Пыльная корона

Сегодня на повестке дня Евочка. Все хотела-хотела его и наконец за столько лет придумала предлог. Смешные они, эти интеллигентки… Давно бы уже пришла к нему без церемоний — и он помог бы ей справиться с гормональными всплесками. Открыла бы дверь ногой и оказалась бы голой под плащом. Избушка-избушка, повернись к лесу передом, ко мне задом и немно-о-жечко наклонись! Ну… в общем, как-то так. Но нет — надо придумывать какие-то скучные дела, пустые хлопоты. Говорильня, трата времени, а жизнь одна, и бонусов не ожидается. Может, сказаться больным, пока не поздно, — и поехать искать перспективных шмар? Впрочем, они никуда не денутся — особенно девки из соседней квартиры. Потратим сегодня вечер на Еву. Но ни в коем случае не дадим ей надежду — ведь самка человека сразу станет агрессивной и отхватит у самца самое дорогое.

Как многие неудовлетворенные сластолюбцы, Комендант талантливо играл гурмана. Дескать, ему трудно угодить и никто не нравится. Не родилась еще такая… и прочие глупости. На самом-то деле она родилась. Его единственная и неповторимая история на втором курсе. Остроносая красавица с легкой хромотой из-за перелома лодыжки. Вот она была самой лучшей. Редкое и даже опасное для организма отсутствие природной агрессии — которое, говорят, имело нехорошие последствия. После их расставания маятник качнулся в другую сторону. Но пока они были вместе — недолго! — ангел был с нею… Потом, когда Комендант не от большого ума приударил за ее подругой, — она после каскада слезинок только улыбнулась и отпустила его на все четыре стороны. Но расстались они не из-за этого. Чванливое дипломатическое семейство не разрешило дочке крутить любовь с простым парнем из провинции…

С кем бы она ни была теперь — это неправда! У нее ничего не может быть. Она, наверное, умерла. Да, так было думать удобно. Хотя она пусть живет, а сдохнет ее желейно-подбородковая мамаша. Если бы не она, Коменданта миновало бы столько ядовитых чаш…

Он вынес на себе тяготы трех браков и более самому себе такого не желал. Любой союз — это унижение, унижение и еще раз унижение. Вопрос его прочности и длительности лишь в том, когда кому-то из двоих соучастников этого кошмара надоест быть опущенным. Комендант попытался забыть эти «многия печали», оставив только выжимку практического знания. Больше никаких порядочных девушек! Они — самые опасные пираньи. «Я девушка порядочная, поэтому беру дороже» — известный анекдот. Никаких более благополучных и сытых. И вообще любая норма, в конце концов, обернется жадной и жестокой особью. И потому с некоторых пор Комендант испытывал стойкое влечение лишь к женщинам на грани самоубийства. Вот они отдаются без страха и упрека и без глупостей. Ладно, так уж и быть, самоубийство можно заменить глубоким отчаянием. Главное — чтобы она была живая от боли, живая, дикая, сладкая от своей обреченности. И запах этих терпких миазмов он чуял за версту. Как отцов старинный приятель дядя Каруш чуял, в какой пельмень его карабахская бабушка спрятала железную пуговицу. Сам рассказывал и смеялся, завораживая бесполезной метафизикой своего дара. Хотя пуговица-то была на счастье, разумеется!

А с Евой можно разговаривать, дерзить, заигрывать. Слушать любимое и запылившееся — джаз, фильмы, прочее искусство, и при этом кушать дешево или вообще она сама приготовит. Не бог весть что, но вкусно — жареную картошку, салат с лососем и оливками, опят в сметане. Хотя и от прочих бонусов Комендант не отказался бы — как это у них бывало. С ней можно смотреть на закат и обдумывать завтрашние переговоры — она не пикнет в поисках внимания к своей персоне. Она не требовательна и едва маняще уловима, как аромат цветущих яблонь. Может, поэтому с ней никогда не получалось… В основе любой привязанности всегда незавершенность.





