Резидент

Устроившись на прохладе гранита, Тимофей аккуратно вывел первое слово «Донесение». Подумав немного, созрел на фразу:

«5 августа 1944 года в 13.30 на советскую сторону близ деревни Ковила перебежал бывший рядовой Красной армии Валерий Николаевич Федоров…»

Стараясь не сбить пришедший настрой, он подробно пересказал показания вражеского агента. Информация была серьезная, Федоров рассказал о разведшколе, в которой проходил обучение, о курсантах, с которыми был хорошо знаком. Назвал их имена, псевдонимы. Каждому дал психологическую характеристику, указал на слабые места, особо выделил сильные черты характера.

Неожиданно за спиной Тимофей услышал виноватый голос:

— Товарищ капитан, разрешите доложить.

Повернувшись, он увидел дежурного по роте старшего сержанта Ковалева. Тот стоял смирно, смотрел серьезно, даже не подозревая о том, что какую-то минуту назад спугнул такую легкую и невесомую материю, как вдохновение. Теперь его не вернуть! Во всяком случае, не сегодня. В следующий раз придется забираться в яблоневые гущи, чтобы не достали.

— Как ты меня нашел? — невесело поинтересовался Романцев.

— Интуиция подсказала, товарищ капитан. Она у меня как у разведчика, — радостно сообщил старший сержант.

Тимофей внимательно посмотрел на Ковалева: «Что за чудак? Это он так шутит или все-таки серьезно?»

— А может, все-таки кто-то конкретный подсказал?

— Может, и подсказал… Но ведь надо и человека найти, у кого можно получить нужную информацию. Правильный вопрос ему задать…

— Ладно, докладывай!

— Только что позвонил подполковник Кондратьев из отдела контрразведки армии. Сказал, чтобы вы с автоматчиками выдвигались в деревню Стругачи. Местные видели там подозрительных людей в обмундировании бойцов Красной армии.

Неужели те самые диверсанты, о которых обмолвился Федоров?

Сложив исписанные бумаги в планшет, Романцев распорядился:

— Скажи старшине Щербаку, что мы немедленно выезжаем, и пусть захватит с собой пятерых опытных бойцов. И следопыта какого-нибудь толкового. Сбор у штаба дивизии.

— Товарищ капитан, можно мне с вами в следующий раз? — взмолился старший сержант.

— Ты вот что… Давай развивай пока свою интуицию, может, еще и пригодишься.

Минут тридцать тряслись по проселочным дорогам, прежде чем достигли цели — небольшой деревушки, затерявшейся в лесу. Местность была отмечена следами недавних сражений. В доказательство тому в траве валялась проржавевшая гусеница от танка, а на пригорке, врывшись в прикопанный окопчик, лежала перевернутая станина от станкового пулемета со щербинами от пуль. Где-то вдали, позабыв про войну, в глубине чащи голосисто пели соловушки. Хаты старые, с прохудившимися соломенными крышами, безо всяких порожков. Бревенчатые стены крепко вросли в мохнатую землю.

На первый взгляд деревня была нежилая, но народ в ней жил — захлопали дверьми, едва услышали гул приближающегося грузовика. Когда полуторка проезжала сквозь деревню по неширокой улочке, в волоковых окнах без косяков и рам их встречали одинаковые взгляды — пытливые, с откровенной опаской.

— И куда нам теперь? — спросил Тимофей у водителя. — Ты, кажется, местность знаешь, всю округу вдоль и поперек успел объездить.

— Все так, товарищ капитан, объездил! — охотно откликнулся красноармеец. — Нам к той хатке, что рядом с колодцем.

Поддали немного газку, проехав глубокую промоину на самой середине дороге, и остановились у колодезного потемневшего от времени журавля, бодро задравшего серый клюв к самому небу. Бойцы проворно повыпрыгивали из кузова на землю.

Подле дома стояли трое бородатых стариков с бесцветными тусклыми глазами, одетых в поношенные шаровары, и две женщины в длинных цветастых платьях.

Поздоровавшись, капитан Романцев услышал в ответ тихое:

— Добри день[11].

