Рулетка судьбы
Часть 52 из 71 Информация о книге
– Невозможно. Вероятно, прислуга желает немного показать важность. Агата Кристофоровна вынула из сумочки железный рубль и протянула экономке. – Будьте так любезны… Мне очень надо повидаться с вашей хозяйкой… Кажется, мзда подействовала обратным образом. Агапа нахмурилась. – Уберите это. И уходите. Сказано же: не принимают. – Хорошо, всего лишь один вопрос… – Да уходите же… – Агапа стала закрывать дверь, но мадам Львова вцепилась в ручку, совсем забыв о приличиях. – Но почему же нельзя… Позвольте… – говорила она, борясь с экономкой. И на какой-то миг одолела. Только на миг. Чуть ослабив, Агапа дернула на себя. Ручка выскользнула. А дверь захлопнулась. Окончательно. Звук щеколды не оставлял надежды. Такого обращения терпеть нельзя. Агата Кристофоровна принялась колотить кулачком, требуя открыть. Ей пригрозили, что вызовут городового. Если не прекратит безобразничать. Отношения с городовыми у мадам Львовой нельзя было назвать безоблачными. Особенно с городовыми на Большой Молчановке. Тем более что фигура в черной шинели уже посматривала в ее сторону. Пока издали. Как ни обидно было, но пришлось отступить. Тетушка только мстительно стукнула ботинком в низ двери. Что для дамы ее лет было откровенным безобразием. Агата Кристофоровна залезла в пролетку и приказала везти ее назад. По московским мостовым она тряслась в мрачнейшем настроении духа, с каким Наполеон покидал захваченный, сожженный, но не покоренный город. Брусчатку, кстати, с тех пор так и не перекладывали. 4 Теория вероятности давала 1 к 35, что Агата после случившегося уедет из Москвы, 1 к 3, что побежит к тетушке, и они заявятся вместе, чтобы охать и ахать над живым и невредимым чиновником сыска. И 1 к 2, что Агата устроит благодарственный подарок. Закон случайности, как обыч-но, внес поправку. Все ставки оказались проигрышными. Пушкин неторопливо снимал и вешал пальто, чтобы оттянуть то, что его ожидало. Появление Агаты вместе с Тимашевой с утра в сыске не сулило ничего доброго. Особенно если вид у обеих виноватый и напуганный. Пушкин старательно поздоровался с Лелюхиным и Актаевым, кивнул Кирьякову и только затем подошел к неизбежному. То есть к своему столу. Около которого сидели слишком смирные дамы, старательно прятавшие глаза. Он сел, уложив руки на столешнице, чтобы иметь хоть какую-то опору. – Сообщайте, – сказал Пушкин. – Без лишних подробностей. Только факты. Локоток Агаты легонько подтолкнул Тимашеву. – Прасковья пропала, – сказала та. – Когда? – Вечером ушла… – Вчера вечером? – Нет, еще позавчера… Агата чуть не подпрыгнула на стуле. Сама виновата: не уточнила, когда именно компаньонка убежала… – Мадемуазель Тимашева, вы хотите сказать, что ваша гувернантка Прасковья… – Она не гувернантка, – будто защищая подругу, вставила Настасья. – Ваша гувернантка, – повторил Пушкин. Он был строго официален. И тем страшен, – …ушла две ночи назад, а вы только сейчас сообщаете? – Простите меня… – Почему столько ждали? Почему не сказали мне вчера утром? – Я… Я… не знала, что мне делать… – Вчера я был у вас, почему промолчали? – Думала, может, Прасковья еще вернется… – Царапина на лице не от падения на лед. Поссорились с Прасковьей, она подняла на вас руку. – Пушкин не спрашивал, а утверждал. Таким Агата его еще не видела. Кажется, Тимашевой удалось то, что не получилось у нее: рассердить Пушкина по-настоящему. Оказывается, он умеет злиться и переживать. У него есть чувства! – Вы совершили непростительную глупость, – продолжал чиновник сыска тихим голосом. Отчего становилось еще страшнее. Настасья