Призрак Черного шахматиста




Чуть раньше назначенного времени Ева, аристократически ежась в любимом терракотовом палантине, вошла в кафе. Она решила, что оденется располагающе уютно, без вызова, без роскоши, чтобы не создавать впечатление обеспеченной дамочки с претензиями. Ее уже ждали — Ева была слегка разочарована. Она хотела какой-то интриги, а здесь все было прямолинейно. Раз гейша — значит, восточный разрез глаз. Хотя… правильно сделала девица, что именно эту свою характерную примету не стала выпячивать, притом что подробно расписала, во что будет одета. «На голове платок в бирюзовый горошек…» — надо же, как романтично! Ева, стараясь быть уверенной и зрелой — хотя чувствовала себя феерически глупо, — подошла к своей визави:

— Арина? Я не опоздала?

— Что?!

И в этом испуганном и одновременно завлекательном, полном странного маргинального достоинства «что?!» — вот в нем, видимо, было все дело, только Ева сразу это не поняла. И подумала, что девочка придуривается. Так, для разминки. Ищет свой стиль. Интересничает, как Ева в юности. Ей не пришло в голову, что девочка просто ее не расслышала. Именно в эту минуту она, погрузившись в свои мысли, смотрела в окно. Нервным людям очень полезно наблюдать за хаотичным движением. И не слышать, о чем их спрашивают.

Но в дружелюбное русло они вошли быстро. Блинчики с шоколадом. Пирожное «Эстерхази». Ева устала искать подвох уже на втором бокале вермута. Она спросила:

— Сколько ты берешь за… не знаю, как вы, гейши, измеряйте свой заработок…

Арина с самоотверженным рекламным пылом начала выкладывать свой прайс-лист, но вдруг осеклась и, обаятельно икнув, закрывшись гуттаперчевой ладошкой, объявила, что все на свете решается в индивидуальном порядке.

— Скажи, зачем тебе весь этот джаз? Ты учишься на востоковедении или просто увлекаешься Японией, это стойкая мода — но что дальше? Приключения когда-нибудь закончатся, и начнется рутина. Я не просто так это говорю — я хочу предложить тебе более пристойную работу…

— Вы, случайно, не от Шуранских? — быстро спросила Арина, одновременно просветлев и напрягшись.

Что было делать? Ева, конечно, низверглась в игру, не зная брода, и сказала, что да. От Шуранских.

— Так вы знаете… где он?!

— Нет! — испугалась Ева, не успев даже подумать, кто этот он.

Арина печально улыбнулась:

— Понятно. Знаете, но не скажете.

Ева поняла, что попала в ловушку собственной лжи и надо выбраться из нее с достоинством. Она вздохнула в унисон с барышней и тихо, но твердо, едва сдерживая предательскую суетливость, ответила:

— Нет, Арина, я не знаю. Кто-то наверняка знает, а я — нет. Мне ни к чему играть твоими чувствами. Меня не посвящали в твои тайны. Я не имею отношения к этому.

— Тогда в чем ваше предложение? — Голосок гейшинский завернулся в трубочку и стал глохнуть.

И тут Ева почувствовала, что эта девочка — лошадка робкая, но норовистая, и свой самурайский меч она прячет недалеко. Пришлось вспомнить одну историю — про призрак Черного шахматиста, который завелся в доме одного богатого сумасброда и который может прогнать только гейша. Такой вот интересный пунктик у хозяина! Такая вот экзотическая прихоть! И сколько уже девок ему приводили под видом гейш — всех гнал взашей, потому что чуял подвох. Потом нашлась на старуху проруха — на одной все же срезался, приветил ее, потратил на нее денег полвагона, но потом и ее прогнал. Поскучал еще лет десять, подлечился, и теперь у него снова обострение. Родня опять днем с огнем ищет настоящую гейшу. Боится, что безумец снова отыщет какую-нибудь проходимку и уж теперь ей завещает все своей состояние — деньки-то его сочтены! История словно про принцессу на горошине! Теперь ты понимаешь, девочка, какая тебе предлагается тонкая миссия…