— И кто тут свидетель? — бодро поинтересовался Тимофей, разглядывая немногих жителей.

— Я бачила[12], — вышла вперед женщина в длинном бесформенном цветастом платье и в широком платке, закрывавшем весь лоб и скулы. Только когда она посмотрела на капитана, стало понятно, что эта совсем молодая женщина, лет двадцати двух.

Провоевав три года, Романцев успел убедиться, что во время оккупации молодые женщины, особенно те, что были попривлекательнее, старались выглядеть постарше и подурнее: надевали длинные старушечьи платья, повязывали широкие платки. Перебор здесь уместен, нередко можно было повстречать симпатичную дивчину с лицом, перемазанным сажей.

Он сдержанно улыбнулся: похоже, что такие хитрости применялись и по отношению к бойцам Красной армии. Не очень-то местное население им доверяло.

Глаза у девчушки были ясные и чистые, будто утренняя роса. Экая лесная фея уродилась!

— Как тебя звать?

— Зося.

— Вот что, Зосенька, давай отойдем с тобой немного в сторону. — Отступили за колодец, спрятавшись под густую тень старой развесистой липы. — Давай рассказывай, что ты видела.

— Бачила четырьох вийсковых, — уверенно заговорила девушка. — Вони через лес шли. На них форма червоноармейцев была[13].

— Чем же они тебе не понравились? — доброжелательно спросил Тимофей. Чем-то девушка напомнила ему Зою. Взгляд такой же ясный и открытый. Соскучился по жене, как тут ни крути!

— Лица у них были якись злые. Вони озиралися весь час, як боялися, що за ними следять. Особливо мени последний не сподобався. Все по сторонам дивився и курив[14].

— Далеко отсюда ты их видела?


— А вот зразу пид лисом[15].

— Показать сможешь?

— Смогу.

Вышли на окраину леса, вдоль которого буйно разросся широким листом подорожник. В глубоких глинистых ямах намытая тяжелой техникой стояла грязная вода, вокруг которой сочно поднималась густая и высокая осока. Далее просматривался уже затянувшийся гусеничный след, уводящий куда-то в самую середину чащи. О былых сражениях напоминали два небольших окопчика, вырытых по самые плечи. Их можно было бы принять за рытвины или промоины, каковых немало в каждом лесу, если бы не бревенчатый бруствер и гильзы крупнокалиберного пулемета, щедро усыпавшие красное глинистое дно. Война пошла дальше, оставив после себя шрамы. Через год-другой затянутся и они. Природа все равно возьмет свое.

— Где именно они прошли?

— Тут, — показала девушка на едва примятую траву.

Тимофей осторожно ступил на тропу, словно преодолевал минное поле. За капитаном так же аккуратно, пристально всматриваясь в густую траву, двинулись разведчики. Романцев прошел уже метров тридцать, как вдруг увидел небольшой окурок, проглядывавший под смятой травой. Подняв его, понюхал. Качественный табак, можно даже сказать, отменный. Повертел его в пальцах — отвердеть не успел, совсем свежачок, выбросили недавно, возможно, каких-то несколько часов назад. Сигарета немецкая, на белой папиросной бумаге остались четыре немецкие буквы «ECKS». Марка сигареты была «ECRSTEI № 5», наиболее популярное курево вермахта. Тимофей Романцев прекрасно знал этот сорт сигарет, накурился их еще в сорок первом во время отступления из-под Киева. Свой российский табачок тогда уже закончился, а вот немецким удалось неожиданно разжиться. В одну из ночей подкараулили фашистский обоз, думали, что в нем продовольствие, а вместо сухого пайка и мясных консервов в ящиках оказались немецкие сигареты. Взяли тогда все, что смогли унести, потом этот табачок здорово выручал, когда проходили селения, где курево разменивалось на кусок хлеба. Так что в какой-то степени капитан испытывал к нему некоторую признательность.

— А теперь, милая, — посмотрел он на девушку, — пообстоятельнее все расскажи: что это были за люди и как они выглядели. Это важно!

