Рулетка судьбы
Часть 51 из 71 Информация о книге
– Куда она могла поехать, как полагаете? Тимашева пожала милыми плечиками. – Ума не приложу… Разве что к тетушке Живокини… Или к мадам Львовой… На этот счет Агата не сомневалась: мадам Живокини гостей уже не принимает, а про мадам Львову и вспоминать не хочется… – Что Прасковья хотела? – Не знаю… Ума не приложу… В одном можно быть уверенной: на рулетке ее не было. Это Агата знала наверняка. В очередной раз ей приходилось менять планы. Не время обижаться, надо действовать. Ее сил не хватит, тут нужна настоящая помощь. Агата решительно встала и потребовала, чтобы Настасья привела себя в порядок. Барышня была послушна. Агата помогла сменить измятое платье, поправила ей прическу, чуть подкрасила брови и осталась довольна результатом. Хватило нескольких штрихов, чтобы Тимашева посвежела и похорошела. Теперь и в полицию не стыдно показаться. 2 Давненько в Арбатской части не случалось ничего подобного. Пристав не мог вспомнить случая, чтобы его городовые открывали огонь на поражение. А тут – не только стрельба, но и пораженная цель. Да еще какая: вор по кличке Меток был известен тем, что пускал нож метко и без предупреждения. За что и получил воровскую кличку. За ним числилось много темных делишек, только взять не могли. И вдруг такой подарок: покушение, живой свидетель, вернее, пострадавший, и мгновенное возмездие. Вот такое правосудие Нефедьеву даже нравилось: не чикаться с вором, а пристрелить на месте. Была бы его воля, он бы вернул старые московские порядки, еще до реформ Петра (будь он неладен, царь-плотник): рвать у вора ноздри, потом бить батогами, подвешивать на столбе и держать, пока вороны мясо не склюют. Наглядно и поучительно. Зато тогда в Москве и замков не знали. Не то что теперь… Одно смущало Нефедьева в докладе городового: как это повезло Пушкину получить нож в грудь и уцелеть. Однако Лапин божился, что видел собственными глазами, как их благородие получил удар, упал на колени, а потом встал как ни в чем не бывало. После чего выразил городовому благодарность за меткий выстрел… Лапин был трезв как стекло, приставу пришлось поверить в невероятное. Бессмертный, что ли, этот чиновник сыска… Когда же Пушкин лично появился в участке с утра пораньше, Нефедьев встретил его тепло, жал руку и благодарил, что помог подловить вора. При этом косился на пальто и замечал небольшую прореху, как от ножа, на правой груди. – Как же вы уцелеть смогли? – все-таки не удержался он. – Каждое утро гигиеническая гимнастика, зимой обливаюсь водой, обтираюсь снегом, ныряю в прорубь. Закалил кожу, – ответил Пушкин. Показывать спасительный блокнот ему не хотелось. А лишняя легенда не повредит. Пристав не мог понять: над ним шутят – или в самом деле закалка. – Вы же вроде поспать любите… – Как проснусь – сразу за гимнастику. И вам советую. – Пушкин не стал снимать пальто: в сюртуке тоже прорезь. Нефедьев будет разглядывать. – Игорь Львович, я ночь провел в доме Живокини. Не возражаете? – Ваша воля, – ответил пристав. – Кого караулили? – Была гипотеза, что может появиться ночной гость. Как в деле Терновской. Гипотеза оказалась неверной. – Ну и хорошо… Так мы договорились, что Вера Васильевна сама пулю в лоб пустила? – Сегодня к вам прибудет свидетель, который должен провести опознание, – только сказал Пушкин. И как по заказу – отворилась дверь, вошел моложавый господин. Приказчику было немного не по себе. Он снял шляпу и огляделся. – Прошу простить, господа, это 1-й участок Арбатской части? Я правильно пришел? Тут Блум заметил Пушкина и направился к нему с явным облегчением. – А, вот и вы… Ничего, что забежал пораньше перед открытием магазина? Пушкин уверил, что для нынешнего дела это к лучшему. Он попросил подождать в приемной части, пошел в медицинскую распорядиться, чтобы приготовили тело. От доктора требовалось совсем немного: переложить в мертвецкой тело с полки на стол и прикрыть простыней. Преображенский обещал исполнить, хотя с утра пораньше перекладывать трупы не любил. Нервное беспокойство Блум тщательно скрывал. Он вежливо улыбнулся Пушкину. – Надо опознать задержанную? Или по полицейской фотографии? – спросил он, показывая, что читает «Приключения»[47] в «Ведомостях Московской городской полиции» и криминальные романчики. Что, в общем, одно и то же. – Надо, – ответил Пушкин, чтобы не пугать заранее. Вернулся доктор и сообщил, что для опознания все приготовлено. Пристав не мог упустить такой случай, лично повел Пушкина с Блумом через двор участка и вежливо распахнул дверь мертвецкой. Только тут приказчик понял, какое опознание ему предстоит. Отступать было некуда. Продавец оружия мужественно вошел. И вел себя в целом достойно. Не зажмурился, а внимательно осмотрел лицо, не упал в обморок, а только покачнулся. Открывать нашатырь Преображенскому не пришлось. Выйдя на мороз, Блум глубоко и часто стал дышать, будто очищая легкие от мерзкого запаха. Нефедьев с интересом наблюдал за Пушкиным. Чиновник сыска был