Плетя кружево бредовых подробностей и изо всех сил сохраняя серьезность, Ева была предельно корректна и подчеркивала, что речь не об интимных услугах, а о тонком сочетании артистизма и порядочности, которое безуспешно ищут родственники старого безумца. Быть может, Арина смогла бы помочь им в этом деликатном деле? Ева за нее готова поручиться. В конце концов, работы не так много: надо вести успокоительные беседы с безобидным маразматиком. Он не буйный! Становится в позу, только если его обманывают, но того, кто не обманывает его доверие, никогда не обидит. У него есть слуги, пожилая семейная пара…

Конечно, Арина сказала, что подумает над предложением. Куда ей было деваться! Вопрос в том, куда было теперь деваться Еве. Но пока не ввяжешься в игру и не втиснешься в комедию положений, нет стимула искать выход. В раздумьях и поисках кошелька в сумке Ева наткнулась на… свой киберталисман. С тех пор как в моду вошли эти бездонные саквояжи, Ева никогда не знала толком, что носит с собой, — в недрах ее торбы колыхалось все внезапное разноцветие ее бытия. Пришлось вспомнить, что однажды непристойный подарочек дочери был записан в талисманы. Ева вновь почувствовала, как ей трудно оторваться от чудной прохладной кожи. Как такое возможно — не холодная, змеиная, а именно прохладная, словно у кого-то долгожданного, только что вошедшего в дом из ноября… Такая прохладная, что вот-вот снова станет теплой, узнаваемой, родной… и она окунулась в манкость любимой игрушки.

— Смотри, что мне дочка подарила! — Сама от себя не ожидая, она вдруг решила повеселить Арину.

Кажется, гейшу не должны шокировать такие жесты. Но в этом Ева просчиталась. Арина даже отодвинулась от столика при виде такого сюрприза.

— Прости, если я тебя оскорбила, — сконфузилась Ева, проклиная себя за показную распущенность. Фривольная легкость у нее явно не вышла. Теперь она может прослыть одинокой любительницей суррогатного секса. Унылая перспективка!

— Нет-нет, вы меня ничем не оскорбили, — поспешила заверить Арина со своей удивительной одновременно чопорной и испуганной улыбкой. — Просто носить это с собой — дурная примета. Насколько я знаю…

— Почему? — возмущенно усмехнулась Ева. Что еще за вздор! Она взрослела на доморощенной эзотерике, которая гласила, что фаллический символ всегда к лучшему. Но амулеты из органического материала, видимо, не чета зловещей синтетике.

Арина от важности своей просветительской миссии даже надела очки, чтобы произнести маленькую поучительную речь:

— Одно дело, если для вас это чисто функциональный предмет, который вы храните в укромной прикроватной тумбочке и изредка дополняете им свою и без того богатую интимную жизнь. Но носить его с собой — это… как взращивать рядом с собой искусственного мужчину, который занимает вашу вагину и не пускает в нее никого другого. Никогда не придавайте мертвой материи значения большего, чем она заслуживает!

— Она не мертвая. Вот, сама потрогай! Не брезгуй, я никогда его не использовала по назначению. — И Ева, упражняясь в бесстыдстве, в прямом смысле слова положила большой предмет перед своей визави.


В ту же минуту к их столику подошел официант, принесший счет. Прелестная вышла сценка! Вот уж девочки вдоволь похихикали. Пока Арина, повертев в руках визитку с рекламой кафе, что была вложена под чек, не обнаружила на обратной стороне странную надпись «завтра у водяных часов в 20.00».

— Это вы устроили?! Я так и знала, я так сразу и поняла! — Ликованию Арины не было предела.