— Це немцы?[16] — вскинула дивчина на него заинтересованный взгляд.

— Может, немцы, а может, и шпионы какие, но уж точно не красноармейцы. — Вот что мне скажи, какого были роста? А еще, худые или полные? Как выглядели, во что они были одеты? Ты ведь их хорошо рассмотрела?

— Разглянула, — с готовностью ответила Зося, заметно заволновавшись. — Я даже запах их табака почуяла. Вин мне дюже пахучим здрався. Мий дид махорку курив. Та вона горька була. А у цего дыма солодковатый запах ишов. Я хотела пидибрати окурок и дядьке виддати, а потим думаю: зачем ему немецький табак?

Нехай краще самосад курить![17]

— Все так, девонька, — похвалил Тимофей. — Пускай они сами своим табаком травятся!

— Вони високи були, як ви. На трех були плащи з якими темними пятнами[18].

— Ага, в маскхалатах, значит. Так…

— А ще на плечах речови мишки були. Зразу було видно, що вони тяжки[19].

— С чего так решила?

— Тяжко вони ишли. А ще трохи нахолялися[20].

— А четвертый как выглядел? Во что он был одет?

— Вин був крупний, мязистый. Тильки рюкзака вин не нес. У него за спиной був порожний речовий мешок[21].

— Вспомни еще что-нибудь особенное, чем они от других отличались? Может, наколка какая-нибудь на руках была или какая-то родинка? Может, кто-то прихрамывал? Или на вещах у них что-то написано было?

На какое-то время девушка задумалась, после чего уверенно продолжила:

— Вспомнила! На лямкив рюкзака були две буквы крупно написаны — «Мэ» и «Рэ»[22].

Романцев задумался. Среди солдат действительно существовала такая традиция — помечать свои вещевые мешки. Обычно писали номер части, фамилию или собственные инициалы, чтобы не перепутать его с другим вещмешком.

— Спасибо тебе, девонька. Я у тебя вот что хотел спросить: а почему ты нам помогаешь?

— Так ви ж свои, советские, — просто объяснила Зося. В голосе сквозило легкое удивление: по-другому, мол, и быть не может!

— Жаль, что здесь не все разделяют твои взгляды, — искренне огорчился Романцев. — А не боишься, что к тебе бандеровцы могут прийти?

— Боюсь, — просто призналась она. — Бандеривци моего батька с мамою вбили три роки тому… Когда сюды советская власть прийшла, так його видразу головою колхоза поставили. Вон бандеровцы його и вбили. Мучили довго[23].

Девушка говорила спокойно, безо всяких интонаций, какие обычно сопровождают непростой и тяжелый разговор. Стало понятно, что горе у нее было давнее, выстраданное и выплаканное. В какой-то момент Тимофею захотелось попросту приобнять девушку, утешить ее, приободрить, но он удержался. Сейчас вокруг столько горя, что всех не пожалеешь. И потом, чего же травить девчонке душу!

— Ты бы себя поберегла, Зосенька. Время сейчас очень горькое. Много несправедливого. Не можем мы к каждой дивчине солдата с ружьем поставить.

— А ви не переживайте за мене[24], я сегодня к тетке уеду, меня там никто не найдет.

Зося говорила уверенно и спокойно — видимо, для себя уже давно приняла твердое решение. Вряд ли кому-то под силу уговорить ее ступить на другую сторону. Незаметная. Тихая. Но столько в ее негромком голосе было убежденности и силы, что ее хватило бы на десятерых закаленных бойцов. Такую невозможно заставить, как и победить!

Девушка подправила серый старушечий платок, сползший на самые глаза, и в ожидании смотрела на Тимофея. «Сколько же ей еще предстоит претерпеть и вынести на своих худеньких плечах! Сколько еще горя доведется узнать… Поменьше бы его, девонька!»

— Жениха тебе хорошего, — на прощание пожелал Тимофей, улыбнувшись.

— У мене вже исти наречений[25].

— И кто же он? — не удержался от вопроса Тимофей.

— Командир Красной армии, — с затаенной гордостью произнесла девушка.