Проклятый наследник

Ларкин снова спрятал воду в сумку, и, не сказав друг другу больше ни слова, они снова двинулись в путь. Но увлечение Фрейи джунглями уже не было прежним. Страх и недоверие теперь преобладали над любопытством, и сейчас, глядя в лес, девушка делала это не для того, чтобы любоваться экзотическими видами, а потому, что ощущала на себе взгляды невидимых созданий. Фрейя вцепилась в рукав плаща. Она обхватила рукоять своего кинжала и не отпускала его.

Тем временем солнце достигло самой высокой точки небосвода. Несмотря на густую листву, жара проникала в глубь ветвей и достигала самой земли. Фрейя вытерла пот со лба. Ее ноги снова начали болеть, а в глазах появился страх. В боку кололо, но принцессе не хотелось останавливаться, пока они с Ларкином не найдут надежного укрытия на ночь.

Фрейя не знала, как долго они шли, но через какое-то время Ларкин остановился перед кустарниками, покрытыми многочисленными шипами. Они были большими и достаточно заостренными, чтобы пронзить того, кто случайно окажется в плену этих веток.

– Почему мы остановились? – спросила Фрейя.

– Разве вы не слышите?

Фрейя наклонила голову и прислушалась. Действительно, звуки джунглей изменились. К щебету, стрекотанию и шорохам примешивался какой-то шелест. Не плеск ручья, а…

– Водопад, – кивнув, подтвердил Ларкин.

Они последовали за звуком, который становился громче с каждым шагом, и наконец заросли превратились в поляну.

Фрейя затаила дыхание. Джунгли показались ей прекрасными, но они были ничто по сравнению с тем зрелищем, которое представилось ей сейчас. Водопад, который они слышали, обрушивался с высоты двадцати метров в глубину, образуя бассейн, такой прозрачный и чистый, что можно было различить камни на дне. Пруд был окружен самыми яркими цветами, и стрекозы, переливаясь сине-зелеными оттенками, плясали над ними в воздухе.

Но взгляд Фрейи приковывал не только водопад, хотя вид его был волшебно прекрасен. Она смотрела на храм, расположившийся у пруда. Здание было выстроено из камня, которого Фрейя никогда раньше не видела. Он был светлым и блестел на солнце, как жемчужина, – безупречно. Ничто не омрачало чистый лик святилища. Кому-то приходилось регулярно избавляться от грязи и нечистот, и это могло означать только одно: фейри были рядом. Сердцебиение Фрейи ускорилось, потому что если фейри были близко, то это означало, что они с Ларкином находятся уже недалеко от Нихалоса.

– Мы должны расположиться здесь на ночь, – твердо сказал Ларкин. – Подождите здесь!

Он поставил ее сумку на землю, выхватил меч и направился к храму вдумчивыми шагами, как вдруг остановился и повернул обратно к Фрейе.

Девушка вопросительно приподняла одну бровь.

– Что такое?

Он задумчиво смотрел на нее.

– Мне не нравится, что приходится оставить вас здесь одну.

– Тогда я пойду с вами в храм.

Она наклонилась, чтобы поднять сумку.

– Нет. Там могут быть эльвы.

Фрейя фыркнула:

– Вы должны решить одну вещь. Либо я пойду с вами, либо останусь стоять здесь. Висеть в воздухе Мойра меня еще не научила.

– Если так, то следуйте за мной – но будьте осторожны!

– Я всегда осторожна, – ответила Фрейя, и Ларкин издал звук, подозрительно похожий на сдавленный смешок. Железные петли тихо заскрипели, и это был единственный звук в храме. Не было карканья, шипения или хрипов эльвы.

Подняв меч, Ларкин вошел в храм. Фрейя последовала за ним, затаив дыхание. Интерьер храма был освещен бесчисленными свечами, пламя которых в сквозняке открывшейся двери заколыхалось, но не погасло. Их теплый свет освещал светлые стены и полированный пол, который блестел, будто на нем никогда не было ни единой крупицы грязи. Потолок храма выгибался вверх. Он был искусно расписан и изображал ночное небо со сверкающими лунами, настолько обманчиво реальными, что Фрейя могла бы попасться на эту иллюзию, если бы не могла видеть позади себя свет солнечных лучей.

Она последовала за Ларкином через храм, который был пуст, за исключением пяти статуй, стоявших на пьедесталах, расположенных в виде пентаграммы. Они изображали собой двух женщин и трех мужчин, причем скульптура одного из мужчин заметно выделялась, потому что была неухоженной. Ее камень в отличие от породы, из которой были изготовлены другие статуи, был выветрен, местами на нем змеились трещины, и Фрейя заметила темные пятна у ног изваяния, напомнившие девушке о мышиных экскрементах, которые она видела в подземелье.

