Самый страшный след

— И последнее, — сказал он, ткнув острием карандаша в один из кварталов маленького села. — Здесь проживает мой знакомый по фамилии Липовой. Семен Михайлович Липовой. Надежный человек, участник Гражданской войны. Став инвалидом, он посвятил свою жизнь религии. Его мы и попросим приютить московского «священника». Согласны?

Возражений не последовало. Присутствующие приступили к обсуждению деталей.





* * *


Следующим утром у парадного подъезда Управления Московского уголовного розыска стояли три служебных автомобиля. Один из них — самый представительный, чистый и блестящий относительно новой краской — выделил для операции лично комиссар Урусов.

О намеченном плане знал только узкий круг работников МУРа. Поэтому действовали молниеносно, без лишних свидетелей: новоявленный наместник патриарха в сопровождении охраны быстро покинул здание управления и нырнул в кабину сияющего черной краской автомобиля. Рядом с ним устроился Василий Егоров в добротном штатском костюме, изображавший «важное лицо из идеологического отдела Московского обкома партии». Во втором автомобиле заняли места сопровождающие их должностные лица. В третьем разместилась охрана.

Взревели моторы, колонна двинулась в сторону северной окраины Москвы.





Глава четвертая




Смоленск

Сентябрь 1941 года

Служебная «эмка» бодро неслась по улочкам Смоленска, обгоняя последние обозы и небольшие группы людей, покидавших город пешком. За ней, едва поспевая, тряслась полуторка, в кузове которой прыгало три десятка перевязанных бечевкой стопок документов. Помимо наспех загруженных бумаг, в кузове не было ничего.

Придерживая правой рукой дребезжащую дверцу, Пономаренко смотрел на водителя «эмки». У Степана Величко имелась странная манера управления автомобилем, подчас здорово раздражавшая Пантелеймона Кондратьевича. Когда улица или загородная дорога были свободны, а машину не донимали поломки, Степан расслабленно откидывался на спинку сиденья, расправлял плечи и становился похожим на сытого барина. Если же в пути появлялись проблемы, к примеру, ямы с ухабами, плохое освещение ночной дороги, малый запас топлива или перебои в работе мотора, то Степан подавал свой корпус вперед, словно сидел не на удобном диване, а на хромой табуретке. И чем помеха была серьезнее, тем плотнее он ложился грудью на руль. В такие моменты Величко напоминал не выучившего урок второгодника, прячущегося от взгляда строгого учителя.

Сегодняшнюю ситуацию Величко считал не просто трудной, а катастрофической. Он никогда не ходил с винтовкой в атаку, не нюхал пороху, не слышал свиста пуль. А тут вдруг такое! В городе рвутся снаряды и бомбы, в небе то и дело появляются самолеты с черными крестами, армия и население поспешно уходят…

Примчавшись из гаража к зданию райкома, Степан остановил «эмку» рядом с грузовиком и кинулся к подъезду. Столкнувшись в дверях с Пономаренко, он обрадовался и тут же принялся рассказывать, как только что рядом с его машиной разорвался снаряд:

— Жахнуло, Пантелеймон Кондратич, так, шо аж уши заложило! Весь правый борт осколками посекло! Стекла вдребезги! Вы только полюбуйтесь, на что мы теперь похожи…

Волнуясь, он всегда неистово жестикулировал, словно наглядно мешая русские и украинские слова.

Однако шеф в этот тревожный час не был расположен к разговорам даже на такие темы. Бросив на заднее сиденье саквояж, Пономаренко приказал обеим автомашинам немедля отправляться в путь.

И вот теперь «эмка» мчалась по улицам Смоленска, изредка обгоняя небольшие группы солдат и горожан. Грузовик безнадежно отставал. Позади все еще слышались взрывы, а в ясном небе почти не прекращался гул пролетавших самолетов. Их Величко опасался больше всего остального.

То и дело косясь на разбитые взрывной волной стекла машины, он тяжело вздыхал и еще ближе прижимался к «баранке». В городе еще можно было спрятаться от бомб, а на открытом пространстве за восточной окраиной Смоленска уже не спрячешься. Там любая машина представляла собой лакомую для пилотов люфтваффе цель.

— Хватит трястись! — недовольно проворчал Пономаренко. — Смотри внимательно на дорогу, жми на газ, и все будет нормально!

— А шо грузовик? — жалобно протянул Величко, поглядывая в зеркало заднего вида. — Потеряли ведь, а там архив.

