Реанимация судьбы

Надежда


Я отдала книгу-шкатулку с брошью Игорю и испытала облегчение — теперь не нужно будет вздрагивать при мысли о том, что она лежит в моем шкафу. Одной проблемой стало меньше.

После того разговора в «зимнем саду» Игорь вдруг исчез. В другое время меня это никак бы не взволновало и не тронуло, мы и прежде пересекались с ним здесь случайно. Но после того, что он рассказал, я испытывала тревогу и беспокойство за него. Наверное, это происходило потому, что Игорь остался единственным человеком, который знал меня до всего произошедшего. Хотелось иметь хотя бы бывшего родного человека. И я решилась задать вопрос о его исчезновении своему врачу. Вячеслав Андреевич удивился:

— Авдеев? А откуда интерес?

Я сперва хотела прикинуться влюбившейся дурочкой, но потом поняла — нет смысла врать, все равно всплывет, да и что такого, дело-то прошлое.

— Он мой бывший молодой человек.

Брови Василькова взлетели вверх. Он сдвинул на кончик носа очки и протянул:

— Да вы, Надежда, полны сюрпризов. А Авдеев настоящий партизан, словом не обмолвился.

— Зачем? Мы давно расстались.

— А позволите узнать причину?

— Вячеслав Андреевич, скажите прямо — его уволили?

Васильков аккуратно взял меня под локоть, отвел к дивану у окна:

— Разве его должны были уволить?

— Слушайте, ну, сколько можно притворяться и водить хороводы? Давайте начистоту — я вам расскажу все, что вы хотите знать, а вы — мне. Идет? — предложила я.

Васильков кивнул:

— Идет.

— Тогда вы первый.

— Ну, хорошо. Авдеев взял отпуск без содержания, потом вернется.

— Потом — это когда?

— Когда… словом, когда придет время.

— Вы считаете его сумасшедшим? — тихо спросила я, беря Василькова за руку и сжимая ее. — Это не так! Я жила с ним, я вам категорически заявляю — он не сумасшедший. Единственное, что его по-настоящему интересует в жизни, — медицина, он весь этому отдается.

— Иногда подобная одержимость может стать причиной проблем.

— Да! И я знаю, о чем вы говорите. Но поверьте… он в тот момент просто сломался. Не выдержал многолетнего давления.

— Это вы о чем?

— Перестаньте, Вячеслав Андреевич. Это я о том случае в операционной, когда Игорь… ну, словом, когда он… — и, хоть кричи, я не могла произнести эту жуткую фразу «убил свою мать», хотя именно Игорь первым произнес ее.

Васильков внимательно наблюдал за мной, чуть склонив голову к правому плечу:

— Он что же, рассказал вам? Давно?

— На днях. Это случилось с ним уже после того, как мы расстались, я ничего не знала. Понимаете, его мать… словом, я все то время, что жила с Игорем, привычно считала, что она не любит и изводит меня по одной банальной причине — я не подхожу ее сыну. Ну, согласитесь, многие матери так считают. Я не обращала внимания, с Игорем-то у нас все было хорошо. А оказалось, что его она изводила еще сильнее, в сотни, в тысячи раз… Конечно, он не хотел идти домой, конечно, ему было проще отгородиться работой и книгами. Может быть, если бы я осталась, все не зашло бы так далеко.

Васильков внимательно слушал, покачивая ногой в огромном белом шлепанце, и смотрел в стену, по которой почти до самого пола спускались побеги плюща. Наверное, он мне не верил…

— Слушайте, Надежда… он никогда не упоминал в разговорах отца, вы не знаете, он был вообще?

— Был.

В памяти всплыл разговор с матерью Игоря — жуткий монолог озлобившейся женщины, которая много лет старательно давила в себе эту злость, а тут внезапно не смогла удержаться и выплеснула все на меня. Как сейчас вижу — я стояла у раковины и мыла посуду после ужина, Игорь дежурил, мы были в квартире вдвоем. Она пришла, демонстративно, оттеснив меня от раковины, вымыла свою чашку, налила чаю и села у окна, выпрямив спину. Задав мне пару ничего не значивших вопросов, она вдруг обрушилась на Игоря — и что много работает, и что постоянно торчит то в больнице, то в библиотеке, и что расходует себя, стараясь загладить вину. Это упоминание о вине меня насторожило — тогда я и подумать не могла, что мой Игорь, спасающий жизни в больнице, вообще может быть в чем-то виноват. Он казался мне почти святым. И, когда я попробовала робко возразить, она и вывалила мне эту семейную историю о смерти отца Игоря. Из рассказа выходило, что Игорь заставил отца идти за детальками конструктора, а тот просто не выдержал быстрой ходьбы и предшествовавшего ей подъема на пятый этаж с сыном, которого пришлось волочь в буквальном смысле на себе. Оказывается, она всю последующую жизнь внутри себя обвиняла сына в смерти мужа. Но вслух говорила совершенно другое — так и сказала, мол, я говорила, что его вины нет, но давала понять, что это именно он стал причиной смерти отца. Даже не представляю, как вообще Игорь умудрился сохранить хоть какую-то психику.

— Понимаете, мать внушала ему комплекс вины. Каждый день, каждую минуту. С двенадцати лет. Конечно, у него в голове это сидело — а если бы я не сказал про потерянные детальки, а если бы не заплакал, не пустил бы его. Ну, подумайте, каково подростку с таким грузом?

— Да, удивительно, что он умудрился и школу закончить, и институт, и состояться как хирург в такой сложной области, как кардиохирургия, — задумчиво протянул Васильков. — А как человек? Надя, какой он как человек?

