Позывной «Крест»

— Мы?.. — удивился Павел.

— Да, равви, мы, — спокойно ответила новая ученица.

Они говорили ночь напролет. Говорили обо всем. Нет, это была не проповедь Учителя. Скорее исповедь. Павел рассказывал о своем пути к Господу, как заблуждался и как прозревал, через какие испытания прошел и что чувствовал, когда пустынный ветер высушил его тело, но не поколебал душу, когда давным-давно камни Иконии убили его друга и брата во Христе прямо на его глазах во время проповеди. Но Павел, чудом выживший в тот злосчастный день, не отступился, и его вера стала только крепче.

Не было лишних слов, непонятных мудреных фраз. В сердце девушки рождалось то самое человеческое начало, которое развеивает иллюзии и в котором правда уступает дорогу истине.

— Ты не верь лицемерам, дочка. Не верь тем, кто говорит, что хочет умереть. Чем дольше человек живет, тем больше ему жить хочется. Но судят не по тому, сколько прожил, а по тому, что сделал. Я не боюсь умирать. Там ждет меня Господь, и я с чистым сердцем предстану перед ним.

Поднималась заря как предвестник казни, и Фекле было невыносимо горько оттого, что ей придется навсегда потерять этого великого человека, едва познакомившись с ним. Тому, чему он мог еще научить ее, нет цены. А глубина такова, что постичь ее не хватит и всей жизни…

Но что это?! Павел вдруг перестал вещать. Его глаза закатились, на губах выступила густая пена. Беспощадная болезнь, которую Павел называл «жало во плоти» и которую позднее назовут эпилепсией, преследовала его с детства и вновь нагрянула одним из своих ужасающих припадков. Откуда молодой девушке было знать, что это падучая? Решив, что учитель умирает, она с отчаянным воплем стала стучаться в дверь темницы. Только через несколько минут ленивый надзиратель щелкнул замком.

— Ну что, натешились? — нагло спросил заспанный римлянин, появившись в дверном проеме. Его полное лоснящееся лицо выражало недовольство.

— Помогите! Он умирает, — только и смогла сказать Фекла, показав на бьющегося в конвульсиях проповедника.

— И что? — поковырявшись в зубах, спросил страж. — Поприсутствовать? Его все равно сегодня казнят.

— Ему нужен врач! Скорее! — крикнула девушка человеку, у которого купила встречу с кумиром за серебряное зеркальце.

— А что у тебя еще есть? — спросил римлянин.

— Ничего, — сникла Фекла.

— А вот и не угадала! — засмеялся охранник. — У тебя есть ты!

Он сделал шаг вперед и приблизился к девушке, снова давая понять, на что намекает.

— Но у меня есть жених! — вспомнила Фекла.

— А мы ему не скажем! — азартно воскликнул римлянин, уже подступая вплотную.

Внезапно его взгляд окаменел, и в ту же секунду из кадыка его показался кончик железного копья. Сластолюбец замертво рухнул прямо под ноги девушке. За спиной у него стояли несколько мужчин явно не римского происхождения.

Ночью сочувствующие горожане, узнавшие о предстоящей казни Павла, спланировали дерзкое освобождение апостола, сняли несколько римских постов в округе и наконец добрались до темницы в префектуре.

— Кто ты? — спросил сухой как жердь бородатый икониец, убивший римлянина.

— Я Фекла, — просто ответила девушка, будто все должны были ее знать, и с тревогой посмотрела на Павла. — Он умирает?

— Нет, но может. Мы этого не хотим, — коротко ответил собеседник.

Он подошел к проповеднику, осмотрел его.

— Знаю… падучая. Выньте ему язык, чтобы не задохнулся, — скомандовал он своим товарищам.

Те быстро выполнили указание и, подхватив Павла на руки, стремительно вынесли из темницы. Девушка, еще не до конца понимая, кто эти люди, побежала вслед за ними.

— Что тебе надо, Фекла? — опять спросил тощий мужчина, остановив процессию.

