другого конца света, эта особенность значила не так много. С тем же основанием мы могли притвориться за обедом немного капризными, потому что поданные нам блюда не всегда были нам знакомы. Не то чтобы мне это не нравилось, но просто требовало привычки. Был ягнёнок с мятным соусом, запечённые устрицы в яичном тесте, треска на пару́, жареная печень и ростбиф с неопределимым, маслянистым гарниром – я позднее узнала, что это был йоркширский пудинг. Я отведала всего понемногу и остановилась на ростбифе. И ещё попросила у Жани добавки зелёного горошка. На десерт было несколько видов пирога и взбитых со сливками и яйцом кремов, но всего было так много, что мы едва попробовали. Я уж хотела было сказать что-то вроде: «В следующий раз мне хватило бы глазуньи с жареной картошкой, а десерт и вообще не обязательно», но предпочла сдержаться, сообразив, что весь персонал ведь столуется тут же, и меню из многих блюд порадует их больше, чем глазунья. Жани выглядела так, что ей не повредило бы несколько хороших обедов, она была слишком худа, и Седрик тоже был не старше неё, он ещё рос – мальчики в его возрасте нуждаются в обильной пище.

Я весело посмотрела на обоих:

– Так много осталось. Надеюсь, вы сможете всё это разогреть.

Они непонимающе переглянулись. Мистер Фицджон откашлялся:

– Прислуга ест на кухне. Им подаётся лишь простая еда.

– Вы хотите сказать, что всё это… – я указала на серебряные миски и всё ещё полные блюда —…было только для нас?

– Ну, повариха, а также миссис Фицджон и я, ничтожный, забираем остаток себе. Для низшей обслуги еда готовится отдельно.

Ну это ли не верх дискриминации!

– И что же получат сегодня Седрик и Жани? – поинтересовалась я.


– Оба уже поели.

– И что они ели?

Седрик и Жани стыдливо потупились.

– Отвечайте на вопрос вашей госпожи, – приказал мистер Фицджон.

– Картофельный суп, миледи, – пугливым шёпотом прошелестела Жани.

– Только картофельный суп?

– Каждый получил ещё и по кусочку хлеба, – добавил Седрик, покраснев.

Себастьяно предостерегающе пнул меня под столом, но я уже не могла остановиться.

– Я хотела бы, чтобы отныне в доме все ели то же, что и мы. Я против эксплуатации на рабочем месте. – И к этому я ещё смело добавила: – Кроме того, я хочу, чтобы Жани и Седрик работали в день не больше восьми часов. Самое большее.

Мистер Фицджон принял это указание к сведению с непроницаемой миной и вежливым кивком, тогда как Седрик и Жани смотрели на меня, открыв рот, и даже когда они убирали со стола, на лицах их было такое выражение, будто они только что пережили нечто совершенно абсурдное.

– Я бы выпила ещё чашку кофе, если это не потребует слишком больших усилий, – сказала я мистеру Фицджону. – И к кофе горячее молоко.

– Разумеется, миледи, – он с коротким поклоном покинул комнату.

Когда Жани и Седрик хотели последовать за ним с использованными тарелками, я их задержала:

– Погодите. У меня есть для вас ещё кое-что. – Я достала из кошеля, полученного от Себастьяно, несколько монет: – Вот. Купите себе что-нибудь хорошее.

– Большое спасибо, миледи! – Седрик сделал глубокий поясной поклон, и Жани одновременно с ним присела в подобии придворного книксена. И оба молниеносно исчезли, словно боясь, что я могу передумать.

– Ну что такого? – оправдывалась я, когда мы с Себастьяно остались одни и он бросил на меня странный взгляд. – Ты их видел? Им самое большее лет по пятнадцать или шестнадцать, а им приходится подавать нам всю эту благородную жратву после того, как сами они ели пустой картофельный суп! И про закон о минимальной оплате труда они здесь наверняка ещё ничего не слыхали.

Себастьяно состроил комически-отчаянную гримасу:

– Ты прибыла сюда с рабской плантации и протестуешь против эксплуатации на рабочем месте. Тебе ничего тут не кажется странным? Не видишь никакого противоречия?

Я отрицательно помотала головой:

– Но это мы уже объяснили. В конце концов, я сегодня утром чётко заявила мистеру Фицджону, что мы собираемся отпустить наших рабов.

На его губах играла улыбка:

– И что же тогда станет с нашими плантациями?

– По мне так мы могли бы их тотчас продать. Ведь мы живём теперь в Лондоне, а не на Барбадосе.

Его ухмылка стала шире, и он наклонился ко мне, чтобы поцеловать. Мы немного поласкались – и потом разъединились как раз вовремя, когда миссис Фрицджон явилась с кофе и горячим молоком. Я развела себе что-то вроде кофе латте и при этом с тоской думала о Венеции, где могла бы сейчас сидеть с Себастьяно на площади Сан-Марко на солнышке и пить настоящий кофе с молоком. А вместо этого нам предстояло здесь выполнить задание, о котором мы ничего не знали и не было ясно даже, где и как мы могли о нём разузнать.

Себастьяно вынул из кармашка своего безупречно скроенного шёлкового жилета золотые часы и раскрыл их одним движением запястья.

– Ух ты! – восхитилась я. – Ты специально тренировался?

– Немного. – Себастьяно снова защёлкнул крышку часов. – Сейчас почти два. Через час Кен-жених хочет быть со мной в клубе Уайт. Я думаю, мы лучше перенесём на завтра наш визит к мистеру Тёрнеру и мистеру Стивенсону, тогда у нас будет больше времени.

– О’кей. Тогда я буду читать, пока Ифигения не зайдёт ко мне с новой камеристкой. – Я задумчиво посмотрела на Себастьяно: – Если у меня будет камеристка, не надо ли и тебе тоже обзавестись камердинером?

– О, у меня уже есть. Его зовут Микс, и он уже прочитал мне целый доклад о том, что истинные джентльмены сейчас носят причёски в стиле «Брут».

– Брут? Имеется в виду тот парень, который убил Цезаря?

– Думаю, да.

– И у него была причёска как из аэродинамической трубы?

– Понятия не имею, но предполагаю.

– Ну, тогда по крайней мере ясно, почему ты сегодня такой взлохмаченный. А я уже думала, что ты не нашёл расчёску.

– У Микса случился бы нервный срыв, если бы он мог это слышать. Он приложил столько стараний. И ко всему остальному тоже. Сегодня утром, пока ты спала, он по меньшей мере час был занят тем, что доводил до нужной температуры воду для бритья, до блеска начищал мои сапоги и фасонно повязывал мне вот это, – Себастьяно подёргал свой элегантно повязанный белоснежный галстук. Этот модный приём он называет trône d’amour. Только не спрашивай меня почему.

– Так или иначе выглядит это суперски. Ты выглядишь суперски. – Только я хотела поцелуем доказать ему, как сильно я впечатлена, как в дверь снова постучались, и на сцене вновь возник мистер Фицджон. Я быстро упала на свой стул и спряталась за своей пустой кофейной чашкой, насколько это было возможно. Нам следовало бы вести себя осторожнее, иначе вся наша маскировка разлетится ещё до того, как мы поймём, в чём вообще состоит наша задача как стражей времени.

Мистер Фицджон принёс нам послание – сложенный листок, запечатанный каплей затвердевшего воска. Листок опять лежал – в соответствии со здешней манерой – на серебряном подносике.

– Только что поступило пенни-почтой, – доложил мистер Фицджон.