Рулетка судьбы
Часть 44 из 71 Информация о книге
– Тридцать первого декабря утром Терновская переписала завещание, указав выигрыш. – На Живокини? – На свою племянницу Настасью Тимашеву. Хотя видела ее до этого раз в жизни. – Да уж, кулебяка… – Михаил Аркадьевич почесал шею, на которой должен был висеть хомут. – Ладно, эта пронюхала… А сестра каким разбором прознала? Вопрос был чрезвычайной сложности. – Терновская вычеркнула Живокини из завещания. Теоретически могла сообщить ей выигрышную формулу… В качестве компенсации. – Живокини сестрицу прихлопнула? – Нельзя исключить… После чего Вера Васильевна выиграла состояние, раскаялась и пустила пулю в висок… Пушкин не смел шутить. Эфенбах нарочно проверил. – Это с какого же бока разминать? – только спросил он. – Есть гипотеза, Михаил Аркадьевич: Терновская узнала формулу рулетки, рассказала сестре. Обе выиграли и погибли. Как проклятие рулетки… – С ума скапустился? – ласково спросил Эфенбах. – У нас тут такое, а ты мне эдакое? – Простите, мысли вслух, – сказал Пушкин. – Очевидная невероятность. – Ну то-то же… А что оно самое? – У Терновской и Живокини пропали выигранные деньги. Их забрал убийца. – Формулу он же похитил? – Есть вероятность, что формулу сестры унесли с собой. В такое счастье Эфенбах хотел бы, да не мог поверить. – Это каким же макаром? – Убийца забрал деньги. Сумма велика, но ограничена. Формула открывает безграничные возможности выигрыша на рулетке. Теоретически… Как ни тяжка была неприятность, но Михаил Аркадьевич не мог не помечтать: попадись хитрая формула в его руки… Ох, чтобы началось… – Ищи убийцу, раздражайший мой, – сказал он, не отогнав сказочное видение. Пушкин встал, считая, что разговор окончен. – Убийца может не знать формулы и оказаться неподсуден, – ответил он и, пока глаза Эфенбах расширялись от возмущения, добавил: – По причине признания его врачебной комиссией психически невменяемым… На такой поворот Михаил Аркадьевич был не согласен. – Ищи убийцу! – повторил он и пригрозил пальцем. Месье Клавель окончательно размяк в тепле, лежал шеей на спинке стула. – Faites le jeurs, messieeurs! – крикнул он в потолок, раскинув руки. – Faites le jeurs, messieurs! Для французского организма шустовский оказался тяжеловат. В чем Эфенбах наглядно убедился. А месье сегодня еще рулетку крутить. Пора приводить в чувство… 14 Лелюхин как будто поджидал у кабинета. Закрывая собой бумагу от посторонних глаз в приемном отделении, предъявил Пушкину. – Из 2-го Арбатского прислали… Пристав Ермолов лично подписал, – сказал он. – Как видно, рассержен до крайности. Сообщение требовало от всех участков и городовых ловить сбежавшую из-под стражи мадемуазель Бланш, обвиняемую в воровстве. Далее следовало описание преступницы. Точное и однозначное. – Благодарю, Василий Яковлевич. – Пушкин вернул депешу. – Что с Кирьяковым случилось? На себя не похож… Пришлось Лелюхину одними глазами ответить: не сейчас, в свое время. – Так, пустяки, – ответил он громко. Пушкин присел на стул, на котором обычно помещались свидетели или допрашиваемые. Агате было удобно на его месте. Лицо ее игриво светилось. – Господин сыщик! Нашли убийцу несчастной мадам Терновской? – Она чуть покачивала ножкой. Носок ботиночка выглядывал из-под края юбки. – Нет, не нашел, – ответил Пушкин хмуро. – Зато поймал мадемуазель Бланш. Которая обокрала купца Икова на тысячу рублей. И сейчас будет отправлена во 2-й участок Арбатской части. Из которого сбежала… Как говорит господин Эфенбах: сколько волка ни корми, а конец у веревочки один… Мечты ее, мечты светлые, опять рухнули. Агата придумала, как сразит Пушкина новостью о выигрыше на рулетке, а потом, быть может, раскроет убийцу. Вместо радости и победы – такой