Пыльная корона

«Разве?!» — горько вопрошала Ева, оставшись один на один с постыдным итогом ее сексуальной биографии, когда сквозь зияющую обиду на дочь проступило горькое любопытство. Неужели самые активные годы ее женской жизни выглядели как сплошная бессмысленная суета вокруг фаллоса, а вовсе не как триумф привлекательной самки, чему она втайне верила… Она, конечно, не умела относиться к кавалерам столь же хладнокровно, что и дочь, но и Ева порой строила блистательные комбинации. Да взять хотя бы… она стала вспоминать, и ее раздирало желание рассказать кому-нибудь об этом, реабилитировать свою самость в глазах вселенной, но никого рядом не было, и она, раскиснув и глотая все те же постыдные слезы, дотронулась до тактильного наркотика. Что тут скажешь — прикосновение было действительно приятным. Он был чуть прохладнее, чем человеческая кожа. Ева снова, как в первое мгновение, содрогнулась от его возмутительных размеров: неужели ее родное дитя полагало, что вот это орудие может быть источником варварского наслаждения для матери? Ничего святого у этой молодежи! И потом — до чего же обидно предположение, что ее лоно столь велико, дрябло и бесформенно, что его может заполнить только этакое… шелковое бревнышко! Этот предмет пошатнул самые основы женской уверенности в себе. В памяти, как в грязной запруде, стали всплывать отрывочные реплики докторов о каком-то зловещем интимном опущении и слишком большой шейке… в общем, все то, что Ева много лет легкомысленно пропускала мимо ушей, — все это вдруг превратилось в оскал мерзкой реальности. Только откуда все это было известно Ритте? Ужель та самая истина из уст младенца…

Но меланхолию постепенно затмевало совсем другое чувство — забытый с юности трепет и легкий ужас перед мужским естеством, до которого Ева в дни своих первых опытов боялась даже дотронуться. А потом под чутким руководством Валерия Михалыча стеснение уступало место гордости — ведь она училась доставлять этому нежному пещеристому тельцу ни с чем не сравнимое удовольствие, отчего ее милейший интеллигент превращался в урчащего медвежонка и его тело сотрясала долгая сладкая судорога…

Да, это было прекрасно. И будет ли еще когда-нибудь так… Валера в упадке, дремлет перед жидкокристаллическим окошком в грезы — а больше никого рядом нет. Мужчины закончились, исчезли, превратились в воспоминания, как и обещала некогда матушка, курлыкая над внучкой. Ева пыталась медитировать на белый песок пустоты, убегая по нему к морю, потом отвечала на редкие звонки тех, кто помнил о ее дне рождения, прихлебывая из припрятанного давным-давно мерзавчика канадский виски — и наконец мирно заснула. Во сне к ней пришел тот, кто был ей нужен, — человек с прохладной киберкожей, который гладил ее по голове и обещал, что скоро все изменится к лучшему. Но сначала она умрет. Так нужно для обновления. Короткая смерть, перезагрузка — и совершенно другая жизнь. Точнее, продолжение той, беззаботной юности — времен, когда Ева могла получить любого мужчину, потому что ей повезло с первым удачным опытом. Но легкая судьба только простым смертным ка жется случайным везением, джокером, который выпал по недосмотру из небесного кармана. На самом же деле такие судьбы — филигранная работа, недоступная обыденному взгляду. Если по юности еще можно проскочить по шальному билету, то дальше необходимы и магия, и ум, и сноровка, и нахальство, и философия на острие. Профанам не понять — только людям с прохладной кожей, проводникам удачи… спи, дорогая Ева, и я все устрою, только делай так, как я говорю, слушайся меня, лови мои сигналы — и ты не будешь в обиде…

Впервые за долгие депрессивные месяцы ее утро было наполнено упругим тонусом веры в незнакомое и лучшее. Ей не хотелось, встав, немедленно снова лечь, как было раньше. Ей теперь хотелось сорваться с надоевшего насиженного места, только Ева не знала куда. Впрочем, одна непривычная доселе мысль ласкала ее сознание — можно не только искать взлетную полосу для себя, можно еще и взять кого-то с собой. Кого-то, кто это заслужил… Она быстро набрала номер Валеры — один, второй… он долго не отвечал, а потом его голос вынырнул сухим и отрывистым. Он без лишних предисловий отрезал, что у него проблемы и что в женскую голову они не влезут. Ева только ухмыльнулась — это мы еще посмотрим, куда что не влезет. Она вдруг испытала незнакомый драйв — оказаться сильнее своего бессменного покровителя. Почему-то она была уверена, что сейчас это получится. Быть может, к ней опять возвращался ее дар, который за неиспользованием чуток заржавел, — умение предвосхищать события.