— Никуда он не денется. Велено ехать до Вязьмы, значит, там и встретимся…

Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко был тощ и бледен лицом. Под глубоко посаженными глазами и тонким ястребиным носом выступали пухлые, почти женские губы. Буйную юность он провел на фронтах Гражданской войны: говорили, будто отважно воевал против донских казаков в составе кавалерийской бригады, о чем свидетельствовал приколотый к лацкану пиджака орден боевого Красного Знамени. После победы молодой Советской республики партия командировала Пономаренко на Урал, где строился знаменитый Магнитогорский металлургический комбинат. Там же на «Магнитке» молодой Пантелеймон стал секретарем комсомольской организации участка.

Работа эта сразу пришлась ему по вкусу. Не пыльная, свой чистенький кабинет, четкий график. Зарплата чуть поменьше, чем у работяг, зато имелись преференции в виде добротного продуктового пайка, денежных премий и поездок в Москву на всевозможные конференции и съезды.

В 1927 году его перебросили на Украину, где закипала другая великая стройка — Днепрогэс. Там он дорос до руководителя небольшой партийной организации и с тех пор держался за подобные должности так, будто никакой другой работы в огромной стране и не существовало.

В марте 1932 года Пантелеймона Кондратьевича назначили руководить парторганизацией одного из районов только что образованной Харьковской области. Это было значительное продвижение вверх по карьерной лестнице, но, забравшись на очередную ступеньку, он вдруг осознал, что из героя Гражданской войны постепенно перерождается в чиновника, и потому предпринял последнюю попытку вернуть уходящую бескорыстную молодость.

В первых числах декабря 1939 года он написал рапорт, в котором просил направить его в одну из частей, задействованных в боях против финской армии. Партийное руководство удовлетворило просьбу отважного коммуниста и, присвоив Пономаренко звание «батальонный комиссар», отправило его на Карельский фронт.

Через три месяца конфликт угас, и Пантелеймона вызвали в Москву. В те времена такой вызов мог окончиться плачевно, но Пономаренко повезло: за участие в боях Зимней войны высокое кремлевское начальство вручило ему медаль «За боевые заслуги». А в довершении предложило два варианта будущей карьеры: либо он получает в петлицу третью «шпалу» полкового комиссара и остается в армии, либо возвращается на «гражданку» к руководящей партийной работе.

Вдоволь хлебнув военного лиха, Пономаренко выбрал второе и после недельного отпуска был направлен в Смоленск, где возглавил организацию коммунистов самого большого городского района.





* * *



Некоторое время ехали вдоль железной дороги. Слева еще мелькали крыши одноэтажных строений. Но вот последняя утопающая в зелени улочка городской окраины осталась позади, и «железка» плавно отвернула вправо. Где-то на горизонте еще темнели узкие полоски пролесков, виднелись овраги. Но уже все шире простиралась открытая равнина, изрезанная вдоль и поперек грунтовыми дорогами.

Оставляя за собой клубы пыли, «эмка» мчалась на восток. Редкие пешие попутчики, покинувшие город, оглядывались и отходили в сторону, пропуская спешащий автомобиль.

В паре километров от города Пономаренко заметил впереди светлую фигуру. Когда машина подъехала ближе, мужчины увидели молодую женщину. Одной рукой она держала маленького ребенка, другой толкала перед собой коляску с узлами.

— Цэ жинка офицера из Смоленского гарнизона. Я ее помню, — сообщил Величко. — Прихватим?

На заднем сиденье «эмки» покачивались два полных чемодана и саквояж. При желании там легко мог бы уместиться еще один пассажир с вещами.

В небе опять нарастал низкий гул авиационных моторов.

Пономаренко высунул сквозь разбитое стекло голову и взглянул вверх. Вдалеке — южнее Смоленска — по направлению на восток медленно плыла армада тяжелых бомбардировщиков с крестами на плоскостях.

— Не останавливайся, — глухо сказал он водителю.

Обдав женщину горячей пыльной волной, автомобиль пронесся мимо.





* * *


Как и ожидалось, первые подразделения вермахта вошли в Смоленск с юго-запада, со стороны Александровского пруда. Это были солдаты 106-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса. Свеженькие, не успевшие еще понести значительных потерь.