– Кто они? – спросила Фрейя, любуясь скульптурами.

Ее отец нанял для строительства нового храма лучших каменщиков Тобрии, но их талант не составлял и десятой доли того мастерства, которое Фрейя видела сейчас перед собой. Хотя статуи были высечены из камня, их тонкие черты казались такими живыми, словно они могли в любой момент подняться со своих пьедесталов и выйти из храма.

– Это боги Иного мира, – ответил Ларкин, указывая на одну из женщин. На ее груди был выгравирован треугольник, кончик которого был обращен вверх, как на магическом кубе Фрейи. – Это Лита, богиня огня. Рядом с ней Мабон, бог воздуха. Их почитают Благие.

Фрейя разглядывала статую мужчины. Треугольник располагался на его левом бедре и по центру был разделен дополнительной линией. Должно быть, это и был символ Стихии Воздуха.

– Рядом с Мабоном стоит статуя Остары, богини земли. Ей поклоняются Неблагие, так же как Юле, богу воды.

Треугольники этих двух богов указывали вниз. Они располагались на правом бедре и на животе, и через эмблему земли дополнительно проходила линия. Фрейя почувствовала разъедающее ее изнутри желание подойти поближе к статуям и прикоснуться к символам, но она подавила этот порыв, ибо не хотела показаться непочтительной, пусть даже это были не ее боги.

Посещал ли Талон в свое время подобное место в Мелидриане? Ему бы оно понравилось. Королевскую религию он никогда не воспринимал всерьез, но это были настоящие боги.

– А кто это? – спросила Фрейя, указывая на выветренную статую.

Ларкин сунул меч обратно за пояс. Его движение казалось совершенно естественным, тем не менее девушка подумала, что Хранитель предпочел бы уклониться от ответа на ее вопрос.

– Это Цернунос, бог смерти.

Фрейя понятия не имела о богах, но, если бы ее попросили изобразить бога смерти, вряд ли он выглядел так, как Цернунос. Потому что даже слои грязи не могли скрыть привлекательных черт его лица.

– Почему никто не заботится о его статуе?

– Фейри поклоняются жизни, а не смерти.


– Разве смерть не принадлежит жизни?

Правый уголок рта Ларкина слегка приподнялся.

– Я не думаю, что Бессмертный Хранитель тот самый человек, который мог бы философствовать с вами о завершении жизни, но я знаю, что существует очень мало вещей, которых фейри боятся больше, чем смерти.

– При этом они получили гораздо больше жизни, чем мы, люди. Они должны быть благодарны Цернуносу за это, что он позволяет им так долго задерживаться на этой земле.

– Фейри считают себя обязанными своей долгой жизнью не Цернуносу, а другим богам, которые подарили им свою магию. Воды. Огня. Воздуха. Земли, – пояснил Ларкин и потянулся за сумкой, которую последние несколько минут носила Фрейя.

– То есть он не завещал им никакой магии?

– Нет.

– А для чего звезда у него на лбу?

– Я не знаю. Об этом вам лучше поговорить со священником.

– Они есть в Мелидриане?

– Там, где есть храмы, есть и жрецы.

– Как вы думаете, и в этом храме есть?

– Возможно, и я очень надеюсь, что он не вернется сюда в ближайшие несколько часов.

Но тогда я могла бы поговорить с ним, подумала Фрейя, снова обратив свой взгляд на Цернуноса. Что-то в его выветренной скульптуре завораживало ее и в то же время огорчало. Может быть, это была просто сама мысль о смерти, которая заставляла девушку испытывать грусть, особенно в нынешней ситуации, когда каждый ее вздох мог стать последним. Пока Ларкин готовил помещение для ночлега, Фрейя использовала это время, чтобы снова применить заклинание поиска Талона. Принцесса сожгла над свечой еще один листок со школьными записями брата, окрашенный ее кровью. Руки девушки дрожали от волнения, а в желудке поселилась тяжесть, хотя она уже несколько часов ничего не ела. До сих пор маятник показывал, что Талон в Нихалосе, но что, если это уже не так? Что, если он был мертв? Или переехал в Даарию? Что, если она зашла так далеко, только чтобы оказаться не в том краю Мелидриана? Эти и другие вопросы невольно приходили в голову Фрейе, в то время как пламя охватило бумагу, которая, сгорая, оставляла после себя черные хлопья и пепел, который сыпался в воду. Каждый клочок рваной сгоревшей шелухи был наполнен воспоминаниями о Талоне. Принцесса окунула свой маятник в миску. Капля воды с кончика кристалла упала на карту, чернила которой тут же начали растекаться. Фрейя качнула кристалл, и волосы на ее руках встали дыбом.

