Прогулка

– Классная, да? – спросил голос. – Наддай-ка газу. Приезжай сюда побыстрее.

– Зачем?

– Чтобы я смогла тебя убить, дурень! Та-да!

И рация вырубилась.

– Да, похоже, она с тобой все-таки не флиртует, – заметил Краб.





Глава тринадцатая. Гора




Бену раньше никогда не доводилось надевать верхолазные «кошки». Подобная «обувь» вид имела устрашающий: острые стальные шипы и жесткие резиновые ремни и застежки, словно паука на ногу натягиваешь. Он приладил их поверх ботинок и вышел из шлюпки, которую прибило на мелководье у холодного, серого и скалистого берега. Прежде чем вылезти на берег, он прихватил из аварийного рундука на шлюпке ракетницу, фонарик, аптечку и засунул их в рюкзак.

На краю берега он заметил ледяную тропу, шедшую сквозь заросли карликовых вечнозеленых деревьев, а затем всходившую на гору. Ему понадобятся «кошки». И ледорубы. Не зря же ему их оставили. Этот Постановщик чрезвычайно хорошо подготовился, прямо как жена Бена. Тереза никогда ничего не делала просто так. Если Бен входил в комнату и замечал на полу кучу белья, то знал, что Тереза его специально туда положила: или в стирку, или для передачи каким-нибудь благотворительным организациям. Если у него дома что-то лежало не на своем месте, значит, положили это туда неспроста. Тереза обладала стратегическим мышлением и была умна не по годам. Она не относилась к тому типу женщин, у которых вещи валяются где попало.

– Не хочешь разведать для меня склон? – спросил Бен у Краба.

– Это в каком смысле?

– Вскарабкаться по нему, а потом сообщить мне, что там наверху.

– А за каким хреном мне туда карабкаться?

– А кто тебя заметит-то?

Краб чуть прищурил глаза-бусинки.

– Кто меня заметит? Ну сам не знаю. Может, кто-то из сотен тысяч потенциальных хищников, от которых мне каждый день приходится скрываться? Птицы? Спруты? Рыбы? Электрические скаты? Черепахи? Выдры? Другие крабы? Ах да, и люди. Ты что, не знал, что люди едят крабов? Ты что, не видел этот шведский стол на катере? Ты сам хотел поесть крабов, уродина. Так что да, похоже на то, что я куда приметнее, чем ты, наверное, предполагал, дружище. Я же не для собственного удовольствия на целый день закапываюсь в песок.

– Ты прав. Я не хотел тебя принуждать.

– Тебе еще повезло, что я не спрыгнул в море и не оставил тебя тут на берегу одного-одинешенька.

– И почему же ты так поступил?

Краб не ответил.

– Краб? Так почему же?

– Я не обязан тебе ничего объяснять.

– Слушай, а я и не собирался выносить тебе мозг своим допросом.

– Это еще один способ, которым люди поглощают крабов. Спасибо, что напомнил.

– Я не хотел… тебя обидеть, – пояснил Бен. – Просто хотел понять.

– Да нечего тут понимать. Я краб, а ты запутавшийся человек, и мне просто нравится смотреть, как мир тебя корежит. Обычно, когда я вижу людей, они подкарауливают меня с сачком и какой-нибудь вкуснятиной. Или попадается безмозглый пацан, которому хочется швырнуть меня в ведро с водой, чтобы потом тыкать в меня палкой.

Бену стало жутко не по себе.

– Если хочешь, можешь остаться здесь. Не надо идти со мной. Я смогу вернуться.

Краб присел на задние ноги.

– Тропа тебя назад не приведет. А если и выведет, то очень не скоро.

Краб зашагал по тропе, где мокрые камни сменились полоской льда, лежащей среди карликового леса. Бен пристроился за ним, сунув руку в рюкзак в поисках воды и печенья. Когда они вошли в густой участок леса, в нос Бену ударил жуткий запах. Резко завоняло гнилью. Краб, ковылявший в нескольких метрах впереди Бена, вдруг быстро засеменил обратно.

