При свете луны

Как бы то ни было, в данный момент они взяли Дилана в клещи. И такая позиция позволяла им быстро избавиться от него.

Кенни держал в руке нож с лезвием длиной в двенадцать дюймов, с двумя остро заточенными кромками. Покрытая резиной, профилированная, под пальцы, рукоятка гарантировала, что в нужный момент нож не провернется и не выскользнет из руки.

Нож Бекки, не столь приспособленный к ближнему бою, годящийся и для кухни, однако мог разрубить не только курицу, но и человека.

Бейсбольная бита длиной значительно превосходила любой из ножей, что позволяло Дилану удерживать нападавших на расстоянии. И по личному опыту он знал, что его габариты производят должное впечатление на пьяниц и уличных грабителей, которые в противном случае могли бы прицепиться к нему. Наиболее агрессивные типы предполагают, что у громилы сущность не расходится с внешностью, тогда как на самом деле у Дилана было сердце ягненка.

Возможно, Кенни колебался и потому, что более не понимал сложившуюся ситуацию, и ему не хотелось убивать незнакомца, не зная, кто еще находится в доме. Убийственная злоба в этих рыбьих глазах соседствовала с хитростью, достойной змея из райского сада.

Дилан подумал о том, чтобы выдать себя за полицейского и заявить, что подмога уже спешит к дому, но, если отсутствие формы он бы еще смог как-то объяснить, то использование биты вместо табельного оружия однозначно указывало на то, что к полиции он не имел ни малейшего отношения.

Если в затуманенном наркотиками мозгу Кенни еще и оставалась капля здравомыслия, то Бекки думала только об одном: как бы убить, и ее не останавливала ни длина бейсбольной биты, ни внушительные размеры противника.

Одной ногой Дилан имитировал удар по Кенни, а потом махнул битой, целясь в правую, с ножом, руку Бекки.

Бекки то ли занималась в школе гимнастикой, то ли обладала врожденным талантом балерины. Она не претендовала на олимпийскую медаль, ее, наверное, не взяли бы в профессиональную балетную труппу, но завидную координацию движений она продемонстрировала, еще спрыгивая с кровати. Она отскочила назад, избежав соприкосновения с битой, торжествующе воскликнула: «Ха!» – и подалась вправо, чтобы бита не задела ее и на обратном пути. Чуть присела, чтобы потом ноги, сработав как пружина, позволили ей с максимальной быстротой двинуться в выбранном направлении.

Отдавая себе отчет, что оставшиеся у Кенни крохи здравомыслия не помешают ему ударить ножом, если появится такая возможность, Дилан имитировал движения Бекки, правда, выглядел он не балериной-самородком, а танцующим медведем. Однако успел повернуться к юноше в тот самый момент, когда Кенни пошел в атаку.

В глазах Кенни, точь-в-точь как у мурены, читалась не звериная ярость Бекки, а расчетливость змеи и неуверенность труса, который храбр только в стычке со слабым противником. Он был чудовищем, но неукротимостью явно уступал своей синеглазой подружке, вот и допустил ошибку: решил подкрасться к Дилану, вместо того чтобы со всех ног броситься на него. К тому времени, когда Дилан повернулся к нему с высоко поднятой битой, Кенни следовало уже набрать приличную скорость и, поднырнув под биту, нанести смертельный удар. Вместо этого он подался назад и стал жертвой собственной нерешительности.

Ударом, достойным Малыша Рута[24], бита переломила правую руку Кенни. Не помогли ни резиновое покрытие, ни профилирование рукоятки. Нож вылетел из руки и отскочил в сторону. А в следующий момент и Кенни рухнул на колени.

Он завопил от боли, а Дилан спиной почувствовал приближение Бекки и понял, что танцующему медведю не ускользнуть от накачанной наркотиками балерины.





* * *


На предпоследней ступени Джилли услышала чей-то крик: «Кенни!» Остановилась в неуверенности: кричал не Дилан и не тринадцатилетний мальчик. Голос определенно был женским.

Она услышала новые звуки, потом раздался мужской голос, также не Дилана и не тринадцатилетнего мальчика, хотя слов она не разобрала.