Засада, устроенная нашим пулеметчиком, стала для гитлеровцев звонкой оплеухой, но долго они над этой неудачей не горевали. Похоронив более двух десятков солдат и примерно столько же отправив в госпиталь, они продолжили поход на захваченный город.

Хозяйственный взвод под прикрытием вооруженных мотоциклистов отправился в центр на поиски подходящих зданий для размещения штаба дивизии. Остальные подразделения рыскали по дворам городских кварталов, подхлестываемые азартом и желанием поквитаться с врагами рейха.

Большинство из оставшихся горожан предпочитали прятаться по домам, но все же находились любопытные или смельчаки, желающие поглазеть на представителей новой власти.

А она — эта новая власть — не церемонилась. Разбившись на группы по шесть-восемь человек, нацисты останавливали, поверяли документы и обыскивали буквально каждого прохожего. Искали евреев, цыган, коммунистов, комиссаров и отбившихся от своих частей красноармейцев. При малейшем подозрении людей расстреливали на месте.

Весь остаток дня и всю ночь в узких улочках Смоленска металось эхо выстрелов.



Москва

Август 1945 года

— …Я однажды часов сорок подряд не спал, — припомнил военное лихолетье Бойко.

Разговор об отдыхе и сне вяло тянулся минут пятнадцать. Встали затемно, за день на свежем воздухе намаялись. Немудрено, что под вечер после сытного ужина все жутко хотели спать.

Костя Ким встрепенулся:

— И как же ты, Олесь, себя чувствовал?

— Не поверишь: очень хотелось жрать. И с координацией стало плохо — по окопам ходил, как после кружки чистого спирта.

— Случалось похожее состояние. Но полтора суток без сна — это, братцы, так… баловство. Да — тяжеловато. Да — трудно сосредоточиться. Мозги работают не так, мешки под глазами… — перечислял Старцев, жуя травинку и глядя в угасавшие небеса.

— А у вас, Иван Харитонович?

— Что у меня?

— Ну, сколько вам доводилось обходиться без сна?

— В одной из разведок случилось нам с Саней Васильковым серьезно вляпаться — трое суток глаз не смыкали.

— А что значит «вляпаться»? В засаду, что ли, попали?

— Нет, не в засаду. Обложили нас фрицы в одном болотистом лесочке. Сами сунуться боялись, но и выпускать нас не хотели. Ну а мы отсиживались на кочках и ждали помощи. Дежурили, глаз не смыкали. Если бы уснули — кранты обоим, — признался Иван. — Пакостное, доложу я вам, состояние. Ни есть, ни пить не хотели, потому как тошнота подкатывала. Влажность жуткая, руки-ноги — холодные. Комары величиной с помойную муху. Провалы в памяти, галлюцинации…

Разговор между сыскарями о сне и отдыхе зашел неспроста. Три автомобиля с «наместником патриарха», с охраной и «важным лицом из идеологического отдела обкома партии» прибыли в село Бородино около десяти часов утра. А Старцев, Бойко, Баранец, Горшеня и Ким приехали в его окрестности еще затемно.

Побродив в предрассветных сумерках, они выбрали поляну на краю леса, где можно было спокойно отсидеться днем. Затем определись с местом ночной засады в непосредственной близости от дома, где проживал инвалид Липовой — давний знакомец комиссара Урусова.

Пока все складывалось в соответствии с планом, который сообща придумали сотрудники МУРа. Утром с позиции на опушке леса они с помощью бинокля наблюдали за автомобилями, важно подрулившими к центру села — перекрестку двух главных улиц. Видели, как из машин вышли высокие гости, как тотчас вокруг них стал собираться местный народ, для которого это было великим событием в невеселой и однообразной жизни. Заметили сыщики и то, как с крыльца старого бревенчатого дома медленно спустился на костылях пожилой мужчина.

Согласно тому же плану, в центре небольшого села состоялся спонтанный сход. «Заведующий идеологическим отделом Московского обкома партии» представил «наместника». Тот, в свою очередь, произнес короткую речь, главной мыслью которой стала благая весть о скором строительстве церкви. Затем он бережно распеленал и показал прихожанам несколько привезенных старинных икон в золотых окладах. Это были настоящие шедевры русской православной иконописи, изображавшие Илию-пророка, святителя Николая, великомученицу Параскеву, Успение Матери Божией и Преображение Господне. Все они, по заверению «наместника», будут переданы епархией в дар местной церкви на праздничной литургии в честь окончания строительства и освящения храма.