– Не смотри, – сказал Краб.

– Это еще почему? – удивился Бен.

– Не смотри, и все тут.

– А что там? – Он, кажется, начал догадываться.


– Говорю же тебе: на твоем месте я бы покрепче зажмурил глаза.

– Там что, мертвые крабы?

– Нет. Это зрелище я вынесу. А вот ты – нет.

Бен зашагал дальше. Вонь становилась сильнее, а вскоре сделалась невыносимой. Зажмурив глаза, он на ощупь ставил на лед ноги с надетыми на них «кошками». Вот он наступил на что-то плотное цилиндрической формы. «Кошки» провалились куда-то, издав при этом чавкающий звук.

– Краб, – спросил Бен, не открывая глаз, – я еще на тропе?

– Да.

– Мне нужно знать, по чему я ступаю?

– Нет.

Еще шаг вперед. Еще один плотный, мягкий объект – толще, чем прежний. Он вытащил другую ногу в «кошке» из чего-то прогнившего и прошел еще сотню метров вперед, тщательно отряхивая шипы, прежде чем ставить ноги на мягкую, податливую тропу. Та оказалась очень неровной. Иногда он натыкался на что-то твердое и скользил вперед. В другой раз он чуть не потерял равновесие, наступив на нечто плотное и круглое, как шар для боулинга. Это все грязь. Грязь, палки и камни. И больше ничего.

Глаз он не открывал, что оказалось куда труднее, чем он думал. Лоб у него чесался. Глаза под веками требовали свежего воздуха. Вонь душила, и он смотал с лица шарф, чтобы его вытошнило вбок.

– Полегче там! – заорал Краб.

– Извини.

– Предупреждать надо.

– Понял. Далеко там еще?

– Близко не покажется. Шагай давай.

Грязь, палки и камни. Грязь, палки и камни. Грязь, палки и камни. Он прорвался сквозь смердящее месиво, и в конце концов «кошки» на ботинках снова захрустели по твердому льду. Еще несколько шагов – и ужасы остались позади, а он очутился у подножия горы.

Но самое тяжелое только начиналась. Когда Бен наконец открыл глаза, то увидел, что тропа резко уходит вверх. Метров через триста она сделалась вертикальной, вздымаясь по склону утеса, а затем закручиваясь вокруг горы и упираясь в зияющую пещеру на полпути к вершине. Бен присел, открыл рюкзак и поел тушеной говядины, которую ему положила с собой миссис Блэкуэлл. Поесть было просто необходимо, хотя ему не доставляло особого удовольствия поглощать мясо, ощущая доносившуюся от подножия тошнотворную вонь.

Он поднялся на ноги и уставился на утес: шестьдесят метров сплошного льда, который подтаивал, струился влагой и снова замерзал толстыми потеками. Ему никогда не доводилось одолевать утес. Последние три дня служили прекрасным подтверждением тому, что турист из Бена вообще никакой. Лодкой править не умел. Бивак обустроить не умел. По горам лазать тоже не умел. Он совершенно однозначно провел большую часть жизни в качестве инертного вместилища для товаров и услуг. Ему еще повезло, что он достиг такого возраста, когда в анкетах редко попадались вопросы о хобби, потому что впал бы в полное недоумение, что бы вписать в пустые поля.

Ледорубы представляли собой красивые, хотя и жутковатые на вид орудия. Рукоятки были из закаленной стали, выкрашенные в ярко-желтый цвет, с кевларовыми ремешками и карабинами на концах для крепления к рукавам комбинезона. Он мог врубаться в лед клювом, а потом расширять выбитое отверстие с помощью лопатки.