Для благотворительной атаки на Валерия Михалыча пришлось призвать на помощь дочь-бесстыдницу. Для папеньки Маргаритта, так уж и быть, сподобится прервать свои приключения на полчасика. А нужна она была для убедительности. Одна Ева уже не имела того влияния — для достижения необходимого эффекта нужно было встать напротив поверженного папаши вдвоем — мать и дочь, — и пусть тогда попробует завести песню о женских головах. Мигом расколется! А если нет, то Ритта пригрозит ему негритеночком. Она так уже делала: оглушила родителей известием о любви к ливийскому оппозиционеру. И вот положительный тест на беременность от него… Но если вы, дражайшие мамочка и папочка, расисты, то дочь навсегда покинет пределы этой страны и поедет рожать своего черненького младенца в далекую Африку.

С тех пор Валерий Михалыч побаивался дочь и на всякий случай ей не перечил. Он понимал, что она так страшно шутит, но из осторожности не провоцировал ее на фокусы. Потому его взяли тепленьким — он забормотал что-то о предательстве одной из его компаньонш…

— Это баба, что ли? — вульгарно клацая жвачкой, презрительно уточнила Ритта.

Ева, мучительно проглотив неподобающие манеры дитяти, вся обратилась в слух. Но Валера был краток — дескать, одна паршивая овца в стаде подставила всех. И теперь плакали наши денежки. Маргаритта оглядела скромную папину обитель, словно искала нужный инструмент для пыток. Потом ее взгляд упал на понурую мать: «Ты, мам, иди пока к себе. Иди, правда! Отца надо оставить в покое. А я здесь поищу свою футболку с Pink’ами. Хочу подарить одному перцу — не покупать же специально, правда? Мужиков нельзя баловать — ты в курсе? Нет. Поэтому у тебя все так и вышло… Ну, иди, мам. Иди!»

И Ева пошла, потому сопротивление и возмущение были бесполезны. Теперь вот злилась на себя, что радужное послевкусие волшебного сна оказалось столь мимолетным. Почему она не умеет ответить на дочкины грубости? Опять накатила горькая волна — но она умела удержаться в позе Ромберга. Посмотрим, что еще у Риттки получится. В ее возрасте Ева была уже замужем… что для нынешних не великий козырь.

И все-таки ее внутренний предсказатель сработал не вхолостую. Поздним вечером к ней ворвалась Маргаритта с куском одноименной пиццы.

— Хочешь? — спросила она со зловещим нажимом. Она всей силой мятежной юности ненавидела домашнюю еду. — Знаешь, кто эта сволочь? Его бывшая студентка! За которую он вступился когда-то, в какие-то незапамятные времена… благодаря ему эта тварь поступила в медицинский, когда женщины попадали туда только по блату. Мам, ты меня слушаешь?!

Еще бы не слушать! Ева знала эту историю. Валерий Михалыч рассказывал ее на заре их совместной жизни, но Ева запомнила. Ведь ее муж представал в ней благородным доном. В старые времена, когда тоже были самые настоящие взятки и самый настоящий блат — и взамен самые настоящие привилегии, — тогда Валерий Михалыч усердно подрабатывал на вступительных экзаменах. В том числе и в медицинском, у будущих врачей. Девочки могли поступить сюда только по мановению «волосатой руки». Список тех из них, кто должен быть зачислен в вожделенный вуз, спускался в экзаменационную комиссию сверху. Всех остальных полагалось завалить — и эта подлая миссия ложилась на плечи Валерия Михалыча. Ведь он преподавал физику, а кто из докторишек толком ее знает? Валера тогда был молод, и его совестливость еще не тормозилась плитой неизбежностей и смирений. Он пытался обойти сволочной миропорядок, нет-нет да и протолкнуть умненькую барышню без надлежащего покровителя. И однажды влип в громкую историю — заступился за худосочную низкорослую медсестру Наденьку, в которой увидел врача божьей милостью. А таких одна на миллион! В каждом городе есть только один настоящий врач — к нему и стоит попадать, остальное — фуфел. Поэтому он посчитал своим долгом заступиться за хрупкую абитуриентку, которая, надо сказать, поступала в вожделенный институт далеко не впервые. И вот хрупкой Наденьке пришлось предстать перед экспертной комиссией и в очередной раз доказать свои закаленные в боях глубокие познания в физике, в этих несносных хитросплетениях Ван-дер-Ваальса и Максвелла. На Валеру пытались давить и в этот раз — хотя, как он знал, его подзащитная заручилась теперь поддержкой одного не последнего человека в институте. Но этот не последний перешел дорогу другому не последнему — в общем, закрутилась интрига. Валере Михалычу грозили пожизненным отстранением от преподавательской работы — и он уже готов был сдаться. Но — вот удача! Злокозненный тип, который вставлял палки в колеса талантам, скоропостижно скончался. Говорят, от него страдали не только такие вот Наденьки, но и рыбка покрупнее. Несдобровать бы и Валере Михалычу, но провидение на этот раз снизошло до малых сих. Пол-института прихлебывало коньяк из грязных чайных стаканов и тихо ликовало. Так талантливая Наденька оказалась в числе студентов-медиков.

И своего благодетеля она не забыла. Шли годы — щенок подрос и превратился в матерую псину, если не употребить другое слово. Стала ли Надежда Особова тем самым единственным доктором в городе, к которому стоит обращаться, — этого Валерий Михалыч на себе не испробовал. Зато ей повезло в другом жанре — у нее открылась предпринимательская жилка. Первым ее бизнесом стали стеклянные фигурки. Крохотные, хрупкие — кому могло прийти в голову, что дело окрепнет и вырастет с годами в фирму, торгующую оригинальными сувенирами и экзотическими подарками. В ее современном арсенале водились дельфины и гейши. Последняя была в единственном экземпляре и умела вводить в транс щекоткой Мусасимару. Тончайшее ублажение посвященных! Так что здесь можно было найти чем порадовать пижонов, эстетов и просто особ, чувствительных к штучному, а фирма «Особый дар» завоевала неброскую известность. Дарить праздник — что может быть приятнее! Но не надо думать, что Надежда ограничилась таким вот праздником для человека, столь значимого в своей жизни. Нет, Валерию Михалычу она не организовывала альковных радостей — она ссудила его скромному предприятию нужную сумму. Условно говоря, она имела в уставном капитале 51 процент акций, а может, и более. А потом ей понадобились финансы, и она легко выдернула свое некогда благотворительное вложение из убыточной затеи ученых доходяг. Высокие их замыслы о целительной бизнес-подпитке экспериментальной науки, не расцветши, увяли. До ума был доведен лишь один проект — и то не Валерин, а чей-то со стороны. Более тонких финансовых подробностей Ритте добыть не удалось — но и этого достаточно…

— Короче, подстава… она не просто забрала лавандос, она нарушила их уговор. Она обещала отцу, что ни при каких обстоятельствах не сделает этого, пока не пройдет пять лет. Но сделала. Еще и состроила недоуменную рожу. Степа из-за этого вообще при смерти.

— Почему?

— Он родительскую квартиру продал, чтобы этой стерве деньги вернуть. Они же в деле. И свалился после этого с инфарктом.

Степа — Валерин компаньон, выпивоха и добряк. М-да… кто ж знал, что все так запутанно и скверно. Двое неглупых и не последних на планете ученых влипли из-за стервы — и притом, что тут не было замешано никаких чувств, все лишь из-за денег. И из-за благородства. Крайне опасная смесь! Надо было чуять Валере на вступительных экзаменах, кто кролик, а кто змея. Теперь причитать бесполезно. Валера ничего больше не расскажет про злобную Особову — он и так сделал большую уступку Риттке, которая помахала кулаками, но быстро забудет папины горести. Ева была не столь забывчива, да и как забудешь свою зависимость. Все ее хлипкое благополучие напоминало теперь мокрые крылышки мотылька — ведь содержал ее по-прежнему Валерий Михалыч. Заработки самой Евы всегда были ничтожны. Она полагала, что женщине так и надо жить — зарабатывать игрушечные деньги, блюсти свою незащищенность, чтобы защитники не переводились. Такая стезя ее устраивала — главным образом потому, что Валерий Михалыч ее не покидал. А остальные… они, конечно, никогда не обеспечили бы так Еву. Но чтобы не было ни намека на корысть в ее сторону, Ева оставалась девушкой со скромными средствами — как в ее любимом одноименном романе Мюриел Спарк. Богатой быть не пробовала. Теперь, похоже, стоило.