Сначала она подумала, что это обычная нервозность перед заклинанием, заставившим ее тело так реагировать, но что-то было не так. Воздух стал тяжелее, как незадолго до грозы, и наполнился потрескиванием магии. Маятник бешено плясал в ее руке. Нарисовал размашистые круги вокруг карты…

– Фрейя?

Принцесса с неохотой, но подняла глаза от маятника. Что-то настораживающее было в голосе Ларкина. Глаза мужчины потемнели, и все его тело, казалось, завибрировало от напряжения. Взгляд Фрейи метнулся к маятнику, который все еще вращался, и снова вернулся к Хранителю.

– Что?..

Невысказанный вопрос застрял у нее в горле. Стена позади Ларкина шевельнулась. Нет, не стена. Воздух тут же вспыхнул. Замерцал. И вдруг из ниоткуда появилась эльва.





Глава 28 – Вэйлин





– Нихалос —


Мечтательный взгляд Вэйлина скользнул с шейки арфы к ее короне, затем вдоль рамы к подножке с педалями, и мужчина на мгновение потерял дар речи от восторга при виде искусной резьбы. С тех пор как полукровка обнаружил этот невероятный музыкальный инструмент, он почти каждый день возвращался к магазину. В первый раз это произошло бессознательно. Его ноги сами собой принесли Вэйлина к витрине, словно изящные струны арфы призывали его к себе. С тех пор он приходил снова и снова. Ни разу еще мужчина не осмелился войти в магазин, опасаясь того, что низменные инстинкты могут заставить его добраться в конце концов до инструмента. По этой причине Вэйлин стоял как оголодавший уличный мальчишка перед витриной пекарни и любовался красотой арфы издалека.

Мужчина в немом прощании провел кончиками пальцев по стеклу, согретому солнечными лучами, и оторвался от созерцания. Ему оставалось не так уж много времени до Праздника Творцов. Благодаря болтливому кучеру Вэйлин уже знал, по какой дороге принц прошествует на параде, и уже смог в достаточной мере изучить местность. Он знал каждый выход и укрытие на этом маршруте: от пустующих домов до высохших колодцев и пыльных винных погребов – здесь было все. Убийца уже определил, с какой позиции ему будет удобнее всего выстрелить, чтобы стрела попала прямо в сердце принца.

Кроме того, Вэйлину уже удалось раздобыть с десяток стрел, связанных со Стихиями Воды и Земли, чтобы нельзя было связать убийство принца с Валеской или с ним самим. Наконечники этих стрел были изготовлены из металла, а значит, их нельзя было вытащить из тела Кирана с помощью магии. Единственное, чего ему теперь не хватало, так это униформы дворцовой стражи. Одежда гвардейцев Неблагого Двора выглядела смехотворно помпезной и со всеми своими украшениями и нашивками больше походила на костюмы богатых купцов, чем на боевое обмундирование. Тем не менее Вэйлин нуждался в таком наряде, чтобы меньше выделяться из толпы в день парада. Для этой цели мужчина раздобыл себе еще и парик, который стоил ему чуть ли не всех его огненных талантов. Воздушные таланты, оставшиеся у полукровки, были такими же бесполезными, как и его собственная, заметная воздушная магия.

Вэйлин бесшумно последовал уже знакомой дорогой через Нихалос. Он прошел мимо бесчисленных колодцев и небольших рек, которые пересекали город и его сады, как сосуды тела, сохраняющие его жизнеспособным. Не все реки были полноводными, и мелкие грызуны использовали такие русла, чтобы вырыть в них ямы, в которых животные могли прятаться в дневное время. Ночью же, в сиянии лун, Вэйлин, напротив, мог слышать их визг и поскуливание, пока остальная часть города спала, не подозревая о том, что он планирует для Праздника Творцов. Однако учитывая все, что Вэйлин слышал за последние дни, убив принца, он сделает одолжение не только Валеске и Самии, но и народу Неблагого Двора.

Полукровка добрался до замка, причем единственным препятствием на его пути оказались разросшиеся сады, окружавшие его. Никакие стены не защищали принца, и ни одной сторожевой башни с бдительными охранниками не возвышалось над его владениями. Прилегающие к дворцу сады патрулировали гвардейцы, но делали это исключительно ночью и в тени искусно подстриженных деревьев и поэтому не представляли угрозы для Вэйлина, который только в темноте чувствовал себя как дома. Путь до дворца сегодня ночью оказался простой прогулкой, как, впрочем, и во все те разы, когда он уже бывал здесь, исследуя замок. Несколько раз убийца незаметно прокрадывался мимо охранников так близко, что невольно задавался вопросом, стал ли он так хорош в маскировке с годами или эти мужчины и женщины и в самом деле скорее предпочитали видеть принца мертвым, чем на троне.