Бен начал изнурительное восхождение. Он знал, что сначала надо надежно зацепиться ногами за лед, а затем перенести большую часть веса на нижнюю часть тела, но к тому времени, как он одолел метров шесть, руки у него почти отнимались. Сильная верхняя часть тела оказалась призрачной мечтой. Раненая рука выла от боли и хотела только одного – чтобы ее опустили вниз, лучше навсегда. Краб ловко карабкался вверх рядом с ним, останавливаясь, чтобы подождать Бена. Тот бросал на него испепеляющие взгляды.

– Что такое? – спросил Краб.

– Ничего.

– У меня не так-то много преимуществ перед людьми. Дай хоть этим попользоваться.

– Ладно.

Во время восхождения Бен часто останавливался, но отдохнуть ему едва ли удавалось. Он чувствовал, как скользили пальцы ног, когда он сдавливал их в ботинках, отчаянно пытаясь удержать «кошки» вбитыми в лед. Одолев метров пятнадцать, он взглянул вниз и увидел целое поле, усеянное расчлененными телами, через которые протопал: ноги, руки, головы, кости, торсы. Откуда они тут взялись? Каким образом погибли? Это дело рук той женщины из рации?

– Господи, Краб.

– Чего оглянулся-то? Выходит, зря ты так долго шагал с закрытыми глазами, дубина.

За лесными зарослями он заметил, как прибой прибрал шлюпку, подхватив небольшое оранжевое суденышко и унеся его прочь, словно сорвавшийся бакен. Бен прижался лицом к ледяной стене, отчаянно желая вжаться в нее.

Он припомнил, когда в последний раз взбирался на гору. Случилось это в Южной Дакоте, когда ему было пять лет. Отец сказал, что они ненадолго отправятся в поход. На самом же деле он повел Бена к горе Хорнет, почти такой же отвесной, как и утес, по которому он сейчас карабкался. В склон горы были вбиты железные перекладины для «облегчения» подъема. Но восхождение оказалось совсем не легким. Маленький Бен визжал весь путь наверх, а его мать медленно и молча закипала. Со своей стороны, отец Бена вообще никак не отреагировал на ситуацию. Старикан с легкостью переворачивал происходящее с ног на голову. Он мог сказать, что все просто распрекрасно и всем очень весело, хотя дело обстояло ровно наоборот.

Руки у Бена продолжали гореть. Колотье в шее отдавалось жуткой болью в руке, такой резкой, что он едва не выронил ледоруб. Колено тоже давало о себе знать. Все давало о себе знать. Благодаря много- уровневой боли Бен начал познавать скрытые чудеса функционирования своего тела: малые мышцы под большими, плотные сети нервных окончаний в суставах, сочленениях и кончиках пальцев, крохотные сухожилия, которые умели выдерживать такие нагрузки. До этой «прогулки» он пребывал в счастливом неведении относительно многих частей своего тела и совсем не замечал, как гармонично они работали всю его жизнь.

Но теперь он это заметил. Открылась рана на затянутой в перчатку руке, и по подкладке куртки стекала кровь. Но кровь эта наверняка ему понадобится. Это очень важная кровь.

Он почувствовал слабость. Голова кружилась. К тому времени, когда он поднялся на сорок пять метров, тело уже пожирало само себя. В каждой мышце накапливалась молочная кислота, разрушая волокна. При каждом шаге он издавал оглушительный вой. Не долезть ему до верха. Он рухнет вниз и на этот раз приземлится не на мягкий прибрежный песок у курортного местечка. Он упадет именно туда, куда ему предназначено упасть.

– Жми давай! – вопил Краб.

– Не могу я, Краб. Еле дышу.

– Осталось всего ничего. Давай не облажайся.

Бен двинулся дальше вверх. Теперь он переставлял руки и ноги, как автомат, мысли тормозились, ловя запоздалые нервные импульсы, которые обязан был выдавать мозг. Он дотянулся до небольшого уступчика на склоне утеса и передохнул, собирая остатки сил перед тем, как рвануться к выступу. Последний шаг любого пути всегда самый длинный.

– Жаль, что ты такой маленький, – сказал он Крабу.

– Я жалел об этом задолго до того, как ты здесь объявился, Урод.