Я пожала плечами:


— Замкнутый. Не очень общительный. Но если знать к нему подход — то нормальный. Мы с ним правда очень хорошо жили. Я ведь сама ушла, устала все время быть одна. Но если бы поняла причину… может, смогла бы что-то изменить.

— Да, трудно ему придется.

— Может, мне с Аделиной Эдуардовной поговорить?

— Зачем?

— Ну, чтобы она оставила Игоря. Вы ведь сами признали, что он хороший хирург. Так дайте ему шанс.

Васильков тихонько похлопал меня по плечу:

— Не волнуйтесь, Надя. Сейчас с Авдеевым работает хороший психолог, он поможет ему справиться с внутренними проблемами, а потом Игорь вернется к работе. Мы на самом деле считаем его хорошим хирургом, и если он справится с собой, то может многое сделать в нашей области. Аделина ни за что не упустит талантливого врача, чего-чего, а чутья у нее не отнимешь. А вам спасибо за разговор, Надежда. Вы мне открыли глаза на некоторые вещи.

Он тяжело поднялся с дивана, и я вдруг заметила, что он при ходьбе припадает на левую ногу и вообще идет походкой уставшего человека. Наверное, скоро уйдет на пенсию, подумала я и направилась в палату.

Мне предстояло решить еще несколько вопросов. Например, нужно ли теперь уезжать. Если честно, то делать это мне не хотелось, но, поразмыслив, я поняла, что не имею другого варианта. То, что успела проиграть моя мама до своего фантастического везения и после него, по-прежнему будет висеть на мне, и я никогда не рассчитаюсь, потому что даже продать теперь нечего, все мое недвижимое имущество сгорело. А бегать от кредиторов по городу — перспектива так себе, да и рано или поздно бежать окажется просто некуда. Нет, придется воспользоваться любезным приглашением Эдуарда Алексеевича, ничего не попишешь.

А потом мне позвонил Максим. Я мысленно поставила на нем крест в тот самый день, когда сопоставила факты и поняла, что он тоже может быть причастен к моим неприятностям. Не знаю, зачем вообще сняла трубку, но когда ответила на звонок, Максим сразу сказал:

— Надя, клянусь, я не знал. Моя работа — проверять клиентов, но иногда патрон просит о личных услугах. Я ведь не знал, что речь о тебе, он фамилию другую назвал.

— Это мой псевдоним еще с тех времен, когда я журналистом была.

— Надя, я никогда бы не причинил тебе вред, — просто сказал Максим, и я почему-то сразу ему поверила. — Ты ведь помнишь, что я тебе рассказывал? Ну разве я мог бы обидеть дочь человека, который мне в прямом смысле слова не дал жизнь сломать? Нельзя быть неблагодарным, это такое пятно, которое потом ничем не ототрешь.

— Я понимаю, Максим. И спасибо тебе.

— За что? — удивился он.

— За честность.

Мои документы привез симпатичный мужчина лет сорока, представившийся Жаком. Он прекрасно говорил по-русски, и только какие-то совсем неуловимые черточки выдавали в нем иностранца.

— Мы улетаем послезавтра. Вот ваш билет, ваш паспорт, виза и разрешение на временное проживание. — Он подал мне коричневый пакет. — У меня еще есть дела здесь, а послезавтра буду ждать вас в аэропорту. Если вы не захотите показать мне вечером город.

— Если вам интересно…

— Мне очень интересно, где раньше жил мой шеф. Он много об этом рассказывает.

— Вы в каком отеле остановились? — Жак назвал отель в центре города, и я, прикинув, сколько мне понадобится времени, предложила: — Тогда встретимся у большого фонтана — он у входа справа, часов, скажем, в шесть — вам удобно?

— В шестнадцать тридцать у меня встреча, но я освобожусь к шести.

— Я буду вас ждать.

Мы долго гуляли по вечерним улицам, и я почему-то совершенно ничего больше не боялась — как будто новый паспорт мог стать защитой. Жак с интересом слушал мои рассказы, задавал вопросы и все поглядывал на меня сверху вниз, думая, что я не замечаю его взглядов, увлекшись рассказом о родном городе.

В последний раз я прошла мимо родного дома, где родилась и выросла, бросила прощальный взгляд на окна сгоревшей квартиры и даже ничего не почувствовала. У меня начиналась новая жизнь.





Эпилог


Надежда уехала в Швейцарию и через полгода вышла замуж за Жака. Она работает в фирме Эдуарда Алексеевича Драгуна референтом.

Игорь Авдеев прошел курс психотерапии, немного посидел дома и вернулся в клинику. Первое время оперировать ему не разрешали, и он вел прием и послеоперационных пациентов.

Со временем Аделина приняла решение разрешить Авдееву работать по специальности, и он начал собственное исследование в области реконструктивной хирургии нижней челюсти.

Матвей Мажаров приступил к работе в клинике в качестве хирурга и очень скоро начал задумываться об окончательном возвращении.

Вячеслав Андреевич Васильков окончательно перешел на административную работу, отказавшись от ведения больных.

По сценарию Оксаны Владыкиной был снят мини-сериал, но ее имени не оказалось даже в титрах. Денег за это ей тоже никто не заплатил.

Арсений Колпаков развелся с женой и женился на молодой актрисе, исполнявшей главную роль в его сериале.

Аделина Драгун, поддавшись уговорам мужа, решилась издать дневники своей матери, переработав их в пособие по хирургии. Работу над ним она успешно сочетает с руководством клиникой и усовершенствованием собственной методики.