Вернувшись в дом, чтобы предупредить Дилана о юном Тревисе, который находился на втором этаже с Кенни, а также чтобы помочь Дилану, если бы тому потребовалась помощь, Джилли не могла остаться на верхней ступени лестницы и сохранить уважение к себе. Для Джулиан Джексон завоевание самоуважения с детства требовало немалых усилий. И ей не хотелось терять позиции, на которые она вышла с таким трудом. Поспешив в коридор, она увидела мягкий свет, льющийся из комнаты по левую руку, более яркий – по правую… и голубей, которые влетали в окно в дальнем конце коридора, влетели, не повредив ни единого стекла.

Птицы не издавали ни звука, не ворковали, не кричали, не слышалось и шелеста крыльев. Поэтому, когда пространство вокруг нее побелело от перьев, она не ожидала, что почувствует их присутствие, однако почувствовала. Ветерок, который создавали их крылья, благоухал ладаном, а сами крылья касались ее тела, рук, лица.

Держась ближе к левой стене, она продвигалась вперед сквозь плотный поток белых крыльев, с каким она уже сталкивалась на автостраде, сидя в кабине «Экспедишн». Она боялась за свою психику, но не боялась птиц, которые не собирались причинять ей вреда. Даже будь они реальными, не заклевали бы и не ослепили ее. Она чувствовала, что они – доказательство расширившегося зрительного диапазона, хотя, пусть эта мысль и пришла ей в голову, понятия не имела, что это такое, расширенный зрительный диапазон; на тот момент Джилли понимала это интуитивно, эмоционально, но никак не умом.

И пусть этот феномен не мог причинить ей вреда, птицы появились очень некстати. Ей требовалось найти Дилана, а голуби, настоящие или нет, мешали поиску.

– Ха! – крикнул кто-то совсем рядом, а мгновением позже Джилли нащупала слева от себя дверной проем, который скрывали мельтешащие вокруг нее птицы.

Она переступила порог, и птицы исчезли. Перед собой Джилли увидела спальню, освещенную настольной лампой. Увидела Дилана, вооруженного бейсбольной битой, схватившегося с молодым парнем (Кенни?) и девушкой-подростком, которые размахивали ножами.

Бита со свистом прорезала воздух, молодой человек закричал, зловещего вида, остро заточенный нож выпал из его руки, ударился об пол, отскочил в сторону.

Когда Дилан наносил удар, девушка-подросток за его спиной напряглась. А стоило Кенни закричать от боли, вскинула нож, чтобы прыгнуть вперед и вонзить нож в Дилана до того, как он успел бы развернуться.

Но прежде чем девушка успела сдвинуться с места, Джилли закричала: «Полиция!»

Проворная, как обезьяна, девушка повернулась к ней, но не полностью, так, чтобы не оказаться спиной к Дилану, видеть его краем глаза.

Глаза у нее были синие, как небо, по которому порхали херувимы в любой церкви, а яркий блеск однозначно указывал на то, что девушка чем-то закинулась.

Наконец-то став амазонкой Юго-Запада, но побоявшись ослепить девушку, Джилли направила струю мгновенной муравьиной смерти чуть ниже. Насадка баллончика, который она нашла в кладовой, позволяла использовать его содержимое в двух режимах: «РАСПЫЛ» и «СТРУЯ». Джилли установила режим «СТРУЯ», дальнобойность которой, согласно информации на баллончике, составляла десять футов.

Возможно, из-за перевозбуждения, вызванного жаждой убийства, девушка дышала ртом. Так что струя инсектицида, брызнувшая, словно вода из фонтанчика, смочила ее губы, искупала язык.

И хотя мгновенная комариная смерть не могла с той же эффективностью подействовать на девушку-подростка, эта жидкость определенно не отличалась отменным вкусом. Оказавшись менее освежающим, чем холодная вода, инсектицид тут же сбил боевой настрой девушки. Она отбросила нож. Хрипя, чихая, плюясь, поплелась к закрытой двери, распахнула ее и колотила рукой по стене, пока не попала в выключатель. Вспыхнули лампы, за дверью, как выяснилось, находилась ванная. Склонившись над раковиной, девушка включила холодную воду, сложила ладони лодочкой и принялась плескать воду себе в рот, плюясь и кашляя.

На полу, свернувшись, как креветка, стонал и плакал от жалости к себе Кенни.

Джилли посмотрела на Дилана, потрясла в воздухе баллончиком с инсектицидом.

– Отныне буду использовать его при встрече с подонками.

– Где Шеп?

– Бабуля рассказала мне о Кенни и ножах. Ты не хочешь сказать: «Спасибо, что спасла меня, Джилли»?


– Я просил тебя не оставлять Шепа одного.

– Он в порядке.

– Он не в порядке, в машине и один. – Дилан возвысил голос, словно был начальником, а она – подчиненной.

– Не кричи на меня. Святой боже, ты гнал сюда, как маньяк, не говоря мне почему, вошел в дом, не говоря мне зачем. И что, по-твоему, я должна была делать? Сидеть в кабине, как мышка, и ждать, словно глупая индюшка, что стоит под дождем с раскрытым клювом и таращится в небо, пока легкие не наполнятся водой?

Он мрачно смотрел на нее.

– Что ты там сказала про индюшек?

– Ты отлично знаешь, что я сказала.

– Нет сейчас никакого дождя.

– Ты же не такой тупой.

– У тебя нет чувства ответственности, – заявил он.

– У меня еще какое чувство ответственности.

– Ты оставила Шепа одного.

– Он никуда не уйдет. Я дала ему задание. «Шеп, – сказала я, – поскольку твой старший брат грубый и властный, мне понадобится как минимум сотня вежливых синонимов к слову «говнюк».

– У меня нет времени цапаться с тобой.

– А кто начал цапаться? – спросила она, отвернулась от Дилана и вышла бы из комнаты, если б вновь не увидела голубей.

Птицы все летели по коридору, мимо открытой двери в спальню к лестнице. Будь они настоящими, голуби успели бы забить все свободное пространство в доме до такой степени, что повылетали бы все окна, как при взрыве газа.

Она мысленно приказала им – исчезните, но они продолжали лететь, и Джилли повернулась к ним спиной, еще сильнее испугавшись за свою психику.

– Мы должны выметаться отсюда. Мардж рано или поздно вызовет копов.

– Мардж?

– Женщина, что дала тебе значок-пуговицу с жабой, с которого все и началось. Она – бабушка Кенни. И Тревиса. Что я теперь должна делать?





* * *


В ванной, стоя на коленях перед унитазом, Бекки уже начала изучать свое обеденное меню, а может, даже задумалась, в том ли направлении течет ее жизнь.

Дилан указал на стул с высокой спинкой. Джилли сразу поняла, чего от нее хотят.

Дверь ванной открывалась наружу. С подставленной под ручку спинкой стула Бекки не смогла бы повернуть ручку и осталась бы взаперти до приезда полиции.

Дилан не думал, что она достаточно оклемается от струи инсектицида, чтобы вновь наброситься на него с ножом, но и не хотел, чтобы его облевали, как унитаз.

Кенни, такой бесстрашный с младшим братом, теперь лежал на полу, весь в слезах и соплях, по-прежнему опасный, бормочущий ругательства и проклятья, нуждающийся в медицинской помощи, обещающий отомстить и, получи он такую возможность, способный доказать, что зубы у него не хуже, чем у змеи.

Угроза размозжить Кенни голову даже самому Дилану, когда он ее озвучивал, показалась неубедительной, но юноша воспринял ее на полном серьезе, поскольку сам, не задумываясь, поступил бы с Диланом точно так же, если б они поменялись ролями. По первому требованию он вытащил из нагрудного кармана расшитой куртки ключи, как от наручников, так и от замка.

Джилли, похоже, не хотелось покидать спальню, словно она опасалась встретиться в доме с другими малоприятными личностями, на которых не подействовал бы инсектицид. Дилан заверил ее, что плохишей, кроме Кенни и Бекки, под этой крышей нет. Тем не менее она пересекла коридор с закаменевшим лицом, очень осторожно, словно наполовину ослепла от страха, то и дело поглядывая в сторону окна в дальнем конце коридора, словно видела там чью-то жуткую физиономию, прижавшуюся к стеклу.

Освобождая Тревиса, Дилан сообщил ему, что Бекки совсем не пай-девочка, какой тот ее себе представлял. Потом они втроем спустились на кухню. Когда Мардж вбежала в дверь с заднего крыльца, чтобы обнять младшего внука и поплакать над его подбитым глазом, Тревис прижался к ней, буквально растворившись в яркой полосатой униформе.

Дилан подождал, пока мальчик отлепится от бабушки, потом сказал:

– И Бекки, и Кенни требуется медицинская помощь…

– И тюремная камера, где их научат поведению в обществе, – добавила Джилли.

– …но, пожалуйста, позвоните девять-один-один через три минуты после нашего отъезда, – закончил Дилан.

Его слова удивили Мардж.

– Но ведь вы сами – девять-один-один.