«Господи, что она еще мне приписала?!» — только и успела подумать испуганная Ева. Но разубедить в чем-либо импульсивную девицу она не успела — та поспешила распрощаться, оставив свое, как она выразилась, резюме. Вот чокнутая! И что вообще все это значит… Помешалась на каком-то сбежавшем от нее балбесе и думает теперь, что предназначение любого, кто к ней приближается, — принести от него весточку или устроить с ним встречу. У водяных часов… Видали романтику! Как будто, если бы парень хотел, он не приперся бы к ней сам без всяких часов с какой-нибудь завиральной байкой, дешевым шампанским и бордовой розой, которую она потом засушит и будет перевозить с флэта на флэт в тубусе для маминых чертежей!

Обескураженной Еве ничего не оставалось, как ознакомиться с резюме этой дурочки. Это оказалось на удивление беллетристическое чтиво. Не то что скучная стандартная анкета, которую предоставляют вменяемые смертные. Вместо хроники о местах работы здесь имелась фантазийная биография — и вся она сводилась к тому, что барышня универсальна с рождения. То есть сегодня она гейша, а завтра министр культуры. Правильно выдержанная перспектива! Фотографии тоже вполне в духе — никаких фривольностей, и одновременно с тонкой пикантной ноткой. Наряды строгие, но обтягивающие, цвета неброские, но теплые, эротичные, песочно-терракотовые, пурпурные. Только вот зачем вся эта авантажность заканчивалась подробным домашним адресом… ну да бог с ней. Расплатившись, Ева устремилась в сторону дома. Она была во власти того особенного драйва, когда обескураженность подталкивает к беспорядочной активности. Собственно, все шло по плану — прежде чем пойти к блудливому затейнику Коменданту, Ева собиралась наделать собственных ошибок. Иначе она перестала бы себя уважать. План ее был незатейлив — она переманивает гейшу к другому работодателю. Но все пошло по неожиданному сценарию, и первый блин вышел комом, что простительно — кто их разберет, этих работниц полночного фронта! Может быть, этот ее таинственный Он — попросту сутенер? Но разве у этих жриц тоже есть сутенеры? Нет, ни к чему им эта грязная зависимость, они индивидуалки до мозга костей! И вообще гейша — вовсе не проститутка. В этом вопросе Ева уже была мало-мальски подкована — она изучила вопрос вдоль и поперек, вплоть до приятного бонуса в виде одноименной шоколадки.

Все вопросы она оставила Коменданту. Такие сюжеты должны быть ему по душе.





Случайные короли




Я так плохо танцую, что делаю это только за деньги. Надо же хоть что-нибудь выдать при встрече, кроме злой неловкости, — так пускай будет эта фраза. Встречаться будем поздно, в полумраке, — я так устрою. Возможно, он и не поймет, что это я. Да и кто он такой, чтобы узнать меня! Мальчик из песочницы моей девственности, из детских трепетаний. Я была такой рохлей тогда — вспоминать противно. Дорогая собачка элитной породы с характером дворового щенка. А все потому, что меня не любил отец. Дрессировал, как мальчишку, в высшей математике, орал, что я ни на что не гожусь и закончу свои дни в борделе… Я боялась отношений с мужчинами до оторопи — и одновременно мечтала о гибриде Оле Лукойе и бесстрашного Маринеско. Я была доверчивой и жалкой. Даже имя свое с затхлой библейской отрыжкой — Руфина! — произносить стеснялась. Никто не заподозрит во мне ту, прежнюю!