Пока дождь бормотал свое бесаме мучо — бесаме мачо, Ева продумывала месть. Занятие незнакомое ей и даже утомительное. Потому как если она и была мстительна, то моментально и ураганно. Ей было бы проще ворваться к этой подлюге, избить ее по лицу — и тут же ужаснуться содеянному, пожалев жертву. Месть в качестве холодного блюда ей претила, но теперь была мучительно необходима. Впрочем, разве справедливость и месть — одно и то же?

Вскоре Ева осуществила свой скромный план — взгромоздилась на лиловые каблуки и посетила магазинчик «Особый дар», нежданно окунувшись в предупредительность продавцов и сказочный ассортимент. Если бы Ева когда-нибудь замыслила свое дельце, то она хотела бы именно такой симпатичный уютный бизнес. Ей даже стало жаль, что не ею созданы все эти лакомые шедевры вроде чесалки для кошачьих животов или прохладительных накидок для жары из особого материала, который на ощупь словно мокрый шелк, что волшебным образом не сохнет… Изделия из киберкожи здесь явно вписались бы! Ева поискала глазами гейшу, словно та могла быть выставлена в витрине. У кого из душек-продавцов в желтых футболках можно о ней справиться? Ладно, шутки в сторону. Пора действовать. С вежливым, слегка тревожным лицом Ева подошла к приветливому молодому человеку, который только и ждал, когда к нему обратится элегантная дама в вишневом плаще. «Обожаю таких, что молчат, но трепещут от желания оказаться полезными», — подумала Ева и превратила легкую тревожность в доверительную озабоченность.

— Мальчик мой, мне нужно сделать очень необычный подарок. Я бы хотела обсудить его конфиденциально с вашим руководством. Как я могу это сделать?

Если бы у мальчика был воротничок, то Ева обязательно поправила бы его обещающим жестом соблазнительницы. Давненько она не практиковала эти игры! Мальчик, впрочем, и без игр все понял. Он так завлекательно смутился, что Ева пожалела о своих двадцати годах. Еще после нескольких тонких уловок она попала прямиком к этой бесстыжей Наденьке, которая много лет назад рвалась спасать чахоточных и ревматических — но быстро оставила потуги… Она, по счастью, оказалась на месте. Сидела, пыхтела, ждала тучных клиентов. От худосочной и низкорослой, не тянущей на свой возраст девочки остался только обманчивый флер уязвимости. Некогда заостренные линии тела давно расплылись — но не сильно. Кроличьи дряблые очертания и вялая улыбка, пожалуй, могли ввести в заблуждение многих непроницательных. Наденька казалась беззлобной и располагающей. И совсем не подлой, конечно. Из тех, в ком нагулявшиеся брутальные циники ищут позднюю душевность. Темносинее правильно маскирующее недостатки — и недостатки ли? — фигуры платье, стрижка каре из толстых густых волос… Такие бывают у крепких витальных особ, но судить о характере по волосам Ева не любила. Слишком зыбкий признак…

— Мне нужна талантливая, умная девушка, которая сыграла бы плохую шлюху, — сразу перешла на деловой тон Ева.

В ответ ей пришлось ощутить манящий дымок тонких сигарет. Бросила лет пять назад, но тяга к легкому дыму осталась. Надежда Антоновна смотрела на нее с жалостью. Повисла трудно определимая пауза.

