Проданы в понедельник

Доктор Беркинс отбросил свою салфетку и, скрестив руки на груди, просигналил ей усталым кивком. Еще одна знакомая история.

– Если возможно, я бы хотела расспросить у вас о Джеральдине Диллард. – Лили сделала паузу, давая доктору время вспомнить это имя.

Беркинс выпрямился, но не сказал ни слова.

Он был с ней знаком! И не просто знаком, а знал о ней что-то. Это читалось по его вдруг подавшейся челюсти, по сомкнувшимся плотно губам.

– Пожалуйста, поймите меня правильно. Я никогда бы не позволила себе вторгаться в частную жизнь другого человека таким образом. Но учительница Руби, миссис Стэнтон, обмолвилась о ее «состоянии здоровья». Поскольку у меня есть личные причины беспокоиться за ее детей, я надеялась узнать у вас о ее болезни подробнее.

Руки доктора остались скрещенными, но лицо немного расслабилось. Его явно заинтересовали мотивы Лили. Предсказуемая реакция. У журналистов и врачей много общего: по сути, и те, и другие – разгадчики загадок.

– Продолжайте, – сказал доктор Беркинс.

И Лили продолжила. Фактически она повторила то, что ей рассказала миссис Стэнтон. И подчеркнула: очень важно выяснить истинные причины поступка Джеральдины Диллард и убедиться, что такой выход для ее детей был единственно возможным.

К ее разочарованию, доктор Беркинс остался невозмутим. А когда он заговорил, его слова прозвучали профессионально и взвешенно:

– Вы должны понимать, что я соблюдаю политику конфиденциальности. Я не имею права разглашать о них какие бы то ни было сведения. Тем более тем, кто не состоит с ним в родственных связях.

Почему она ожидала другого? Почему она решила, что доктор выдаст ей – незнакомке с улицы, и вообще из другого города – информацию о своей пациентке?

Лили исчерпала все свои идеи. И время тоже. Впереди ее ждала обратная дорога в Филадельфию.

– Как принято говорить, – продолжил доктор Беркинс, – это особый случай.

На мгновение остолбенев, Лили не проронила ни слова. В полном молчании она проследила, как доктор, согнувшись над своим столом, порылся в своей картотеке.

– Как я понял, она давно подозревала, что больна туберкулезом, – произнес он. – Когда она осенью пришла ко мне на прием, она кашляла уже с кровью. А потом, когда у нее отпала необходимость заботиться о детях… – Беркинс вытащил папку и пробежал глазами свои записи, – да, я посоветовал ей съездить в Дирнборский санаторий, в округе Бакс. Там прекрасные места, но главное, это приемлемый вариант для людей с ограниченными средствами.

Только в этот момент Лили заметила, что классическая мелодия перестала звучать. И шум от мягкого скольжения иглы по внутреннему кругу пластинки стал единственным звуком в доме.

– Как давно она, по-вашему, уехала? – заставила себя спросить Лили.

– Вынуждена была уехать, сказал бы я, к сожалению. Полагаю, месяца два назад… Три, самое большее.

Лили вспомнила женщину с фотографии. Стоявшую боком, загораживавшую лицо ладонью с растопыренными пальцами. Большинство читателей (как и шеф) расценили эту позу как признак стыда. Им даже в голову не пришло, что они видели мать, знавшую, что ее жизнь угасала, и не пожелавшую, чтобы ее детям довелось склониться над ее бездыханным телом.

Сердце Лили защемило от несправедливости всего этого.

Теперь она поняла – не только почему Джеральдина решилась отдать свои детей, но и почему она взяла за них деньги. Лечение в санатории было платным.

Именно такие мысли завертелись в голове Лили, когда она поблагодарила доктора и рассеянно направилась к депо. Она так задумалась, что даже вздрогнула, когда подняла глаза и обнаружила, что находится от него все в паре шагов.

– Лили! – окликнул ее Эллис.

Он поджидал ее, прислонившись к своей машине. И рванулся к ней, явно желая обменяться новостями. Но его лицо быстро помрачнело, когда он прочитал по ее лицу: радоваться было нечему.





Глава 21




Через три дня после возвращения из округа Ланкастер Эллис получил известие от Лили. Она сама вызвалась позвонить в санаторий. Сказала, что не сможет спокойно спать, пока не выяснит все досконально. Увы, директор санатория только подтвердил то, что подозревал доктор Беркинс.

Джеральдина Диллард скончалась.

Оглянувшись назад, Эллис различил все знаки, намекавшие на ее скорый уход. Темные круги под прикрытыми глазами. Истощенность. Пепельная кожа. Кашель.

И то выражение отчаяния, что появилось у нее в глазах, когда он дал ей те два доллара, теперь обрело новый смысл. И Эллису сильнее, чем когда-либо, сделалось противно при мысли о том, какую пользу сам он извлек из того, что запечатлел эту женщину на своем снимке. Утешало его только то, что благодаря статье удалось собрать хоть какие-то пожертвования для бедной семьи и дети оказались не в сиротском приюте, а обрели новый дом.

И все-таки эти соображения не помогали Эллису отрешиться от воспоминаний и раздумий. Его разум оставался смятенным, ночные кошмары не давали выспаться, и ничего не писалось. Казалось бы, благоприятный отзыв о мистере Миллстоуне должен был успокоить Эллиса, но не тут-то было.