сюрприз. Хуже того, Агата поняла: это сухарь не шутит. Сейчас потащит в участок. За решетку. И за что? Она скинула ногу и села смирно, как прилежная барышня. – Глупейшая ложь, никаких денег я у купца не крала… – Будет разбираться пристав Ермолов… Пойдемте. – И Пушкин протянул руку с ясным намерением. Агата отпрянула. – Да вы послушайте хоть! – испуганно сказала она. – Мне было скучно, решила немного размяться, чтобы не потерять навыки… В ресторане «Лоскутной» подхватила этого толстого, даже имени его не помню… – И обокрали, – закончил Пушкин. – Какой вы гадкий! – Агата скривилась. – И это после всего, что я для вас сделала? Платите таким недоверием… Пушкин не мог вспомнить ничего, что бы эта барышня для него сделала полезного. Ну, если не думать о серебряном чехольчике для карандаша. Что так и лежит вот тут, в ящике стола. Он промолчал. Зачем лишние слова, когда Агату не остановить. – Обокрала? Как вы только могли такое подумать! – Она говорила нарочно громко, чтобы слышал Лелюхин, повернувшийся к ним спиной. – Воровка я, что ли? Я ведь сама воровку поймала, если не знаете! Возмутительное бездушие! Сухое бессердечие! Такое подумать про меня! Мерзкие подозрения! Я – украла! Кто бы мог подумать. И какую-то жалкую тысячу рублей! Да если бы я его хотела обобрать, неужели остановилась бы на тысяче? Он бы из Москвы голым бежал! – Не обокрали. Что тогда? – спросил Пушкин, останавливая поток. Разгорячившись, Агата тяжело дышала. – Привезла на рулетку и только. Он сам деньги просадил! Удивить хотел ставкой в сто рублей! Ах, какой шик! Провинциальный индюк… Иков этот ваш смотрел, как Терновская выигрывает, и сам завелся. Спустил тысячу, а меня решил сделать виноватой. Знаете почему? – Почему? – покорно спросил Пушкин, предполагая ответ. – Потому что сбежала от него! – победно закончила Агата. – Он рассчитывал на сладкую ночь любви, а получил вот это, – и она сунула под нос чиновнику сыска фигу. Маленькую, но грозную. – Охранительную бумагу опять в номере забыли, – только сказал он. Агата поправила сбившуюся шапочку. – У входа «Лоскутной» на меня накинули мешок, – обиженно сказала она. – Купец меня подхватил и понес… А помогал ему один малоприятный господин… Все было ясно. Нужды тащить Агату в участок никакой. Пушкин и мыслей таких не имел. На всякий случай обменялся взглядами с Лелюхиным. Василий Яковлевич был того же мнения. – Здесь вам делать нечего, отправляйтесь к моей тетушке. Она ждет вас… Такое обращение было не лучше привода за решетку. Терпеть Агата не намерена. – Хоть вы и оскорбляли меня подозрениями, а я узнала нечто важное, – сказала она. У Пушкина не было ни времени, ни сил выслушивать то, что и так известно. – Вчера на рулетке незнакомая вам дама выиграла двести тридцать восемь тысяч. Фудель и Лабушев опять делали ставки и проиграли. Агата Кристофоровна расскажет подробности. Как захотелось Агате вцепиться в это наглое холодное лицо. Или влепить пощечину. Но пощечин на сегодня было довольно. Уйти вот так, раздавленной, она не могла. – Это не все известия. – Что еще? – Вчера вечером Настасья Тимашева не поехала на рулетку. Знаете почему? Она поскользнулась на прогулке и получила рану на лице… Вот здесь. – Агата показала на себе. – Ничего, до свадьбы заживет. – Какой свадьбы? – искренне удивилась Агата. – Думаю сделать ей предложение, – ответил Пушкин. – Она богатая наследница, имение. Отец ее, Тимашев, не будет против. Выйду в отставку, поселюсь в Тверской губернии. Буду вести тихую жизнь помещика. На досуге разгадывать ребусы. Никаких убийств и воровок… Чем не счастье. Улыбаться Агата умела в любой ситуации. Даже когда хотелось рыдать и кусаться. – У вас ничего не выйдет, господин Пушкин, – ответила она.