— Нас иногда путают с эскорт-услугами и прочим психоанализом, — улыбнулась хозяйка салона. — Но вам мне почему-то хочется помочь…

«Дешевый ход!» — с удовольствием отметила Ева. Продолжай в том же духе, дорогая! И Ева защебетала приготовленную версию о своей подруге, к которой охладел муж и стал посматривать на сторону, и, чтобы он вернулся, нужна вредная и жадная красотка, — а точнее, барышня, которая ее талантливо сыграет и тем самым отобьет охоту ходить налево. И пусть она изобразит плохую любовницу… но это, конечно, за отдельный бонус, дело деликатное, но «мне говорили, что именно у вас можно найти такие вот особые подарки»…

— Это чья-то фантазия, — самодовольно улыбнулась Наденька. — Но мне от лица всей фирмы все равно лестно. Если о нас уже ходят легенды — значит, мы популярны. Но я бы не советовала такие окольные пути к семейному счастью. Лучше подарить мужу не плохую, а великолепную любовницу. Как это делают в Японии. Древний обычай, между прочим. — Для убедительности Наденька сделала уныло-поучительное лицо. — Муж это оценит. И даже будет ошеломлен такой щедростью души. Не забывайте о благотворной коррозии замешательства! В общем, с любовницей он все равно расстанется — и вернется к супруге. Но каким он вернется! Благодарным и готовым на уступки. А если его обдерет как липку хищная девица, да еще и не удовлетворит интимно, — каким его получит семья?! Злым и разочарованным. И кто от этого выиграет — подумайте сами… У него появятся женоненавистнические комплексы, а быть может, вопреки ожиданиям, и стойкое желание ходить налево, реабилитируясь в собственных глазах! Нет, моя дорогая Ева, я предлагаю вам лучший путь. И в нашем арсенале он есть. Это исключительная девушка. Таких в нашей стране больше нет. Настоящая гейша!

— Со щекоткой Мусасимару? — Как было не понасмешничать!

Наденька усмехнулась:

— Я надеюсь, это не понадобится… в вашем случае. И простите за вопрос, откуда вы узнали об этом? Щекотку мы уж точно нигде не рекламировали, это было бы на грани фола.

— А кстати, что это такое?! — задорно поинтересовалась Ева, пользуясь тем, что, как перспективный клиент, она может себе позволить и отвечать вопросом на вопрос.

— Не берите в голову. Это для очень пресыщенных господ.

Посетовав на то, что фантазии прерваны на самом интересном месте, Ева приступила к оформлению заказа. Она еще никогда не договаривалась о девушках по вызову. Теперь ей удастся лицезреть настоящую гейшу. Какую интересную глупость она себе сегодня придумала! И она пока совершенно не знала, что из этого выйдет.





Шакти




…Когда умерла моя собака, то в пространстве образовалась энергетическая дыра — словно бы ее контур вырезали из окружающего пейзажа. А когда не стало тебя, то мир, пожалуй, даже напротив — с упрямой злостью сохранял свою целостность. Что же, всем истероидам знакомо это свойство вселенной — хранить нас наперекор саморазрушению. Естественно, я не избежала экзальтированных непрерывных и навязчивых фантазий о нашей случайной встрече. Нет более приторного и бессмысленного занятия! Порой хочется снести себе все правое полушарие мозга, что в ответе за наши эмоции, — только чтобы больше никогда не предаваться бредовым мечтам о роковом повороте головы где-нибудь в концертной роскоши — типа я с кем-то, и ты с кем-то. О, Пресвятая Дева, умерь глупость человеческую! Когда мне надоело топить мозг в несбыточных идиллиях, я стала мечтать погибнуть под колесами твоей машины. Нет, бросаться под всякую похожую на твою — до такой степени я не обезумела, зато подобные картины отвлекали меня от любовных соплей своим деловитым здоровым садизмом. В твоем стиле, между прочим.


Самое страшное, что может с нами случиться, — это счастье. Единственное и предназначенное только тебе. Когда Господь настолько попадает в точку, что после этого уже не оправиться. Последствия его непоправимы. Никому не смогу рассказать, что было между нами! Было так хорошо, что никто не поверит. А потом ты исчез — и тем более никто не поверил бы. Выходит, поплакать мне было некому. Чуть не сдохла в бессловесном вакууме.

Почему ты занес мой телефон в черный список? Неужели все из-за того опоздания на скучнейшее пузатое застолье к твоему двоюродному брату, когда я мучилась своими обычными коликами, а ты мне не поверил и рассвирепел? Что мы потеряли за те ничтожные сорок минут, пока бесцветные, рыхлые люди произносили бездарные тосты? Почему нам нужно было непременно снять это на камеру — ведь это любимая игрушка посредственностей, а мне казалось, ты глыба… А потом надо было терпеть занудное пение под гитару какого-то самодовольного хмыря. И все ему подпевали. А потом начались танцы — думаю, ты и сам видел убожество происходящего, но все равно дулся, оттого что я не стала вести себя, как все. Но кто мне объяснит, зачем все это? И почему один вздорный день, одна скверная заноза в божьей руке дающей может привести к внезапному обрыву пленки… и никакого объяснения! Неужели женщину надо так жестоко наказывать за отсутствие армейских навыков?