Да! Все дело было в имени банкира. Эллис узнал его от кассирши, к которой его адресовал за подробностями Уолт. Поначалу она отнеслась к его просьбе весьма прохладно. И сменила недовольный тон на вежливый только после того, как Эллис предложил ей небольшое вознаграждение (тактика, доказавшая свою действенность в процессе общения с десятками телефонистов и гостиничных коридорных). Недолгое пролистывание регистрационного журнала за конец октября – и результат: двадцать пятого числа на имя Альфреда Дж. Миллстоуна было зарезервировано три билета первого класса! Этот банкир раскошелился даже на персональный вагон!

Место назначения: Лонг-Бич, Калифорния.

В двух тысячах милей. Так далеко, как только человек мог уехать из сельской Пенсильвании, не покидая пределов страны. Лонг-Бич… вечное солнце, голливудский гламур, пальмы и пляжи… И все-таки Эллиса что-то тревожило.

– Рид?


На пути его мыслей вдруг возникло несколько пар глаз. В центре стоял, скрестив руки, и смотрел на него мистер Уолкер.

– Да, сэр?

– Я спросил, готовы ли у вас новые статьи?

– А… я все еще работаю над ними. Но в самое ближайшее время я вам представлю несколько версий.

Редактор вздохнул – точно так же, как он вздыхал на каждом собрании в час дня на протяжении прошедшей недели, слыша от Эллиса разные варианты одного ответа. А затем, как обычно, обратился к другому репортеру из их отдела – на этот раз чрезмерно энергичному новичку, у которого идей было больше, чем иголок у ежа. А Эллис вернулся к своим мыслям.

Он не понял, что собрание закончилось, пока перед ним не предстал Голландец.

– Ты в порядке?

– Ну… да… в полном.

Голландца его ответ явно не убедил. Но, не сказав больше ни слова, он прижал свой блокнот к груди и направился к своему столу. И именно в этот момент Эллиса осенило идея. Только внутри сразу же повели борьбу противоречивые чувства.

Ему совсем не хотелось обращаться к Голландцу. После похолодания в их отношениях просить его с порога об одолжении было вроде бы неправильно. Но ведь Голландец когда-то работал в газете «Сан-Франциско кроникл». И Эллис поступился своими принципами. Он слишком многим был обязан Джеральдине.

– Голландец, обожди!

На лице Голландца заиграли удивление и настороженность. А Эллис, подойдя к нему, вдруг оказался не готов. Обычное явление в его жизни в последнее время.

– Послушай, Голландец… Тут такое дело… Возможно, я прошу слишком многого. Мы давно не общались с тобой…

– Чего тебе нужно? – К чести Голландца, он предпочел дать Эллису высказаться, а не отбрил его сразу.

– У тебя остались связи в Калифорнии?

– Остались кое-какие.

– Дело в том, что мне надо разыскать одного человека. Банкира из Лонг-Бич. По имени Альфред Миллстоун.

Голландец не отреагировал. Плохой знак.

Но потом вдруг резко, словно осознав, что просьба Эллиса сводится только к этому, выхватил карандаш из-за уха:

– Миллстоун, говоришь?

– Да, именно так. Альфред Дж.

Голландец записал имя в блокнот.

Эллис уже собрался поблагодарить его, но Голландец удержал его едва уловимой улыбкой в глазах.

– Я сделаю несколько звонков, – сказал он и пошагал прочь.

Вот так просто. Назрело время заглаживать вину.





* * *


Сгорбившись над своей пишущей машинкой, Эллис сосредоточился. Никаких разговоров или прогулок за кофе. Никаких звонков. В течение часа ему удалось состряпать черновой вариант статейки о противоборстве законодателей от демократов и республиканцев из-за проекта по легализации пива. Эллис даже пожелал им опустошить на очередном заседании пару бочек этого напитка. Может быть, тогда они сумели бы поладить и принять, наконец, какое-то решение.

Статья получилась не бог весть какая. «Ладно, пока сойдет! А там, может, и вдохновение вернется, тогда подправим», – утешил себя Эллис и вздохнул: столько сочных заголовков ждали, когда оно к нему вернется. Буквально на этой неделе в суде замяли дело городской трест-компании, позволив крупным мошенникам уйти от ответственности. А на 47-й Западной улице две супружеские пары были арестованы за подделку банкнот, а в их матрасах нашли фальшивых купюр на 2500 долларов. А еще состоялось голосование по выдвижению кандидата в президенты, на котором вырвался вперед Франклин Рузвельт. Да, написать можно было о многом. Только ни одно из этих событий не представлялось теперь Эллису таким важным, каким показалось бы еще недели две назад.

– Вот он! – Курьер подвел к нему какую-то посетительницу и быстро удалился.

Эллис вгляделся, зажмурился и снова открыл глаза: «Вот так так!»

– Мама? Что ты здесь делаешь?

– Решила тебя… удивить.

Эллиса действительно ошарашило ее появление, хотя и по другим причинам.

Крепко сжимая свою сумочку руками в перчатках, мать явно стушевалась от бурлившей вокруг нее активности, голосов и треска машинок, которые Эллис уже не замечал. Она даже словно стала еще меньше, чем была. В скромном желтом платье и кардигане такого же цвета, миссис Рид выглядела канарейкой, застигнутой бурей.

Эллис встал ее поприветствовать, но тут же взял себя в руки: