При свете луны

Джилли тут же нашлась с ответом:

– Наш позывной – один, без девятки в конце и единицы в начале.

И хотя Мардж по-прежнему ничего не понимала, Тревиса ответ Джилли позабавил.

– Мы дадим вам время смыться, – пообещал он ей, – но все это очень странно, какая-то фантастика. Вы все-таки кто?

Опять отвечать пришлось Джилли:

– Если б мы знали. Еще днем мы бы ответили тебе на этот вопрос, а вот сейчас не имеем об этом ни малейшего понятия.

Для нее самой ответ этот был и правдивым, и совершенно серьезным, но от него недоумение Мардж только возросло, а улыбка Тревиса стала шире.

Наверху Кенни громко звал на помощь.

– Вам пора уезжать, – заметил Тревис.

– Вы не знаете, на чем мы приехали, не видели нашего автомобиля.

– Именно так, – согласился Тревис.

– И вам бы лучше не смотреть, как мы будем отъезжать.

– Насколько нам известно, вы выскочили за дверь и растворились в темноте.

Дилан просил о трех минутах, потому что понимал, что у Мардж и Тревиса могут возникнуть проблемы с объяснением более продолжительной задержки, но, если бы Шеп покинул кабину внедорожника, они бы попали в ловушку. На его поиски трех минут не хватило бы.

За исключением шелеста крон оливковых деревьев под легким ветерком, на улице царила тишина. Крики Кенни не покидали пределов дома, так что не могли переполошить соседей.

У тротуара, с открытой дверцей у водительского сиденья, их поджидал «Экспедишн». С погашенными фарами и выключенным двигателем.

Еще на лужайке Дилан увидел Шеперда на заднем сиденье: его лицо освещалось светом фонарика для чтения, отраженным от страницы книги, которую он читал.

– Я же тебе говорила, – сказала Джилли.

Успокоившись, что младший брат на месте, Дилан не рявкнул на нее.

Через запыленное окно со стороны Шеперда он прочитал название книги: «Большие ожидания» Чарльза Диккенса. Шеп обожал Диккенса.

Дилан сел за руль, захлопнул дверцу, прикинул, что прошло чуть больше полминуты с того момента, как Тревиса оставили на кухне отсчитывать время по настенным часам.

Поджав под себя ноги, чтобы не повредить денежное дерево, стоящее на полу, Джилли устроилась на пассажирском сиденье, уже протянула Дилану ключи, но тут же резко отдернула руку.

– А если ты опять сойдешь с ума?

– Я не сходил с ума.

– Пусть так, но вдруг с тобой повторится то, что уже происходило?

– Такое возможно, – признал он.

– Тогда за руль лучше сесть мне.

Он покачал головой.

– Что ты видела наверху, по пути в комнату Тревиса? Что ты видела, когда смотрела на окно в дальнем конце коридора?

Она помедлила с ответом. Потом протянула ключи Дилану:

– Веди машину.

Когда Тревис отсчитал первую минуту на кухонных часах, Дилан уже развернул внедорожник. Теперь они ехали по Эвкалиптовой авеню, где не росло ни одного эвкалипта, в обратную сторону и к тому времени, когда Тревис позвонил в полицию, уже добрались до автострады. Дилан повернул на восток, к той части города, где уже перестал дымиться «Кадиллак», но сказал Джилли:

– Мне не хочется оставаться на этой автостраде. У меня предчувствие, что это небезопасно.

– В такую ночь не дело игнорировать предчувствия, – ответила она.

В итоге он свернул с автострады на шоссе 191, уходившее на север, по которому в этот час ехало очень мало машин. Дилан не знал, куда ведет шоссе 191, но на тот момент его это не волновало. Какое-то время их маршрут не имел ровно никакого значения, при условии, что с каждой минутой они увеличивали расстояние между собой и сгоревшим остовом «Кадиллака (купе) Девилль», между собой и домом на Эвкалиптовой авеню.

Первые две мили по шоссе 191 они проехали молча, а вот на третьей Дилана начала бить дрожь. Теперь, когда уровень адреналина в крови снизился до нормального, а инстинкт выживания вновь укрылся в подсознании, он наконец-то начал осознавать, что с ним произошло. Дилан пытался скрыть дрожь от Джилли, но понял, что ничего не выйдет, услышав, как стучат зубы, а потом наконец-то заметил, что она тоже дрожит и покачивается взад-вперед, обхватив себя руками.

