Поток

Ример опустил Йеме на землю, не представляя, сколько времени прошло. Миг. Час. День. Затем с трудом поднялся на ноги и увидел, что выжил ещё кто-то. Стиар стоял неподалёку в окружении мертвецов. Бледные лица на тёмной земле. Вдоль тропинок лежало множество тел. Ример знал, что если войдёт в дома, то обнаружит и другие.

Он подошёл к Стиару. Лицо мужчины было покрыто слезами. Он казался сбитым с толку.

– От чая… От него я не сплю, – сказал он с горечью в голосе. – Всегда старался не пить его.

А я всегда опаздываю.

Ример огляделся. Тяжесть зрелища камнем легла на его плечи. Тяжесть случившегося. Нелепости. Несправедливости. Преступления, подобного которому мир не видывал. Этого не должно было произойти. Оставалось два выхода – уйти на дно или стоять, выпрямив спину.

Ример опустил руку на плечо Стиара и не сводил с него глаз, пока не удостоверился, что мужчина его понимает и может мыслить чётко.

– Осмотри лагерь. Выясни, выжил ли кто-нибудь ещё. Ты понимаешь меня? Я подожгу сигнальный костёр.

Стиар вздрогнул, как будто проснулся, и кивнул.

Ример выхватил из пламени обгоревшее с одной стороны полено и помчался к сигнальному костру, который возвышался на северной стороне и был виден из других лагерей. Сколько всего существует поселений Колкагг, юноша не знал. При его жизни им никогда ничего не угрожало. Как и до него.

Но он должен был зажечь огонь. Предупредить. Остановить их. Остановить ужин. Выманить их из лагерей сюда. Но в глубине души Ример понимал, что и с этим опоздал. Колкагги неукоснительно придерживались распорядка дня, и это их погубило.

И всё же он разбил кувшин с маслом над костром и бросил в него полено. Огонь вспыхнул мгновенно. Но не было видно даже намёка на ответный сигнал. Ример вглядывался во мрак. В Блиндболе ещё никогда не стояла такая тьма. Единственное, что вторило пламени костра, – это луна. Круглая и красная. Прореха в ночи.

Они мертвы. Они мертвы, все до одного.

Римера парализовало. Огонь согревал его с одного бока, пока другой мёрз. Даркдаггар убил имлингов своего народа. Неподконтрольную армию. Никакой грех в Шлокне не мог сравниться с этим. Как они могли? Как Совет мог поддержать…

Совет!

Новое откровение молнией прорезало горе Римера. Совет не поддерживал этой бойни. Они никогда не приняли бы единодушного решения об убийстве. Никогда. А Даркдаггару не удалось бы скрыть свою причастность. И всё же он это сделал, что может означать лишь одно.

Он собирается заманить Совет в ловушку!

Ример мчался по краю обрыва. Ветки хлестали юношу по лицу, но он бежал. Глотал кровь, но бежал. Надо предупредить Ярладина. Остальных членов Совета. Всех, кто не продался пока Даркдаггару.

Они в смертельной опасности!

На другой стороне горы Ример резко остановился. На горизонте пульсировали красные отблески. Эйсвальдр был объят огнём.





Рёв




Ожидание казалось невыносимым. Устроившаяся на сиденье Хирка сплела пальцы и нагнулась вперёд, глядя под ноги. Она чувствовала себя голой. И замёрзшей. А ведь она ещё даже не вышла из дома.

Даже через каменные стены девушка слышала, как тысячи Умпири пробираются по переполненным улицам, идущим вниз по кратеру к языку ораторов. Понадобится не один час, чтобы заполнились все места. Смех и крики смешивались с другими звуками в гудящий хаос. Здесь собрался весь Гиннунгад. И всё ради неё.

А вот чего ещё никто не знал, так это как её представят. Да, она Хирка из дома Модрасме, но останется ли её дом тридцать третьим? Или поднимется? А что, если опустится? Вдруг поведение полукровки утащило их семью ниже по лестнице рангов, чем поведение Наиэля в своё время?

Никто не узнает, пока не прибудут повозки из дома Ход. А вместе с ними – будущее семьи Хирки.

Скерри бродила взад и вперёд, покусывала когти. Ухере играла с волосами: поднимала их наверх, скрепляла шпилькой, вынимала её и повторяла всё сначала. Раун гладил жену по спине. Даже Вана забыла о высокомерии. Сейчас наступил тот редкий момент, когда рядом с ней не было видно жениха, ведь сегодня решалась судьба семьи, а не любовников.