И потерпи, еще один банальный всхлип: какие же нелепые мелочи могут погубить нас! Хотя, конечно, эти мелочи — высовывающиеся наружу ноготки наших внутренних монстров. Но до поры до времени мы отказываемся это понимать. Ведь любовь же… любовь.

Потом из меня, как ниточки из старого дивана, выдергивала нервы телефонная пытка. Ты не объявлялся, зато вынырнули из небытия такие персонажи… милые, нелепые, звонят с провизорской точностью не вовремя, когда я натянутой нитью жду тебя — словом, убить их хочется до дрожи, и, наверное, они — небесные посланники для воспитания в нас христианского смирения. А потом среди них, словно шпилька из прически выпала в раковину, — такой неожиданный плоский звук, напоминающий мне приезд мамы в пионерский лагерь, — звонит одна… и предлагает этот чудесный блеф. Я ее знала давно, но мельком. Могла ли я предположить ее занятие? Вот бы ты прикололся, голубь мой! Обмякшая интеллигентка, словно вчера только из библиотеки. В общем, синий чулок, голубая кровь… Впрочем, кровь ее меня мало волнует — хотя в ней заметен шарм учителей старой школы. Ладно, лирику в сторону, в сущности, она обычная мамочка-сутенерша, как мы это теперь знаем. Я познакомилась с ней в гостях у одной… ты так и не успел ее узнать. Помнишь, тебя все разбирало отметиться с моими подругами — твои дурацкие шутки из грязного прошлого. А я бы тебе отомстила — с твоими друзьями. С одним-то уж точно — да только его и успела узнать! И наши с тобой отношения на этом бы закончились… а они и без этого закончились, ха-ха, и гораздо худшим для меня способом. Какая ерунда все эти эвфемистические басни про подруг, с которыми тебе изменяют мужчины! Не самая гадкая новость. Если бы это случилось с нами — я хотя бы знала причину своей опалы. Но речь не об этом — я познакомилась со змеей-искусительницей у одной своей знакомой. Той, что как раз тебе бы приглянулась, — с короткой стрижкой и острой тягой к авантюрам. Я и сама не чужда — но ты однажды испортил мне вечер, намекнув, что я не авантюрная. Что я всегда точно знаю, сколько у меня в кошельке денег, и моя сумочка никогда не преподнесет мне никаких сюрпризов. Надо понимать, я зануда?! Обвиняй барышню в чем угодно, только не в асексуальном…

И сейчас понимаю, что согласилась на это шальное предложение в пику тебе. Ты никогда бы не поверил, что я смогу изобразить гейшу! Ты же думал — я неинтересная, да? Справедливости ради надо сказать — все равно ты это никогда не прочтешь! — что по-серьезному и изображать-то ничего не пришлось. Мне популярно объяснили, что интеллектуальный продукт в сфере телесных развлечений пока столь же мало востребован, что и в искусстве. Господствуют массовые коммерческие виды услуг. Сам знаешь, какие и почем. Все быстро, по-деловому, чаще всего прямо в машине. А тут — перышки роскоши. Гейша! Для нас, здешних, это всегда тайна, сколько бы мы ни ударялись в моду на все восточное. Никто у нас никогда толком и не поймет, что это за птица. Вот этим меня и купили.

— Детка, скорее всего, тебе будут платить необременительные деньги просто за то, что тебе нельзя будет никуда отлучаться. Ты — из числа подарков в магазине и можешь понадобиться в любой момент. Но только редко-редко тебя востребуют…