– Ч-ч-черт, – выдохнула она.

– Да.


– Я – не З-з-зена-воительница.

– Нет.

– Прежде всего для такого у меня не хватает духа.

– У меня тоже.

– Боже, эти ножи!

– Они размахивали большими ножами, – согласился он.

– И ты с бейсбольной битой. Что… ты рехнулся, О’Коннер?

– Должно быть. А ты со своим баллончиком с муравьиным спреем. Ты не показалась мне идеалом здравомыслия, Джексон.

– Но ведь сработало, не так ли?

– Отличный выстрел.

– Спасибо. Там, где я жила в детстве, приходилось часто практиковаться на тараканах. Они двигались быстрее, чем мисс Бекки. А ты, похоже, отлично играл в бейсбол.

– Неплохо для изнеженного художника. Послушай, Джексон, требовалось немалое мужество, чтобы подняться наверх, зная про ножи.

– Если что требовалось, так это глупость. Нас могли убить.

– Могли, – признал он, – но не убили.

– Но могли. Так что больше никаких безумных погонь, О’Коннер.

– Надеюсь, что удастся обойтись без них.

– Я серьезно. Говорю тебе, никаких погонь.

– Не думаю, что выбор за нами.

– Это точно мой выбор.

– Я о другом. Не думаю, что мы контролируем ситуацию.

– Я всегда контролирую ситуацию, в которой нахожусь, – настаивала Джилли.

– Не эту ситуацию.

– Ты меня пугаешь.

– Я пугаю и себя.

Эти признания привели к долгому молчанию.

Высокая луна, ярко сиявшая серебром, заметно потускнела, превратившись в низкую луну у западного горизонта, и пустыня, ранее залитая этим романтичным светом, заметно потеряла в своей привлекательности.

Коричневые шары перекати-поля дрожали по обочинам, уже мертвые, но готовые катиться и дальше, однако ночному ветерку не хватало сил, чтобы сдвинуть их с места.

А вот мотыльки продолжали путешествовать. Они были всех размеров, от крошечных до большущих, чуть ли не с носовой платок. Попав в свет фар, они успевали разминуться с внедорожником, уходя вверх или в сторону, но изредка разбивались о лобовое стекло.

На классической картине бабочки являли собой символ жизни, радости и надежды. А мотыльки, в отличие от бабочек, символизировали отчаяние, ухудшение, разрушение. Энтомологи подсчитали, что в мире насчитывается порядка тридцати тысяч видов бабочек и в четыре раза больше мотыльков.

В определенном смысле Диланом овладело мотыльковое настроение. Он заметно нервничал, ерзал за рулем, не находя себе места, словно изоляцию всех нервов его тела сожрали, как моль сжирает волокна шерстяного свитера. И когда он заново переживал события, имевшие место в доме на Эвкалиптовой авеню, думал о том, что может ждать их впереди, мотыльки порхали по всей длине его позвоночника.

Однако озабоченность не смогла проглотить его с потрохами. Да, раздумья об их неопределенном будущем наполняли Дилана тревогой, но всякий раз тревога эта отступала, сменяясь безумной радостью, побуждающей хохотать во весь голос. Смех, конечно, глох на корню, его останавливала озабоченность, грозившая перейти в предчувствие беды, но при этом он отдавал себе отчет, что новая, дарованная ему сила, пусть он и не до конца понимал ее сущность, открывала перед ним удивительные перспективы.

Такое состояние души было для него настолько внове, что он не мог подобрать слова, если уж на то пошло, и образы, чтобы внятно объяснить Джилли, что с ним происходит. Но когда Дилан отвернулся от пустынной дороги, от вибрирующих по обочинам перекати-поля и порхающих мотыльков, чтобы посмотреть на нее, сразу понял по выражению ее лица, что она пребывает в том же состоянии.

Они не только покинули Канзас, Тото, но и не попали, как положено, в страну Оз, оказались в стране, где их ждали куда большие чудеса, чем дороги из желтого кирпича и изумрудные города, а здешнее зло было куда страшнее сказочных колдуний и летающих обезьян.

Мотылек с силой ударился о ветровое стекло, оставив на нем серое пыльное пятно, маленький поцелуй смерти.





Глава 18