Прогулка

– Э-э, учись прощать. К тому же есть способы с ней договориться. Достань-ка мешочек с семечками.

Бен сделал так, как ему велели. Внутри оставалось два твердых коричневых семечка.

– Брось одно из них оземь, как только снова увидишь Фермону, – приказал ему Краб. – Если сделать это сейчас, оно не прорастет.

– А во что оно превратится?

– Это сюрприз. Тебе станет легче управиться с великаншей. К тому же ты всегда сможешь пальнуть в нее из пистолета, если захочешь покончить с ней раз и навсегда.

– Я не пойду обратно к ней.

– Ну не обязательно делать это прямо сейчас. Можно сначала перекусить, если очень хочешь.

– Лучше от этого не станет.

– Ты сможешь договориться с Фермоной. Забавный факт: она питается только человечиной.

– И что?

– А ты подумай, а потом выработай свою стратегию.

Бен поглядел на развилку.

– Мне и дальше придется убивать людей? – спросил он у Краба.

– Да.

– Я не смогу.

– Нет, сможешь. Одного ты уже убил. И убьешь снова. Привыкнешь, но со временем.

Он в последний раз вскарабкался Бену на плечо.

– Я же сказал, это не так уж и плохо, – прошептал он.

– Как ты можешь так говорить? – спросил Бен.

– Я приспособился. Можно приспособиться ко всему, если хочешь жить дальше. Где-то в километре отсюда на обочине дороги лежит палатка. Потом ты увидишь замок, но войти туда не сможешь, если прежде не вернешься к великанше. Когда захочешь передохнуть, просто переночуй в палатке. Тебе выпадет работа прямо как по заказу… Но его ты сможешь одолеть.

– Кого это – «его»?

– Это еще один сюрприз. Но ты сможешь одолеть все. Это я тебе обещаю.

Он спрыгнул на землю и помахал Бену клешней.

– Не хочешь ничего с собой прихватить? – спросил у него Бен.

– А мне ничего не нужно. В какой-то момент тебе тоже ничего не понадобится.

И тут Краб прошел сквозь невидимое препятствие, словно того вообще не существовало, и затрусил по дороге, по которой Бен надеялся пройти сам лет через десять.





Часть 2




Глава восемнадцатая. Тони Уоттс




Бен сидел на тропе и смотрел, как Краб исчезает в колышущейся под ветерком невысокой траве. А каково это – быть крабом? Это больно? Сожмется ли мой мозг в крохотный комочек? Останусь ли я после этого крабом навсегда? Не хочу навсегда оставаться крабом. Господи, не превращай меня в него. Не бросай меня таким.

Он иссыхал. Он мог так и остаться здесь на дороге, пока из него не вытечет кровь и все соки, пока он не сделается плоским, как блин, а потом кожа медленно истлеет, и он превратиться в некое подобие обрывков бумажного полотенца: крохотные ошметки, которые ветер подхватит и развеет во все стороны.

Вершина горы Фермоны по-прежнему виднелась сзади. На возвращение туда уйдет несколько часов. А как же дом? Что, если Питер снова окажется на улице, играя на крыльце? Если Бен снова увидит Питера, он перемахнет через забор и с готовностью погибнет. Он не мог заставить себя вернуться. Не теперь.

Ему потребовалось минут двадцать, чтобы спуститься по пологому склону правого ответвления тропы и увидеть на самом ее краю сложенную красную палатку. Чуть правее от нее находился пруд с плавающими в нем утками. Вдалеке Бен заметил, как тропа огромными кольцами завивается вверх по еще одной горе (опять?), пересекая несколько естественных сводов, и уходит к высокому черному замку. Солнце уже садилось, и в лиловых сумерках фасад замка выглядел угрожающе: сплошные острые шпили и узкие арки, словно он был построен из клыков.