— Я его ученица и не брошу его, — твердо ответила она.

— Хорошо! — тряхнул головой мужчина после короткой паузы. — Пойдем быстрее, только не отставай.

Семеро мужчин, четверо из которых несли Павла на импровизированных носилках из плаща убитого римлянина, быстро двигались к городской стене.

— Быстрее, скоро проснется легион, — вполголоса командовал тощий бородач.

Вдали раздался крик — это начальник караула обнаружил первый уничтоженный римский патруль.

Мужчины припустили бегом, за ними едва успевала Фекла. Вскоре вдалеке раздался топот множества ног. Но процессия с Павлом была уже возле городской стены, а там висела веревочная лестница. Четверо крепких мужчин без особого труда подняли исходящего пеной проповедника на самый верх ограды, когда из-за угла ближайшего дома показался стройный ряд римских легионеров.

— Римляне! — вскрикнула Фекла.

— Не успеют! Нас верблюды за стеной ждут, — скороговоркой ответил бородач.

Павел был уже по ту сторону стены, и пятеро мужчин, транспортировавших его по очереди, успели перебраться вместе с ним. А римляне меж тем подошли совсем близко.

— Араф! Полезешь последним, — скомандовал с ограждения тощий бородач своему товарищу, а сам протянул руку Фекле: — Давай!

Девушка стала взбираться на стену и вдруг услышала глухой удар и крик за спиной. Тот, кого звали Арафом, замертво упал у лестницы с гастой[9] в спине. Тут же два римских воина схватили девушку за ноги, ее рука выскользнула из крепкой ладони бородача.


— Фекла, держись! — крикнул тот и выхватил из ножен короткий меч.

— Руби! Руби лестницу! — кричала девушка, из последних сил цепляясь за веревочный подъемник обеими руками, и двое дюжих воинов не могли с ней ничего поделать.

Бородач замер в нерешительности. Действительно, единственный способ задержать римлян — обрубить веревочную лестницу ценой свободы Феклы. И девушка это понимала.

— Руби-и-и! И беги-и-и-и! Спасайтесь! — повторила она.

Камень из пращи, выпущенный кем-то из воинов легиона, цели не достиг, но вывел бородача из состояния ступора. Он с остервенением принялся рубить плотные веревки лестницы. Через несколько секунд, пожертвовав собой, Фекла спасла беглецов и упала вниз вместе с повисшими на ней легионерами.

Бородач, стиснув зубы, соскочил на другую сторону ограды. Здесь его единомышленники успели крепко привязать Павла к верблюду.

— Вперед и не отставать! — велел бородач и, резво вскочив на своего верблюда, пришпорил его пятками.

Вереница начала постепенно набирать скорость.

За стеной Иконии послышалось: «Погоня, юг!» Это один из легионеров, чтобы не терять времени, извещал соседей о том, что предстоит римской коннице. И соседи сделали то же.

«Погоня, юг! Погоня, юг! Погоня, юг!» — разнеслось по городу и вскоре затихло вдали.

Никакой лошади, даже самой резвой, не угнаться за верблюдом. На вид медленный и неповоротливый дромадер, набравший скорость, с его выносливостью и врожденной приспособленностью к пустыне, становится недостижимым. И когда римская конница через пять минут выехала за центральные ворота Иконии, хвастливый трибун, который возглавлял легион, увидел вдали лишь маленькое облако песчаной пыли. Догонять Павла и его единомышленников было бесполезно.





2


Павел очнулся ровно в полдень и, не открывая глаз, пытался определить, сколько сейчас времени и долго ли осталось до казни.

В его еще затуманенном мозгу стоял отчетливый образ каменного мешка, вечного полумрака или кромешной тьмы, хоть выколи глаз… Глаза… что с ними? Их надо открыть. Усилием воли он поднял веки, но так и не определил, где же он находится. На его лице лежал кусок полотна.