Я — подарок! Чем не роль. Знаешь, кто был первый? Нервозный опасный южанин. Мне было с ним страшно — того и гляди, надает по башке, даром что гейша, а не обыкновенная телка. Он сказал — ну, расскажи мне, блин, что-нибудь японское. Я стала ему цитировать Сей Сенагон, Басё — и прочую классику. Но он сказал — не такое! И агрессивно сплюнул в пепельницу. Тогда я стала напевно, с нарастающей энергией рассказывать сагу о юноше и девушке, которые нашли друга в Сети и стали переписываться… и переписывались долго, потому что жили в разных городах, а у девушки была очень больная мать… конечно, при смерти, и она долго не могла приехать. И юноша постепенно стал подозревать подругу во лжи. Она же со слезами умоляла его поверить, что ни с кем не встречается и ждет только его, своего виртуального голубка. Всю эту чушь я выдумывала на ходу, разумеется, с должным придыханием, и продолжала делать свое интимное дело! Смешно и странно мне было это… А дальше… якобы этот Фома неверующий добрался до своей любимой и убедился, что она говорила ему только правду и ничего кроме правды. О, как он раскаялся… и сделал себе харакири. Пока длилась агония, они поженились — бессмысленно и беспощадно. Но… все же нынешние самураи распарывают потроха нежно. Можно потом еще и пожить, правда, парень остался нервным.

Моя импровизированная неловкая стилизация клиента удовлетворила, что удивительно. Однако он остался доволен… тебе не надо объяснять всю эту неожиданную для меня, но в общем несложную машинерию мужских возбуждений.

Кто был вторым? Лучший в моей жизни. Умный и веселый мерзавец. Мы с ним легко, ни к чему не обязывающе подружились. Он умел рассмешить — и это был оголтелый нутряной смех, который, мне кажется, исцеляет, как священные воды Ганга. Он представился Дэном, но имя, наверное, не настоящее и не имеет никакого значения. Он хранил за пазухой разные замечательные перлы, и первое, что он мне сказал:

— У тебя такой честный сосок… возбуждается сразу.

Я ему рассказала про тебя — он посоветовал мне плюнуть и растереть, а если сразу не получится, то писать тебе длинные исповедальные письма и помещать их в свой блог. И если я буду это делать искренне и со всем занудным тщанием страдающей девы, то довольно быстро мне это надоест, и я освобожусь от твоих чар. Это будет способ закончить наш роман, а не терзаться его незавершенностью. И при этом я смогу сделать себе имя: дневники гейши — уже готовый бренд…

Еще он потешался над моей любовью к пирожкам в «Макдоналдсе»: «Гадкие изделия, жаренные в машинном масле! Из них все время начинка капает на одежду. Пускай их жрут порнозвезды — тренируются запихивать в рот целиком. Порядочные гейши это все уже умеют…»

Мы встречались несколько раз — не хочу говорить сколько, потому что мне хочется, чтобы было больше, и подозреваю, что память незаметно приумножила число наших встреч. Дэн кормил меня оладушками и потешался над тем, что гейша из меня никудышная. Дескать, мой азиатский разрез глаз — уместен, но недостаточен. Разве что я очень возбуждающе задыхаюсь… «Впрочем, ты подающая надежду Шакти».

И если бы это было не так, он не стал бы встречаться со мной больше одного раза. Вот…

Еще бы понимать, что он говорил… Что такое Шакти? Я не стала у него спрашивать — наверное, гейша должна знать?! Сейчас-то знаю, конечно. Жена Шивы, олицетворение осознанной сексуальности.

Я почти изгнала из себя фантазии о наших случайных встречах. Но продолжаю мечтать о том, как расскажу и покажу все, чему научилась… и стану тебе интересной. И ты вернешься ко мне. После десяти… пятнадцати… двадцати лет исчезновения. Поскорее бы они прошли! Конечно, мне по-прежнему тебя не хватает. Но ты аккуратен, как опытный убийца, — нигде не оставил следов.





Креативный элемент




Ни черта не смысля в бизнесе и финансах, Ева знала, что она умеет добиваться цели. Просто на сей раз она не станет придумывать способ ее достижения сама — она обратится к сведущим. Знакомых у нее хватало — она умела обволакивать отношения скрепляющим долговечным послевкусием, благодаря которому они десятилетиями хранили тепло. И даже с бывшими любовниками. Ева была влюбчива не по делу — тут ее строгая дщерь была права. Но именно влюбчивость, как ни странно, помогала ей держаться на плаву. Не угрюмые женские притязания на будущего кормильца и опору семьи, а пронзительная и расточительная влюбленность, которая питает и холит того, кому посчастливилось быть ее объектом. С таким подходом в смысле благ много не поимеешь, но в случае чего можно просить о дружеской услуге и о верной руке в глухой сезон.