Внезапно Бен услышал со стороны замка пронзительный визг, словно кого-то пытали. Он поднял глаза и увидел крылья огромного, страшного чудища, раскрывшиеся на вершине одной из жутких зубчатых башенок. Было слишком далеко, чтобы разглядеть морду или тело чудища. Он увидел лишь дьявольские черные крылья размахом больше дома. Они замахали вверх-вниз, поднимая за собой тугой ветер. Вскоре чудище, державшее в лапах что-то большое, скрылось за замком.


Бену тотчас захотелось где-то укрыться.

Он быстро поставил палатку и расстегнул вход. Едва нырнув за полог, Бен обнаружил, что оказался в библиотеке с высоченными, метров в шесть, потолками. На потемневших дубовых полках выстроились тысячи томов в кожаных переплетах. В углу располагался небольшой письменный стол с лампой с абажуром из дымчатого стекла, золоченым письменным прибором и стопкой писчей бумаги, аккуратно лежавшей на зеленом сукне стола. Рядом со столом стояла широкая кровать с витыми ножками, застеленная белым пуховым одеялом. Одеяло было толстое и пышное, словно свежевзбитое суфле. Все помещение очень походило на библиотеку какого-нибудь нувориша конца девятнадцатого века. Бен чувствовал запах клея от старинных фолиантов.

Бен подошел к столу и схватил из стопки желтоватый лист бумаги. Почерк у него был просто ужасный. Дома благодарственные письма всегда писала Тереза, потому что все написанное его рукой походило на требования выкупа. Однако, насколько он мог судить, в библиотеке не было ни лэптопов, ни планшетов. Бен взял из письменного прибора ручку и начал писать как можно разборчивее:

Дорогая Тереза!



Не знаю, получила ли ты мою последнюю записку, но все, что я могу тебе сказать, – это то, что я оказался в заключении и, возможно, останусь там очень надолго. Я не совсем представляю, как объяснить случившееся.



Бен остановился и взглянул на черновик. Что бы ты подумала, если бы получила вот такое послание? Ты бы решила, что твой муж сбежал. Он швырнул ручку об стену. Потом пошел и поднял ее. Бен часто поступал так с неодушевленными предметами: бросал их, пинал, а потом пытался в некоем роде загладить вину, чиня их или же поднимая и аккуратно водворяя на место. Он был серийным крушителем предметов.

Дорогая Тереза!



Ты не получишь это письмо, но я все равно напишу его тебе ради сохранения собственного рассудка, потому что произошло нечто ужасное. Просто знай и верь, что я люблю тебя. Весь этот ужас, что разлучает нас, может продолжить держать нас в разлуке очень долго. Я знаю, в глубине души ты веришь, что это произошло не по моей воле. Я не сбежал и не сошел с ума. Тропа, на которой я оказался по чистой случайности, теперь держит меня в заложниках в далекой стране. Но я никогда бы от тебя не отдалился, если бы мог. Никогда. Ни на день. Ни на час.

Я вернусь. Оставайся на месте и держись, потому что я обязательно вернусь. Я люблю тебя.

Бен.



Он залпом осушил бутылочку воды и сунул туда письмо. Когда он вышел из палатки с бутылочкой в руках, пролетавшая мимо ворона выхватила ее у него и тотчас скрылась из виду. Правда? Ворона? Она, наверное, доставляла письма сатане во плоти. Он вернулся в палатку, взял из стопки еще один лист и сверху написал «ДНИ». Затем сделал четырнадцать пометок. Завтра вечером он поставит пятнадцатую. Он сбросил ботинки, носки, штаны и рубашку. Сложив их у кровати, он нырнул под мягкое одеяло, которое поглотило его и, казалось, залечило все раны. Он как будто лежал в опиумном тумане. Очень быстро веки его отяжелели и не осталось ничего, кроме дивной плотной черноты.





* * *


Он почувствовал, как его толкнули в плечо.

– Бен. Бен. Ты не спишь?

