Призрак Канта
Часть 52 из 59 Информация о книге
— А потом не оказалось ни огня, ни лаза, правильно? — Правильно! — И как это объяснить? — неожиданно спросила Мура. — Не знаю. Никак. Там ещё играла музыка и пахло кофе. Я думал, эти козлы наверху развлекаются!.. — Кто-то развлекается, — согласилась Мура. — Но не козлы. Меркурьев протянул ей руку и помог подняться с пола. Мура сочувственно поцеловала его в щёку. Он тоже её поцеловал — совсем не так, как хотел, совсем не так, как придумывал полночи. — Потайной ход, — пробормотал Василий Васильевич. — Покойный Ванюшка был человек… корпулентный. И, насколько я понимаю, без фантазии. У таких, как они с Саней, фантазии обычно не бывает. — Саня совсем другой, — заметила Мура, Меркурьев отмахнулся. — Столкнуть его оттуда было, наверное, довольно сложно. Как столкнёшь-то? Он бы сопротивляться стал, и неизвестно, кто вышел бы победителем. Убийца поднялся по тайной лестнице. Ванюшка о ней не знал. О ней вообще никто не знал. Убийца поднялся и застал его врасплох. — Значит, убийца о лестнице знал, — заключила Мура. — И что нам это даёт? — осведомился Василий Васильевич. — Зачем мне знать, есть потайной ход или нет? Какой вывод я должен из этого сделать? Мура молчала, Меркурьев ходил туда-сюда. — Вывод такой, — сказал он, остановившись. — О потайном ходе могли знать только местные, то есть Захарыч или Нинель. Убил кто-то из них? Зачем? Чтобы не продавать дом? Никто не заставлял их продавать! — Это Виктора Захаровича никто не заставлял, — произнесла Мура задумчиво. — А Нинель всей душой против продажи. — И что из этого? — опять рассвирепел Василий Васильевич. — Подумаешь!.. Он подошёл к ней, взял за плечи, посмотрел в глаза и попросил слёзно: — Мурочка. Кисонька. Скажи мне, кто со мной шутит все эти шутки? Ну, хорошо, допустим, Кант и Бессель отираются где-то рядом. Допустим, я поверил, примем это за рабочую гипотезу. Хотя это бред, бред! — вдруг закричал он и опять притих. — Но ведь на маяке балуются не Кант и не Бессель!.. Мура отрицательно покачала головой — ни тот, ни другой не балуются на маяке, она согласна! — Тогда кто? Кто открыл дверь на потайную лестницу? Кто слушал струнный квартет? Кто кофе пил, а?! Мура вдруг сильно покраснела, словно он спросил её о чём-то очень интимном. — Я могу тебе показать, — прошептала она, не поднимая глаз. — Но не сейчас, Вася. Сейчас не получится. — А когда? В полночь на Лысой горе?! — Не сейчас, — повторила она. — То есть ты знаешь, кто там шурует? Мура кивнула: — Мне кажется, да. — И кто книгу читает? — Да-а, — протянула она уверенно, — конечно!.. — Кто ты такая? — спросил Василий Васильевич. — Я не могу понять. Ты человек? — Я человек, — подтвердила Мура. — Тебе так кажется или — человек? — уточнил Меркурьев. — Вася, я покажу тебе… — пообещала Мура. — Просто мне неловко, потому что ты считаешь, что я сумасшедшая. И чем дальше, тем больше. Мне трудно тебя постоянно убеждать, что я не вру. Я не вру, Вася. Я на самом деле знаю. Он посмотрел на неё и отпустил. — Ну ладно, — сказал он и вдруг решил: — Тогда я «Философию» с собой заберу. Из чемодана её можно вытащить. Кто угодно может ее взять, вон хоть Нинель!.. А из кармана вряд ли. — Бросил бы ты её, Вася, — посоветовала Мура, но не тут-то было! Меркурьев заскочил в свой номер, извлёк томик из чемодана, сунул в карман вельветовой крутки — благо тот был глубокий, — и они с Мурой вышли на улицу. — Я хотел показать тебе снег, — спохватился Василий Васильевич. — Снег на пляже! Ты