Сажайте, и вырастет
Часть 52 из 75 Информация о книге
Я достал сигареты и закурил, но вокруг тут же раздался десяток тихих, полных надежды голосов: – Покурим?.. Пришлось раздать всю пачку. Меня тут же пропустили без очереди. Озадаченный, я зашел за штору, поспешно излил в сортирную дыру накопившуюся жидкость, затем встал к умывальнику, обжег лицо холодной водой, выполоскал зубы. Интересно, а что теперь? Чем я буду заниматься весь день – до того момента, когда опять смогу лечь, закрыть глаза и спрятаться от кошмара? На обратном пути от умывальника мне преградил путь улыбчивый атлет, находившийся вчера возле Славы Кпсс. Запястья улыбчивого были изуродованы синяками и шрамами. Он представился: – Я Джонни. Дорожник. – Ага, – ответил я. – Иди сюда. Расталкивая толпу – иногда бесцеремонно, иногда с вежливым восклицанием, – Джонни очень ловко обогнал меня, откинул занавеску и жестом пригласил за собой. Я нагнулся и влез. Внутри берлоги царили порядок и уют. Горела лампа под самодельным проволочным абажуром. На аккуратно застеленной койке сидел, по-турецки сложив ноги, Слава Кпсс. Джонни запросто устроился рядом. Кивнув, он сказал: – Стесняется. – Это ничего. Это ненадолго. Белесый, словно подземный гриб, тюремный сиделец подмигнул мне с ярким живым озорством. – Ты как раз к обеду, – пригласил он. Вдруг мой нос уловил сильный аромат жареного. Я задрожал. Горячего мяса я не ел ровно столько же времени, сколько пребывал за решеткой. Восемь месяцев. С августа 1996-го по апрель 1997-го. – Сколько я проспал? – Какая разница? – философски ответил Джонни, опять раздвинув полные губы в улыбке. – И все-таки? – Ты зашел вчера после обеда. Проснулся – сегодня, тоже после обеда. Получается где-то двадцать часов. Мне стало стыдно. – Щетку, мыло, бритву – завяжи в отдельный пакет и здесь повесь, – простым голосом посоветовал Джонни. – В бауле их не держи. Это неудобно. – И вообще, расслабься, – призвал меня Слава Кпсс. – Ты – среди своих. Давай, колбасу кушай… Я вспомнил Толстяка, человека из прошлого, и засмеялся. – Вот! – улыбнулся Слава. – Больше жизни, братан! Успокойся! Ты – в тюрьме! В Общей Хате! Все плохое, что могло с тобой произойти, уже произошло! Давай! С богом! Колбаса, жаренная с луком, на сливочном масле, показалась мне изысканнейшим яством из всех известных в подлунном мире. Я проглотил три обжигающих куска, почти не жуя, заел хлебом и майонезом – и ощутил прилив сил. Мы торопливо отобедали, отправляя в быстрые, наполненные слюной рты кусочки горячей соленой колбасы, поспешно жуя, смакуя, глотая, всасывая соки, осаживая хлебушком; догнались крепким чаем с карамельной конфетой, потом закурили. – А теперь, – произнес Слава заплетающимся языком, – можно и о серьезном поговорить. Не возражаешь? Я пожал плечами. Джонни спрыгнул с койки и вышел в проход, аккуратно задвинув за собой самодельную занавеску. Через миг потолок нашего купе поколебался – улыбчивый паренек устроился спать, – там же, где полчаса назад проснулся я. Тем временем Слава Кпсс зажег новую сигарету и вздохнул. – Я много говорить не люблю. И не умею. Да это сейчас и не нужно. Ты сам все понимаешь. И видишь. Тюрьма. Теснота. Люди умирают. Менингит, желтуха, «тубик» – повсюду. Сто тридцать семь нас!.. Из них сто двадцать – нищие доходяги, наркоманы, бомжи, черти всякие, уроды, дебилы есть – сейчас их трое – в общем, контингент самый левый. Копейки ржавой нет. С ума сходим. Спрошу прямо: чем сможешь помочь? – Деньгами, – твердо сказал я. – Отлично, – кивнул мой собеседник. – Адвокат у тебя есть? – Нет. Слава крепко удивился. – Как же ты без адвоката? – На настоящего – денег нет, а бесплатный – мне не нужен. – А говоришь, деньги есть… – На адвоката – нет. Но в семье – кое-что осталось. Я решил так: пусть лучше деньги будут в кармане у жены, чем в кармане у адвоката… – Благородно! – оценил Слава. – Сам понимаешь, я прошу не для себя. Лично у