Это Тони? Тони Уоттс? Именно так Тони Уоттс всегда и говорил, когда ты ночевал у него дома. Вы просто обменивались вопросами «Ты не спишь?» до самой утренней зари и не спали вообще. Но это же было двадцать пять лет назад… Нет, погоди, двадцать… Нет-нет, пять… Нет, погоди-ка, о чем это мы говорили? Сегодня же суббота, так? Мы целую неделю ждали этой ночевки.

Бен проснулся в плотно застегнутом красном спальном мешке. На нем были полосатые трусы и вытянувшаяся черная футболка группы «Металлика». Они лежали в подвале. Никакой волшебной палатки с библиотекой. Подвал в доме матери Тони Уоттса. Город Бернсвилль, штат Миннесота.

1990-й. Да, в девяностом году это было. Почти наверняка. Бен ощупал себя. Он был моложе. Мягче. Нет, погоди, ты всегда был таким молодым и мягким. Шрама на лице нет. Но откуда бы появиться шраму у тебя на лице? Он повернулся и увидел Тони с растрепанной черной челкой, лежавшего рядом с ним в своем спальном мешке.

– Ты не спишь? – снова спросил он Бена.

– Нет, – ответил Бен. – А ты?

– Тоже нет. А вот старушка моя спит. Давай-ка я тебе кое-что покажу.

Тони встал и стряхнул с себя спальный мешок. Вот так из них вылезали все тринадцатилетние: не расстегивали молнию и не вылезали. Просто вставали и выходили, словно из магазинного пакета выскакивали.

Подвал дома миссис Уоттс находился в беспорядке за исключением маленькой гостевой комнаты, которой мальчишки пользовались каждый раз, когда Бен оставался ночевать. Там было все, что нужно: два спальных мешка, кассетный магнитофон (у Тони была лучшая коллекция кассет… Бен обожал открывать коробки и изучать прозрачные пластиковые кассеты, запоминая хронометражи), затрапезный телевизор и игровая приставка «Нинтендо». Миссис Уоттс разрешала им брать туда с собой пиццу, печенье или попкорн, если им хотелось, потому что она была такая классная. Отец Тони все время находился в отъезде, может, даже навсегда. Тони рассказывал, что его отец в командировке на Ближнем Востоке, где разрабатывает новый вид жестянки для кока-колы со специальной вкладкой, мгновенно делающей напиток ледяным, как только откроешь банку. Не нужно никаких холодильников. Бен думал, что это просто потрясающе.

За пределами гостевой комнаты находилось типичное подсобное помещение с верстаком и массой инструментов мистера Уоттса, которыми очень долго не пользовались. А еще там в углу стоял автомат для игры в пинбол. Они играли на нем часами, настолько поглощенные игрой, что миссис Уоттс частенько не удосуживалась пожелать им спокойной ночи. Она просто не хотела портить друзьям полное погружение.

Но в ту ночь пинбол Тони не интересовал. Он провел Бена по застеленным истертым ковром ступенькам в гостиную, к бару мистера Уоттса. Затем он нагнулся и вытащил оттуда бутылку с прозрачной жидкостью.

– Персиковый шнапс, – торжественно объявил он.

– Ух ты.

– Это еще не все. – Он запустил пуку в недра бара и извлек тонкий пластиковый пакет, раскрыл его и протянул Бену, чтобы тот заглянул внутрь. – Зацени-ка.

Петарды и ракеты-шутихи. Прямо-таки целый арсенал. Таким запасом можно машину взорвать.

– Рядом с домом их поджигать нельзя, потому что моя старушка проснется, – сказал Тони. – Можно в парк двинуть.

– Давай рванем туда.

Их тренировочные штаны валялись на полу в гостиной, где они их бросили. Миссис Уоттс слишком устала, чтобы поднять их или заставить мальчишек сделать это. Они быстро оделись и натянули кроссовки (всегда уже завязанные – Бен все время ходил с рваными задниками, потому что надевал кроссовки ударами пяток, пытаясь натянуть их, не возясь со шнурками) и ветровки.