Итак, она составила список тех — помимо таинственной гейши, — кто мог бы ей пригодиться для грандиозного плана, который еще лишь призраком набухал в ее воображении, но который предстояло продумать и осуществить совсем не ей. Она села составлять список, и для непосвященных он смотрелся угрожающе эклектично. Достаточно сказать, что в него вошли Казус, Бублик и Мама Катастрофа. Но не стоило обманываться их дворовыми кликухами — люди достойнейшие в своем роде. Однако все это шалости, и в сухом остатке выкристаллизовался лишь Комендант. Ему она и позвонила, пока запал был свеж:

— Я приду к тебе, потому что не могу пятые выходные подряд сидеть дома и рассаживать бегонии, как главбух под следствием. Мне нужен глоток твоего терпкого слова, который приведет меня в чувство.

«И конечно, чтобы ты все придумал!» — должна была она закончить фразу, если бы собиралась поведать правду раньше времени. Она хотела предложить ему разработать схему захвата Наденькиного магазина. Но чтобы это было не грубое рейдерство, а постепенное внедрение. Красивое и сводящее с ума в духе бизнес-сюрреализма. Она сама толком не могла объяснить, что замышляла. После двухдневной медитации воображение выбросило ее на берег иллюзий, и она представляла, как ее агентура будет постепенно внедряться в маленький коллектив, вытесняя прежний состав. То есть, например, секретаршу вытеснит Ритта. Она устроится курьером — и заведет с секретаршей доверительную девичью дружбу. Потом они пойдут вместе на вечеринку, коих у Риттки в избытке, — и там жертва коварного плана познакомится с Бубликом. Короткий роман — и у девчонки вся жизнь вверх дном. Она останется беременная, с долгами, точнее, с кредитами, записанными на нее, — и прочими неприятностями… а может, не стоит так нагибать ни в чем не повинную барышню? Может быть, беременности достаточно… да что там — достаточно просто злодейского исчезновения!

Все хрупкие сердца переживают то, о чем предупреждала матушка. Однажды он исчезнет. И нужно будет с этим смириться. И искать нового. Только пережившим исчезновение открывается следующий уровень игры. Хотя кому игра, а кому просто жизнь.

А впрочем, все это чушь и выдумки! Одна Ева на рейдерство, пусть даже изысканное, совершенно не способна.

Тонкое дело — визит к Коменданту, очень тонкое. Тем более если идешь к нему на поклон. Не виделись они с Евой бог знает сколько. Постарела! Но она же не собирается с ним спать. А вдруг это необходимое условие — до сих пор? Или с женщинами после двадцати пяти об этом и речи не идет? Или надо всегда быть готовой к импровизации, а там как пойдет… Ева разглядывала себя в зеркало, что было ей ненавистно. Так уж она устроена — терпеть не может свое изображение со времен подростковых истерик. От зеркала у нее может разыграться мигрень со светящейся аурой — а в ней порой мелькают даже привидения. В общем, крайне неприятное занятие. А одеться как? Прикрыть шелками целлюлит и легкую дрябь на животе — и прикрыть так, словно она только и делает, что продумывает свои туалеты. Со скромным шиком.

Вспомнилось, как много лет назад, когда у них с Комендантом случились две нежные недели, Ева на коньячном кураже изображала ему стриптиз и запуталась в стрингах. И вот, уже пыхтя от конфуза и пытаясь изо всех сил удержать эротическую мину при плохой игре, Ева услышала тихое и ехидное:

— Понимаю, Евка, понимаю, трусы — сложный элемент. Креативный…

Долго потом стриптиз вызывал у нее конфузливый комический эффект…

Впрочем, хватит воспоминаний, пора душить вражескую гадину, как говорят боевые генералы.





Опята в сметане




Самка животного становится агрессивной, когда у нее появляются детеныши. Самка человека — несколько раньше. Когда у нее появляется самец. Не любой, конечно. А именно тот, от кого она не прочь понести приплод. Если ей это будет позволено. Комендант терпеть не мог эту животную агрессию, чуял ее в малейших припусках голоса и отчаянно избегал. Даже добрейшая из женщин когда-нибудь станет злобной теткой, и сего не избегнуть… однажды все разрушится, даже самая убедительная идиллия.