А если объект моего первого душевного тремора меня и узнает — не собираюсь разводить сантименты. Он просто выполнит для меня работу, которую лучше его не выполнит никто. Конечно, очень некстати эти наши юношеские страстишки! Кто бы мог обеспечить меня таблеткой для стирания памяти — сразу бы ему и подбросила в жаркое. Он по-прежнему любит немудреную домашнюю пищу. Девчонка подробно описала его привычки. Она молодец, старательная. Пронюхала не так чтобы много, но выводы уже сделать можно. Нашла у него даже ящик стола, полный всевозможных печатей. Значит, жив курилка! Моя тайная идея с гейшей сработала. Подарок, присланный по ошибочному адресу. Слегка в опереточном духе, но он любит такие шутки. И не подозрительный. А главное — не жадный. Оплатил нежданную услугу безоговорочно!

Наденька, слава богу, пока не догадывается о моих истинных целях. Хотя эта псевдогейша мне все выложила при ней. Но я легко срежиссировала женский разговор по душам — мол, первая любовь, он был такой трепетный… а стал! «Кошмар-кошмар… нет, пожалуй, не буду отвечать на его приглашение тряхнуть стариной, раз он теперь — любитель клубнички. Ах, как хорошо, Ариночка, что вы для меня это сделали. Может, взять на вооружение новую услугу „Проверка вашего избранника гейшей-разведчицей“?! Ха-ха…» И далее в том же духе… Наденькина бдительность была убаюкана щебетанием. Ей чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не квасило. Оно и понятно… Хотя никогда нельзя знать наверняка, что она там себе на ус мотает. Эта гарпия вырвет свой кусок из любой пасти, да еще чужой добудет. Давно минули времена ее доброты. Хотя если затея выгорит — всем хватит, даже самым жадным. Чтобы провернуть прибыльное дело, надо не только молиться светлым силам, но и задобрить темные. Наденька теперь — их полномочная представительница. Бросим ей жирный кусочек — и нас минуют козни дьявола.

Столько вод утекло с тех пор, а мне все же неловко до сей поры вспоминать, как я убивалась по этому парню с каштановыми бровями. И наша домработница Марта поневоле была свидетельницей моих слез. Мало-помалу она стала моей верной наперсницей и щедро нагадывала мне на картах случайных королей. Хотя она понимала, сердечная, что ими сыт не будешь.

— Ласточка моя, вся эта романтика — только чтобы им, мужикам, жить припеваючи. Намучаешься еще с ними. Радуйся, что твой трясогуз сам удрал — значит, Бог тебя жалеет. Пока.

Но я-то, молодая дура, с ненавистью отбрыкивалась от божественной жалости. Родителям, как мне тогда казалось, было наплевать на мои страдания. А Марта была доброй. Без затей, но с природным умом. Не интриганка, но и не простушка. Виртуозно подстроила знакомство с Валеркой — вот он, случайный король, как будто подвернулся! Приличный парень на жигуленке — но тогда мне было плевать на машины, мой-то объект мечтаний и иллюзий вообще руля не нюхал. И что с того, что у отца была черная «Волга», — мне все наши семейные привилегии претили, я ж по юношескому протесту жалась к бедноте. Валери — так мне нравилось его называть — обаял меня в два счета. Он был старше меня — тогда казалось, что намного. Чуткий, заботливый и… теплый. Не то что мой папаша. Да и с матерью у меня отношения были, как покатый жесткий топчан. Но с истерической сердцевинкой — я с раннего детства чувствовала, что в нашей семейке у всех друг к другу страх и слезы. Валера после них — бальзам. Я влюбилась и только потом узнала, что наша чудная участливая Марта — его мать. Вовремя подсуетилась, чтобы сынок сделал хорошую партию. Я ее, конечно, не осуждаю, Валери достоин лучшего. Не осуждаю — убила бы только нежно! И вообще главное — все хорошенько обсмеять…

Марта, царство ей небесное, попыталась исправить мною Валерино невезение на женщин. Первая девушка его бросила, первая жена его мучила — он страдал, как и положено доброму молодцу не в сказке, а в миру. В сказке он вознагражден за подвиги, а в жизни нет конца его испытаниям.