Модрасме смотрела в окно. Серебряные волосы спадали ей на колени. Глава дома прожила почти четыре тысячи лет. Если она когда-нибудь и испытывала эмоции, это осталось в прошлом. На лице без морщин застыло обычное отсутствующее выражение. Ничто не имело достаточного значения для Модрасме. Всё и все по определению приносили лишь разочарование. Раун называл свою мать секхтайнари. Непереводимое слово. Лучшее определение, которое сумела придумать Хирка, – «почитатель страдания». Та, кому нравится упиваться собственным страданием, пестовать его. Но даже Модрасме не смогла скрыть некоторой радости после встречи с домом Ход.

Всё прошло хорошо. Так Хирка утешала себя в минуты душевного подъёма. В другие минуты ей казалось, что она совершила множество нелепостей, не отдавая себе в этом отчёта. Возможно, забрасывала косички за спину и тем самым обидела предков или сделала что-то не менее ужасное.

Узнать девушка ничего не могла, всем распоряжались другие. Но скоро её семья получит ответ. Число. Всего лишь одно простое число. Бессмысленное для неё и жизненно важное для остальных в этом зале. Но Хирка понимала, что если она со всем справилась, то честь Грааля будет восстановлена. Может быть, он отпустит сдержавшую обещание дочь на свободу? Позволит вернуться домой в Имланд и жить спокойно?

Глупая девчонка…

В зал трусцой вбежал бритоголовый слуга Шильборр.

– Повозки в пути!

Все вскочили на ноги, стряхнули несуществующую пыль с одежд и вскинули подбородки. Хирка встала. Кожаное облачение скрипнуло. В этот раз на ней красовалось платье, делавшее воином в длинном ряду воинов, которые со всей очевидностью желали продемонстрировать, как мало защиты им необходимо. А потому наряд составляли лишь кожаные ремни, подтяжки на груди и короткая юбка, которая крепилась при помощи металлических колец, как недоуздок. Вот кем является теперь Хирка. Лошадью. Полезным животным.

По коридорам эхом разнёсся стук дверной щеколды. Шильборр и Уни вышли из зала и вернулись смущённые в сопровождении того, кого сочли за гонца. С ними шагал Юр, младший сын дома Ход. Никто не ожидал его увидеть.

Ухере схватилась за грудь, как будто лёгкие подвели её. Модрасме встала. Волосы волнами спадали до самой её талии.


Юр обезоруживающе поднял руку.

– Формальности могут подождать, – произнёс он, широко улыбаясь, и протянул главе дома чёрную пластину, похожую на приглашение, которое они получили в прошлый раз. – Я захотел передать это сам и поздравить первым. Не спешите, я буду стоять у повозок. Но кратер уже начинает заполняться, так что медлить тоже не следует.

Юр подмигнул Хирке, сделал пару шагов назад и только потом развернулся и ушёл. Такую вежливость он не был обязан проявлять.

Модрасме подняла пластину и прочитала в воцарившейся тишине. Потом снова села и протянула стеклянный диск Рауну.

– Что там написано? – Скерри пыталась заглянуть ему через плечо.

– Мы седьмой дом… – произнёс рыжий дед Хирки голосом, полным сомнений. Скерри широко раскрыла глаза и вырвала пластину у него из рук. Взгляд сосредоточился на тексте, будто слепая хотела проверить, верно ли всё понял собеседник.

Раун взял ладонь Модрасме двумя руками.

– Мама, мы седьмой дом. Седьмой. Ты слышишь? Мы вернулись в Совет, – на последнем слове его голос дрогнул.

Не дожидаясь ответа, Раун подошёл к внучке, опустился на корточки и погладил её по лицу.

– Седьмой, Хирка…

Она кивнула. Из глаз потекли слёзы. Почему? Что это означало для неё? Всё это никогда не было частью жизни путешественницы между мирами, но окружавшая её семья ликовала. И это трупорождённые, которые с момента прибытия полукровки демонстрировали не больше чувств, чем камень. Сейчас они жили. Сейчас они испытывали эмоции.

Раун сжал руку в кулак и поднёс ко рту, как будто это могло скрыть его слёзы. Скерри стояла с закрытыми глазами. Модрасме опустила руку ей на плечо. Это был первый прямой контакт между ними, который наблюдала Хирка. Ухере обнимала своего тощего отца и его жену. Вана рассмеялась первой и первой начала размышлять вслух: сколько мужчин и женщин они получат? Сколько слуг? Придётся ли им переехать и когда?