меня – всего в достатке. Я четыре года сижу – я все наладил. Чай с сахаром, сигареты с фильтром и так далее. Я прошу – для Общего! Всякой копейке будем рады, братан! Видел, что за публика сидит? Один из десяти раз в три месяца принесет пятьдесят рублей – вот и вся наличность… Как с такими людьми наладить Общий Ход? – Эти вещи, – степенно вставил я, – мне объяснять не надо. Ты так говоришь, как будто я вчера заехал… Слава Кпсс улыбнулся. – А когда же ты заехал? – Я сижу девятый месяц! – Ты сидел – в «Лефортово», – снисходительно растолковал бледнолицый смотрящий. – Там нет Общего Хода. Разве это тюрьма? Реальная тюрьма – вот она! – Слава обвел рукой пространство берлоги, затянутое со всех сторон туго натянутой тканью. – Тут арестанты смогут выжить, только если организуют взаимопомощь. Если каждый будет сам за себя – менты всех раздавят. Будем ходить строем. И хором кричать: «Доброе утро, гражданин начальник!» Как будто мы не в «Матросской Тишине», а на острове Огненный. Слыхал про такой? – Естественно. – И хорошо, – вдруг Слава нахмурился. – Я о чем, вообще, говорил? – Об Общем Ходе. – Нет. О деньгах. Короче говоря, если у тебя есть возможность помочь, уделить хотя бы рублей пятьсот, то все остальное мы сами сделаем. Напиши письмо, отдай мне. Есть люди – они вынесут твою записку на волю. Другие люди доставят до места, вручат в руки, прямо твоим родственникам – жене, сестре, брату. Заберут у них любой груз и затянут сюда и отдадут уже в твои руки. Все налажено, братан! – Так и сделаем, – кивнул я. – Двести долларов для первого раза нормально? Слава Кпсс солидно прикрыл веки. – Идеально! Только доллары – не надо. Эту же сумму – всю в рублях, в бумажках по пятьдесят… – Легко. – А ты, я вижу, не очень бережливый. – Я имел в месяц по пять тысяч долларов дохода. – Сколько?! – вскричал, округлив глаза, Слава. – Пять тысяч… Цифру я занизил ровно в десять раз, чтобы не смущать наивного парня. Вдруг голоса за занавеской, дотоле скупо булькающие, стали громче. Послышались возмущенные возгласы. Лицо Славы сделалось озабоченным. – Ногу отдавил! – донеслось от стола. – Куда лезешь? – Пройти дайте! – прогудела в ответ чья-то мощная глотка. – Подвинься, ну! – А толкаться не надо! Слава сделал движение, чтобы выйти из «купе», но в щель между занавесками уже вдвинулось мясистое лицо. Я узнал Слона – того, кто зашел в камеру вчера, сразу вслед за мной. – Часик добрый! – недружелюбно произнес он, быстро оглядев нас двоих и все убранство берлоги; взгляд задержался на мисках с остатками пиршества. – Можно? Есть разговор… – Заходи, – пригласил Слава, за секунду вновь превратившись из жизнерадостного юноши в переутомленного, искореженного арестанта. – У нас секретов не бывает… Что за проблема? Крупный, сильно пахнущий организм засопел, тяжело опустился на койку и громко воскликнул: – Поблем нет! Есть чисто непонятное… – Просьба, – вежливо перебил Слава Кпсс, – не говори так громко. В хате сто тридцать человек, если все будем кричать – с ума сойдем, сразу… – Без базара, – кивнул Слон, обтирая нижним краем собственной исподней майки мокрый бугристый лоб. Жирные плечи громогласного новосела украшали замысловатые татуировки – не тюремные, а исполненные в тату-салоне кельтские орнаменты. – Так что за непонятное? – Ты ведь смотрящий, я угадал? – спросил потеющий Слон. – Можно и так сказать, – с достоинством ответил Слава Кпсс. – Смотри, – развязно начал Слон, вновь повышая громкость. – Я вчера зашел в эту хату – и до сих пор мне негде спать. Даже присесть не могу. Поссать – и то проблема. Везде битком, толпа, черти, вши. А я – бродяга по жизни с детства! На хлеб добываю преступным путем! Из братвы, из достойных пацанов, по воле многих знаю! С кунцевскими работал плотно, и с таганскими, и с ореховскими! Теперь попал сюда – а мне тут вообще жизни нет. Конкретно говорю, подбери мне, бога ради, местечко, хоть пару часиков поспать!