Мы жили недолго и счастливо — пока не жили вместе. Любовь в старенькой машине, вся та нежная романтика, о корыстной подоплеке которой предупреждала Марта. Но рано или поздно слухи должны были долететь до родителей. Представляю, каково им было узнать о моем новом «хождении в народ»! Вот потеха… У меня мелькали догадки, что с моим первым мальчиком они повели себя точно так же — но в это мне поверить было трудно. Само бы рассосалось, зачем было вмешиваться, игра не стоила свеч. А вот с Валеркой я пошла на принцип. Он-то был хороший, не то что тот, которого даже первопроходцем не назовешь. Тот был с каверзой, с вредной компонентой. Почему он исчез без объяснений — исчез для меня? Мы встречались, разумеется, на факультете, но скользили мимо друг друга, как тени. Началось это без объяснений. Мои попытки заговорить он пропускал мимо ушей. Я настолько не понимала, что происходит… в общем, маменька определила меня в психушку. Там за меня взялись изуверы-докторищи и якобы щадящими препаратами — я ведь была на особом положении — закрепили мою неврастению. Так что Валери я досталась расшатанной, зато страстной. Особенно когда выпью. Но главу о том, как я сломала своему смиренному мужу ребро, мне хочется пропустить. Не люблю, как многие нынче, городить вокруг своего свинства оправдательный анамнез. Типа я была больна, у меня началась депрессия-агрессия, агония-бегония… Да запила я просто потому, что мне надоело все это долбаное хозяйство, картофельные очистки в раковине и пылища под диваном! И во все это тыкали носом меня, потому что, понятное дело, я баба и должна содержать дом в порядке и готовить муженьку разносолы. А это было совсем не по мне. Забыл Валери, из какой я спеси сделана…

Но Марта не забыла. Она отрицала очевидное и думала, что я принесу ее Валерочке статус и преумножу сбережения семьи. Потому что я не просто пьяньчужка — я благородных кровей. Она, глупая, завещала нам двоим свои сказочные сокровища, над которыми мы до поры до времени потешались во всю глотку. Но я вот что уяснила в своем первом и неповторимом браке: пока люди вместе ради секса и еды — все более-менее гладко. А вот когда появляются сны о чем-то большем…

Где у него кнопка?

Комендант встретил Еву голодной улыбкой и начал светскую беседу о гермафродитах. К чему бы? Ах да, только что он организовал ОЗОН — Общество защиты отклонений от нормы, членом которого пока числился в единственном экземпляре. Но его ряды, несомненно, будут расширяться, ведь любое отклонение, тем более яркое, — это знак божий.

— Чего-то попа у тебя стала твердая, как безе. У меня недавно была одна такая. Такая вся модная и едкая. Только как в анекдоте — умище-то ей девать некуда. Может, ты тоже поумнела? И затвердела…

Жил Комендант в престижном доме четырех статуй. Даже путь к нему был приятен — остроконечная высотка на берегу реки. Четыре статуи у парадного входа — это времена года. Изыск архитектора, пригласившего скульптора — своего пьющего друга. Легенда гласит, что тот запечатлел в мраморных формах своих матушку, жену, дочь и… некую таинственную четвертую ипостась женщины — может, просто утраченную в детстве сестру и не надо было усложнять и думать про любовницу? — которую, однако, родные приняли за банальный адюльтер. И семейной жизни талантливого ваятеля пришел конец. А если учесть, что он пил, все кончилось и вовсе плачевно. Многие, до кого долетели обрывки этой истории, напряженно искали среди статуй ту, роковую… но никто точно не знал, которая из них олицетворяла четвертую роль женского начала. Ходили слухи, что в четвертой есть тайник и там спрятаны сокровища Радзивиллов, чьим потомком являлся незадачливый скульптор. Комендант уверял, что несчастные зима, весна, лето, осень были не раз подвергнуты экзекуциям — вскрытиям, сдвигам и прочим унизительным для памятника манипуляциям. Словом, у дома была своя тайна — и это повышало стоимость здешней недвижимости.