Раун покачал головой:

– Тысячу лет… Тысячу лет я считался лишь отцом предателя. А теперь… – Его рука, касающаяся лица Хирки, была тёплой. – Кровь от моей крови.

– Нам надо идти, – произнесла Скерри у него за спиной.

Хирка набросила плащ и направилась к повозкам, не желая, чтобы сейчас её видели. Члены её семьи сейчас были такими радостными. Такими дикими. Такими чужими.

Но никому из них не предстояло вскоре выйти на обозрение всем до единого трупорождённым Гиннунгада.





* * *


Дом Ход состоял из множества уровней. Зал за залом уходили внутрь горы. Хирка стояла в одиночестве в одном из них. Её окружали чёрные каменные стены, покрытые узорами. Поток создал их задолго до войны. Змеи извивались друг над другом и друг под другом, оживая в свете длинного ряда фонарей. Над головой высились окна из потокового стекла. За пепельно-серыми стёклами можно было разглядеть яркую толпу.

Собравшихся было много. Невообразимо много. Чтобы разогнать сгущавшийся сумрак, на разной высоте вокруг всего кратера горели фонари.

Хирка поднесла руку ко рту, чтобы откусить ноготь, но забыла про когти. Серебряные когти. Она теперь стала как Дрейри. Должна была стать как Дрейри.

Целую вечность назад бесхвостая девочка боялась церемонии Ритуала. Сейчас над этим можно было только посмеяться. Чего она опасалась в тот раз? Совета в Эйсвальдре? Кучка морщинистых мужчин и женщин, которые бросили её в шахты. Ничто по сравнению с тем, на что оказались способны тысячи Умпири.

Зарубка тебе, если вытащишь меня.

Ример… Увидит ли Хирка его когда-нибудь? Неужели сейчас она совершит шаг, который навсегда разведёт их по разные стороны? Девушка ухватилась за подоконник и приказала себе дышать спокойно.

Это сон. Это всего лишь сон. Ты скоро проснёшься.

– Идём… – махнул ей слуга. Хирка глубоко вдохнула и зашагала за ним по коридору, узкому, но такому же высокому, как зал. Стены перехода тоже создал Поток. Они уходили вверх и постепенно меняли цвет с чёрного на бледно-розовый. Появилось ощущение, что они двигаются внутри женской половой системы по родильному каналу. Впереди виднелся кроваво-красный занавес. Отверстие.

Слуга отвёл полог в сторону, пропуская Хирку на язык ораторов. На выступе уже собралось много народа. Её семья. Семья Ход. Рядом с прибывшей тут же занял место Юр, уверенно улыбаясь ей. Девушка поборола сильное желание схватить его за руку.

Держись на ногах. Скоро всё кончится.

На самом краю языка стояла Ход. Она подняла руку, и море народа затихло. Хирка рассматривала стены кратера. Повсюду толпились слепые: на улицах под ногами и над головой. Расстояние до противоположной стороны кратера было слишком велико, чтобы увидеть происходящее там, но наверняка и там тоже было полно Умпири.

И всё это только ради сообщения о прибытии полукровки? О том, что у Грааля появилась дочь?

И что врата снова открыты. Путь к Потоку.

Ход начала говорить. Громко и чётко. Её слова эхом разносились между каменными стенами. Хирке пришлось сосредоточиться, чтобы разобрать сказанное сквозь шум пульсирующей в ушах крови и колотящегося в груди сердца. Ход вещала о том, что они долго ждали. О том, как жили без Потока. О предательстве. О судьбе Грааля. Хирка многое понимала, а значение незнакомых слов легко угадывала. Само существование путешественницы между мирами долго было лишь слухом, и теперь Ход подтверждала этот слух. И обещала, что это станет началом конца.

Конца? Какого ещё конца?

Хирка взглянула на остальных, но те стояли, как воины, выпрямив спины и сложив за спиной руки. Никто из них ей не поможет.

– Так могущественна наша кровь, – изрекала Ход, – что даже в изгнании, без детородного органа и Потока, Грааль зачал дочь. Его кровь вернулась. Его наследница. Его гнев. И принесла с собой сердце предателя. Принесла сквозь врата. И сквозь врата понесёт его вновь.