При дворе Неблагих в это время было тихо, как и в остальной части города. Единственными звуками были смех и голоса каких-то гвардейцев, развлекавшихся за игрой в карты. Слившись с одной из теней, Вэйлин подслушивал их несколько минут, стоя во дворе, в надежде узнать что-нибудь полезное. Один из мужчин – Эмет – не переставая говорил о Дуане, женщине, в которую он был влюблен. Вэйлин завидовал ему. Он жаждал такой жизни, в которой безответная любовь была единственным обстоятельством, вносящим смуту в мысли.

Секунду он размышлял, глядя на влюбленного олуха, стоит ли избавить его от сердечных мук, а потом забрать его мундир. Но голый, убитый гвардеец мог возбудить переполох, а Вэйлин всегда старался не создавать слишком много шума, особенно если это могло поставить под угрозу его план. Никем не замеченный, он прошел мимо охранников и пересек внутренний двор замка, в центре которого находился прямоугольник из темного базальта, якобы из черного храма, в котором давным-давно поклонялись Цернуносу, богу смерти. Сегодня от этого мнимого храма ничего не осталось, и в центре темного поля стоял великолепный фонтан, статуи которого изображали двух богов Неблагого Двора – Остару, богиню земли, и Юла, бога воды. И пока кристальная влага изливалась из рук Юла, между пальцами Остары разрастались красные цветы, такие яркие, что, казалось, они даже светились в темноте. Но это были не единственные цветы. На каждом углу сада росли необычные растения, которые, казалось, были привезены не только из Мелидриана и Тобрии, но и из далекого Зеакиса.

Вэйлин хотел бы располагать достаточным количеством времени, чтобы вдоволь полюбоваться этими редкими экземплярами, но он не хотел рисковать быть обнаруженным, а окна, выходящие во внутренний двор, заставляли его нервничать. Прежде всего его настораживали комнаты, в которых не было света. В ярко освещенных помещениях мужчина мог наблюдать за Неблагими фейри и избегать их взглядов; там же, где царила ночь, он мог надеяться только на свою удачу.

Невидимой тенью Вэйлину удалось добраться до прачечной, которая находилась в задней части замка. Помещение было расположено между портняжной мастерской и оранжереей. Мужчина направился к двери и хотел было толкнуть ее, но замок не поддавался. Заперто. Полукровка быстро оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что он все еще один, и протянул руку. Будучи наполовину Благим, он мог творить только самую простейшую магию, но для открытия замка этого должно было хватить. Вэйлин сосредоточился на воздухе, пока он не подчинился его воле и не начал медленно двигаться. Вихрь возник вокруг его пальцев. Магия покалывала кожу Вэйлина, и тонкие потоки воздуха под его воздействием направились к замку. Мужчина заставлял воздух двигаться до тех пор, пока не услышал лязг болтов.

Вэйлин опять попытался распахнуть дверь, и на этот раз она сдалась без сопротивления. Мужчина проскользнул внутрь прачечной. Здесь царила беспросветная темнота, так что он едва мог видеть перед глазами собственную руку. Поэтому Вэйлин нащупал один из его последних оставшихся у него талантов огня. Он раздавил стеклянный шар, и магическое пламя запылало между его разжатыми пальцами. Оно не жгло его, ибо магия в таланте была слаба и с благодарностью повиновалась мужчине, который освободил ее. Он зажег с помощью магического огня одну из свечей, которые стояли в беспорядке по комнате, и сжал пальцы в кулаке, потушив пламя.

В мерцающем свете загоревшейся свечи Вэйлин оглядел прачечную. Бесчисленные ведра и тазы со стиральными досками стояли вокруг фонтана в центре комнаты. Между балками на потолке было развешано постиранное белье, а полки, выстроенные вдоль стен до самой крыши, были полны тканей. Не теряя времени, Вэйлин принялся за поиски обмундирования. Он обнаружил тележку с выстиранной одеждой. Торопливо перебрав мундиры, мужчина с трудом отыскал тот, что более-менее подходил ему по размеру; все-таки большинство Неблагих имели более худощавое телосложение.

Вэйлин запихнул светлые вещи в сумку и засунул туда же одну из бутылок для воды, которые гвардейцы всегда носили с собой, прежде чем погасить пламя свечи. Он как раз собирался выскользнуть на улицу, когда голоса заставили его остановиться. Мужчина застыл, прислушиваясь к тихо произнесенным словам.