— Терпеть не могу правдивые истории, Ева, — заупрямился Комендант, но это было его привычным ритуалом. Он никогда не слушал с первого раза, ему нужно было покапризничать и набить себе уже и без того немалую цену. И только потом он становился весь внимание. А пока он не мог понять, стоит ли ему ввязываться в эту историю. Какой-то муж зачем-то разорился, дурачок! Его обманула какая-то докторица, переделанная в торговку, — ну и так ему и надо, раз мозг уже размяк. И выручать его нет никакого смысла, ибо другой стервятник вскоре вновь разорит его гнездо. — Давай бросим монетку. Орел — я впишусь в ваш блуднячок. Решка — ты мне уступаешь эту ночь… Шутка! Не надо мне никаких ночей. Что я, ночь себе не придумаю?! Что я, лысый-закомплексованный-на джипе… Ты знаешь, что на джипах ездят лысые и закомплексованные, с которыми просто так ни одна приличная бейби не пошла бы, если бы не джип?

Нет, она не знала, и ей было не до джипов и не до проблем их владельцев. Более того — сейчас они ее даже раздражали. У нее была насущная проблема — вчера Валерий Михалыч чуть не отдал богу душу, вызывали скорую — последствия его финансового краха. Еве было необходимо срочно найти способ вернуть эти проклятые деньги. А Комендант был единственным знакомым ей мастером нестандартных схем наживы. Один из ящиков его стола был наполнен печатями всевозможных инстанций, чьи документы он упоенно и злорадно подделывал — иногда даже не из корысти, а просто из любви к искусству и глубинной своей ненависти ко всякого рода власти. Надуть ее, объегорить и нагреть — задача каждого мыслящего человека на этой планете. Таков был наипервейший постулат Коменданта, что сопрягался с его представлениями о справедливости. Властью для него обладали не только государственные институты — но и любой работодатель, квартировладелец и прочий индивидуум, имеющий в арсенале зависимых и подчиненных. Поэтому обиженных ими Комендант всегда выслушивал — пускай и с саркастической чуткостью. И был не прочь выдумать для обидчиков изобретательное наказание — будучи в должном настроении, конечно. А сегодня он был как будто в иной тональности. Проскальзывала нота «мне надоело». Или Ева была слишком мнительна: она часто обращалась за деловой помощью к людям, которые вот-вот должны уйти в отпуск. Просто совпадение, но в нем Ева всегда усматривала недобрый умысел.

— Что тебе какие-то джипы, когда в твоем распоряжении всегда лучшие ляжки столицы, — ляпнула она, ведь знала, чем порадовать старика.

Вскоре они мирно смаковали «дождевую» коньячную дозу — то есть на донышке, но удовлетворяющую жажду эндорфинового сосудистого тонуса. И Комендант объяснял ей, что если из столь любимой Евой киберкожи сделать «костюм человека», то можно будет как следует позабавиться. Натягиваешь на себя такую одежку — как личину Человека-паука — и делаешь с народом что хочешь. Ты теперь наркотик, твои прикосновения — лучшее, быть может, что даст жизнь какой-нибудь скромнице из Тушино. И тебе открыты все двери! Все секьюрити пропускают тебя куда хочешь, ибо не ведают, что творят, когда твоя прохладная длань невзначай касается их потных волосатых лап… «Какая чудесная идея!» — смаковал Комендант, а еще больше его заводила — и тут же огорчала конкуренцией — выдумка про кибермужика, который своим веселящим волшебным фаллосом может производить любые вибрации…

— У него что, пульт управления членом будет? — хохотала Ева. — Как в «Приключении Электроника»: Ури, Ури, где у него кнопка! Прелесть какое безобразие…