мрачен. – Вы уверены, господин Блум? – спросил он. Приказчик утвердительно кивнул. – Это она… Одно лицо… – Вы же говорили, что высокая и полная… – Что вы, господин полицейский. Как раз сообщил иное: мадам была среднего роста… Это она… – Блум надел шляпу, которой обмахивался. – Кстати, вспомнил одну деталь про эту даму… – Извольте, – сказал Пушкин. – Купив пистоль, мадам вышла на Кузнецкий, там ее ждала молодая барышня… – Что за барышня? – Не могу знать… По виду прислуга или гувернантка, одета скромно… – Сможете ее описать? Блум замахал рукой. – О нет! Через дверное стекло увидел, что даму взяла под руку барышня. Лица ее толком не видел… Пальто скромное, как у прислуги… Дочь так не стали бы одевать… Господа, я могу быть чем-то еще полезен? Мне магазин открывать пора… Приказчик был отпущен с благодарностью. Особенно благодарил Нефедьев. Он был искренне рад, что Пушкин нашел такого важного, если не сказать – бесценного свидетеля. – Прекрасно, Алексей Сергеевич, – сказал он. – Большое дело сделали… Теперь у нас есть надежный свидетель. Но какова Живокини? Кто бы мог подумать? Вот так живешь и не знаешь, что почтенная дама покупает револьвер, сначала убивает сестру, а потом пускает себе пулю в лоб. Этакая игра крови… – У этой игры слишком высоки ставки, – ответил Пушкин. Пристав был благодушен: упрямец лично убедился, что не надо выдумывать убийство там, где самоубийство. А заодно и раскрытое убийство Терновской. Как чудесно начинается день. – Рад, что согласились. Значит, оформляем на Живокини самоубийство и смерть ее сестры, – сказал пристав. – Я не соглашался, – ответил Пушкин, застегивая пальто, украшенное прорезом. Нефедьев не мог понять, чего он добивается. – Вам же свидетель показал… – Свидетель сказал: одно лицо… – Пусть так… Чем еще недовольны? – У Живокини не было ни горничной, ни гувернантки, ни дочери… – Ну мало ли! Знакомая барышня… Какая разница! – Насколько мала эта разница, будет известно после окончания розыска, – сказал Пушкин. Он оставил пристава в глубоком недоумении: ради чего этот господин так упирается, отрицая очевидное? Или у бессмертных так принято? 3 Агата Кристофоровна обнаружила, что мужчина в доме – не всегда счастье. Овдовев лет десять назад, точно уже не помнила, она обнаружила, что уютный мирок ее квартиры разрушен. Мало того что чемоданы Тимашева загромождали гостиную, а следы извозчика не стерлись с паркета, чужой мужчина принес с собой оглушительный храп, скрип кровати, ужасно раздражавший, и разбросанную одежду. Но хуже того, мужчина принес с собой запахи. Столь крепкие, а ночью еще и громкие, что тетушка не знала, куда деваться. К тому же она заметила, какие взгляды Тимашев бросал на Агату. Ее помощница тоже хороша: повела себя глупее не придумаешь, строила обиженное лицо, не смотрела и упрямо делала вид, что не понимает знаков: «Тимашев!» Это ведь так просто: слог «ти» показываем пальцами «т» с «и»; слог «ма» – движением губ, слог «шев» – указывая на линию игорного стола, делящую смежные рисунки номеров (ставка «шеваль»), и тремя согнутыми пальцами изображаем три запятые после слова[48]. Элементарно для любого, кто разгадывает шарады и ребусы. Агата ничего не поняла. Что сильно раздражало. Конец вечера был ужасен. Тимашев в «Славянском базаре» закатил такой ужин, что официанты грузили его в пролетку. А в квартиру заносил извозчик. И все это Агата Кристофоровна должна была терпеть ради дружбы. Не говоря о том, что ради этой дружбы отдала чистую и убранную спальню покойного мужа. Сама же мучилась и вертелась всю ночь. Выйдя утром в гостиную, она вспомнила, что гостя надо угощать завтраком. В доме ничего, кроме кофе. Кухарка вернется после праздников, не раньше, чем послезавтра. Но кормить Тимашева надо сегодня. Придется идти в лавку. Сдерживая раздражение, Агата Кристофоровна оделась и вышла на бульвар. О лавках она имела смутное представление. Наверное, где-то поблизости. Чтобы не искать самой, помахала извозчику. Усевшись в пролетку, она вдруг подумала: с какой стати исполнять роль кухарки? Поедет завтракать куда захочет. И она назвала извозчику совсем другой адрес. Пролетка въехала на Большую Молчановку со стороны Никитского бульвара. Агата Кристофоровна различила, что к дому, к которому она направляется, подошла женская фигура и исчезла в нем. Ранние гости навестили мадам Медгурст. Что было на руку. Наверняка пожилая дама не приняла снотворное. К ней накопилось несколько вопросов, на которые любимый племянник не желает отвечать. Подъехав к особняку, Агата Кристофоровна оставила извозчика ждать. Чтобы не искать нового. Она подошла к двери и позвонила. Ей пришлось позвонить еще раз, прежде чем экономка изволила приоткрыть дверь. Агапа просунула в щель голову. – Что вам угодно? – спросила она без следа вежливости. Агата Кристофоровна мило улыбнулась прислуге. – Я бы хотела повидать мадам Медгурст… Ее окинули взглядом, не сулившим радушный прием. – Нельзя. Мадам не принимают. – Долго не задержу, всего лишь пять минут.