наверняка никогда его не видела!.. Весь песок при входе на «променад» был истоптан собачьими и человеческими следами, но под досками снег лежал — длинными, тонкими, белыми полосами. На траве он подтаивал, и на остриях длинных листьев висели крупные капли. Мура — ах, как прекрасна она была! — опустилась на колени в мокрый песок и полезла под настил. — Вася! — восторженно закричала она из-под настила. — Какая красота! И капельки на траве! Ты видишь? Меркурьев присел рядом и посмотрел. — Капельки, — согласился он, повалил Муру спиной к себе на колени и поцеловал так, как ему хотелось с ночи — изо всех сил, даже как-то отчаянно поцеловал Муру. Они лежали на песке, ногами наружу, головами под «променадом» и целовались. Василий моментально взмок. У Муры горели щёки, холодные губы стали огненными. Они путались в одежде, им хотелось быть как можно ближе, в тепле и запахе друг друга, а одежда мешала. Меркурьев стукнулся головой о доски и не заметил этого. Неожиданно в их дуэт вклинился какой-то посторонний звук. Звук был странный, непонятный. Он то затихал, то вновь возникал. Василий Васильевич открыл глаза одновременно с Мурой. Кургузый колченогий пёс с развесистыми ушами вклинился между ними и с интересом обнюхивал их лица. — Ёрш твою двадцать, — пробормотал Меркурьев, тараща глаза. — Началось в колхозе утро!.. Более сообразительная Мура уже выбралась из-под досок, поднялась и отряхивала джинсы. — Алё, гараж! — издалека зычно прокричал Саня. — Чего это вы там залегли? — Мы упали, — пробормотал Меркурьев. Он перекатился на коленки и встал. — Не, а чего такое? — Сань, отстань от них, — велела более сообразительная Кристина. — Да не пристаю я! Может, случилось чего, откуда я знаю?! — Я тебе потом скажу, что случилось. У Меркурьева в брюки набился песок. Он попытался его вытряхнуть, делая странные антраша. — Шу-уф, — говорило море, — шу-уф!.. — Мы искали янтарь, — сообщила Кристина. — И не нашли. — Найдём! — пообещал Саня и обнял её за плечи. — Нам бы ещё колечко твоё найти, и всё в ажуре будет. — И узнать, кто твоего друга с маяка спихнул, — добавил Василий Васильевич. — Эт точно. Пёс вертелся вокруг них, подбегал, тыкался Сане в ноги, словно проверяя, на месте ли он, отбегал, нёсся по песку к воде, останавливался на линии прибоя, брехал на ленивую волну, она отвечала ему: «Шу-уф!» и подкатывала к коротким мохнатым лапам. Пёс вновь заливался счастливым лаем и мчал к Сане. — Как назвали друга-то? — спросил Василий Васильевич. — Я придумала! — объявила Кристина. — Фамилия у него будет Онегин. Он же в гостинице «Чайковский» к нам прибился!.. А, Сань? — Как Онегин, — не понял Саня, — если у Чайковского фамилия Чайковский? — В честь оперы, — объяснила Кристина и засмеялась. — «Евгений Онегин». Ты в школе должен был проходить. — Евгений, стало быть, Жека, — сообразил Саня. — Это другой коленкор! — Жека Онегин — прекрасное имя для собаки, — согласился Василий Васильевич и посмотрел на Муру. Они с Кристиной хохотали, Жека Онегин прыгал вокруг них, оставляя глубокие неровные следы. Саня подобрал гладкую палку, вынесенную морем, и кинул собаке. — Так чего мы делать-то будем, а, братух? — Езжай в город, — велел Василий Васильевич. — Землю рой, но узнай, чей на самом деле дом. Кто мог навести твоего приятеля на мысль, что Захарыч не хозяин? Саня пожал необъятными плечами: — А шут его знает. — Покопайся в его бумагах, — наставлял Василий Васильевич. — Без церемоний. Он же не собирался умирать, вряд ли он все концы подчистил!