«Светло. Свет пробивается сквозь холст на лице. Должно быть, меня уже принесли к месту казни и ждут палача, — думалось проповеднику. — Но почему так тихо? И ветер… в ушах ветер… А может, меня уже казнили и положили отрубленную голову в матерчатый мешок, поэтому я и вижу это полотно? Не болтай ерунды! — строго ответил Павел самому себе. — Голова не живет вне тела. А душа? Может быть, моя душа уже покинула бренное тело и…»

Не гадая дальше, Павел снял куфию, которая полностью укутывала его лицо. Должно быть, кто-то специально его накрыл, чтобы песок не задувало в ноздри и рот. Павел на удивление легко поднял голову. Вокруг расстилалась пустыня. В небесной лазури не было ни облачка, и яркое солнце хоть и плыло по-зимнему низко, жалило немилосердно.

По соседству с Павлом лежал молодой, но крепкий навьюченный верблюд и, надменно хлопая ресницами, жевал жвачку. Чуть поодаль у своих верблюдов сидели несколько мужчин, одетых во что попало. Кто-то был в обычной одежде простолюдинов Иконии, кто-то в римских туниках с головными платками, кто-то в арабских куфиях в сочетании с какими-то странными штанами и короткими рубахами. Такие рубахи проповедник видел только на заморских купцах, приплывавших в странных лодках по морю. Все они сидели по-турецки и, едва шевеля губами, беззвучно молились — кто как мог. На арамейском, на иврите, на греческом. Какая разница? Они просили помощи у Бога. Какого? Разве это было важно, когда на кону стояла человеческая жизнь?

Как только один мужчина увидел, что Павел пытается сесть, он тут же сорвался с места и подбежал к нему. Это был тот самый тощий бородач.

— Слава Всевышнему! Мы уже думали, ты не вернешься…

Павел ничего не ответил, только посмотрел на бурдюк, притороченный к спине ближайшего верблюда. Бородач, поймав взгляд проповедника, мигом снял мягкий сосуд с водой и поднес ему. Павел пил жадными глотками, словно боялся, что его вот-вот отнимут, а бородач отчитывался о том, что случилось, хотя никто его об этом не просил.

— Я, Ариан, сын Фатха, и мои друзья хотели попросить прощения у богов… у Бога, но не знали как. А тут пришел ты… в Иконию. Тебя поймали, и мы решили тебя спасти и уйти вместе с тобой из Иконии потому, что мы… — смущенно рассказывал бородач.

Павел слушал своего робкого собеседника, глядя на его товарищей, и даже не представлял, что несколько часов назад совершили эти люди, чтобы вырвать его из лап римлян.

— …а потом мы убили стражу и еще римских патрульных, которые… Ну, в общем… Это мы тебя сюда привезли, — с глубоким выдохом закончил свою речь Ариан.

— Где та иконийка, что была рядом со мной? — наконец спросил Павел.

— Фекла? Она… Ее поймали римляне, когда мы бежали, — более спокойно произнес бородач. — Наверное, сегодня ее казнят вместо тебя. Но если бы не она, мы бы не сбежали… не успели бы…

Гримаса боли исказила лицо Павла. Но болело не «жало во плоти» — болела душа.

— Ты это… ложись. А помолимся потом, — сбивчиво предложил Ариан.

Но Павел не слушал его. Он молча встал, будто и не было никакого припадка, и направился к ближайшей горе.

— Ты хочешь уйти? — спросил бородач. — Так подожди. У нас тут…

Ариан сделал жест одному из товарищей, и тот принес небольшую холщовую суму.

— Вот. Это твое… Мы нашли это в префектуре, в комнате охраны.

Лицо Павла будто окрасилось ореолом. Он бережно достал из сумы черную плинфу, долго смотрел на нее, поглаживая ссохшейся обветренной рукой, а потом, не говоря ни слова, двинулся на вершину холма. Воздев руки с подголовным камнем к небу, он произнес на арамейском:

— Верую, Господи!