Но нам-то с этого что? Интереса к гейше Комендант не проявил. Бегло пробежав ее досье и выдохнув что-то вроде того, что нынче всюду фейк и ничего настоящего, он «да» и «нет» так и не сказал. Попросил время на обдумывание и от предложений процентов от сделки — пять, десять, двадцать пять — только досадливо отмахивался. А Ева-то понятия не имела, сколько предлагать, поэтому щедро повышала ставки. Даже такого охальника и строптивца можно пропитать интересом к своему предложению. Деньги, новизна — что еще?! Но вот беда — деньги он со своих не брал, зная, что с них все равно не получишь положенного по таксе. Насчет интимного бонуса вроде ночи с ней — так, пожалуйста, только ведь в его распоряжении лучшие туловища столицы, это в известном смысле правда. Зачем ему Ева…

Она ушла от него со словом «фейк», вертевшимся в тяжелой пустой голове. Он попросил зачем-то оставить ему киберигрушку. Но к моменту прощания оба уже так обсмеялись и обшутились на данную тему, что у Евы даже сил не было поерничать.





Притихшие демоны




У некоторых мужчин можно быть не единственной, но при этом чувствовать себя уникальной. Наденька ежедневно находила оправдания для своего Санни — так она назвала своего сезонного друга, заимствовав прозвище у неистового персонажа «Крестного отца». А как же его зверская гибель в фильме? Глупости, Надежда Особова была не суеверна. Суеверия — участь невротиков и циркачей. Санни ей настолько нравился, что она решила: даже если он изредка будет изменять ей, она все равно будет с ним. Потому что верность не слишком вяжется с его характером, и не стоит ждать от него невозможного. И даже если он будет мучить ее своей параноидальной чистоплотностью, что абсолютно несовместима с его здоровой мужской мощью, — что ж, она простит и этот порок. Надо заметить, что никакая женская аккуратность и любовь к порядку не сравнится с мужской. Если сие редчайшее качество присуще мужской особи, будьте уверены — она сведет ею близких в могилу. Пускай. Надежда приняла решение терпеть. Потому что никогда не встречала мужчины, что был бы настолько для нее целебен, что каждый день она возносила хвалу Богу, в которого не верила и знать его не желала. Но надо же кому-то говорить спасибо! Как и надо куда-то испаряться положенным коньячным парам от янтарного живительного напитка, который зреет в дубовых бочках. Виноделы ведь так и называют эту незримую воздушно-капельную материю — доля ангелов!

Может быть, Надежде наконец повезло с сильным мужчиной, который ею не помыкает? Она давно не верила, что такое возможно. Она предпочитала весной обновлять гардероб, куда входили прежде всего не тряпки, а мужчина и автомобиль. Хотя по части машин она была консерватором и не допускала чехарды. А вот с мальчиками приходилось устраивать жесткую ротацию…

— Я исчезающий вид, Надюша. Я от всех жен уходил сам. А если я от кого ухожу — то те, кто их утешает неправдой, говорит, не плачь, он вернется, — они сами исчезают. Такой закон. Закон имени меня… — И жилистая улыбка делала его страшным.

Вот и пойми — шутит он или всерьез. Конечно, с ним нельзя было топорно, по-семейному. С ним — только веселая смерть. Он и вправду имел обыкновение исчезать, ничего не объясняя. И всякий раз Наденька, тертый калач в бизнесе, изводилась, как клуша — жена дальнобойщика, и смуглая ее змеиная злая кожа готова была сползти, словно пластиковый чулок с любимой сливочной сосиски. Да, вкусы у нее остались бюргерскими, плебейскими: сосиски, шпикачки, селедка, квашеная капуста, вареная сгущенка. Она знала пословицу «трудись упорно, родись у лорда» — и понимала, что, раз у лорда уже не родилась, надо брать мышцей, локтем, наглостью. Чем угодно — только не стремиться выкупаться в голубых кровях, чтобы самой к ним примазаться. Ей и без них неплохо.