не выдержала и закрыла лицо ладошками. Весь крепкий характер рассыпался, будто его и не было. Осталась только плачущая бедная девочка. Такая жестокость возмутительна. Агата обняла ее и всем видом показала: они пришли не за нотациями, а за помощью… – Прошу рассказать подробно, что происходило перед тем, как Прасковья ушла. Потребовался платочек Агаты, чтобы Тимашева отерла слезы и остудила лицо. Ничего нового Агата не услышала. Настасья подробно рассказывала, как Прасковья весь вечер нервничала и не находила себе места, а потом вдруг сообщила, что должна уйти. На этом рассказ исчерпался. – Третьего января я был у вас в гостинице под вечер. Вы вышли одна, без Прасковьи, – сказал Пушкин. – Как помните, у нас случился не слишком приятный разговор… – Да, помню… И уже принесла свои извинения… – Ваши извинения приняты… Прасковья ушла до меня? Невольно Агата подумала, что, будь преступником, созналась бы во всем, что делала и не делала. Лишь бы не слышать это стальной голос. – После, – чуть слышно проговорила Настасья, опустив голову. – До вашего прихода у нас разговор шел на повышенных тонах… А когда я вернулась, Прасковья будто с цепи сорвалась… Ударила меня… И убежала… Я не знала, что она исчезнет… Логичное объяснение тому, что произошло на лестнице «Лоскутной», когда с Пушкиным разговаривали, как с лакеем: Тимашева вырвалась из одного скандала и устроила другой. Формула сыска ясно указывала, что случилось после побега Прасковьи. И блокнот не надо доставать. – Мадемуазель Тимашева, вспомните, что именно Прасковья хотела сделать в тот вечер. – Она хотела достать денег. – Зачем? У вас теперь наследство. – Я не сказала ей про наследство, – ответила Настасья, бесстрашно взглянув на Пушкина. Агата оценила эту храбрость. – В чем причина? – Какое ее дело? Это мои деньги. Наследство прислуги не касается! Характер возвращался. Запуганная крошка становилась богатой и дерзкой наследницей. Но превращение не случилось до конца. Настасья притихла. – Простите. Это я во всем виновата, – сказала она. – Где теперь искать Прасковью… Опыт полиции на этот счет имел не лучший прогноз. Лучший был в том, что тело Прасковьи всплывет по весне из пруда или найдется под растаявшим снегом. Худший означал безнадежное. Надежда была в ином: смерть компаньонки не ложилась в формулу сыска. Говорить об этом Пушкин не имел права. – У Прасковьи могут быть в Москве родственники или знакомые? Тимашева покачала головой. – Любовник или жених? Иногда мужчины бывают чрезвычайно глупы. Агате было очевидно: ну какой жених, когда за границей жили больше трех лет. – Нет-нет… Мы же приехали перед Рождеством… Да я бы знала, такое нельзя скрыть между подругами… – Все время были вместе? – спросил Пушкин, не замечая недовольного лица Агаты. – Почти… – Прасковья отлучалась? – Иногда… Отпрашивалась прогуляться… Пушкин вспомнил уезжавшую пролетку и спину Прасковьи в ней. – Ваша компаньонка собиралась в тот вечер на рулетку? – Нет, не думаю… Все деньги были у меня… – Прасковья предложила делать ставки вместо вас? – Что вы… Это я придумала… – Испробовали первый раз за границей? Настасья кивнула. – Почему Прасковья испугалась, когда у вас украли ридикюль? Это уж совсем через край. Агату возмутила наглость: ну откуда Пушкин знает, что там было? Как будто видел… Хотя, если вспомнить, Прасковья действительно была слишком взволнована… – Пропажа… Всегда неприятно, – робко ответила Настасья. – В ридикюле Прасковья хранила нечто важное? Как ни старалась, Агата не могла понять, куда он клонит. Какая разница, что у барышни в ридикюле? Глупое мужское любопытство…