Сажайте, и вырастет
Часть 53 из 75 Информация о книге
– Да, народу много, – тихо согласился Слава. – Но где спать – ты себе как-нибудь сам придумай. Я тебе место указать не могу. Место можно указать только гаду. Это ты должен знать, раз по воле с братвой общался. – Негде! – истеричным баритоном возразил Слон. – Негде спать! Даже сесть негде! Пятнадцать часов на ногах стою, падаю уже! Слава вздохнул. – Сто тридцать человек нашли где спать, и ты найди. – В четыре смены? По шесть часов? – Пока – так, – миролюбиво развел руками Слава. – Я же говорю, народу много. Потом, если себя проявишь, покажешь неравнодушие к Общему Ходу, и люди это оценят – условия улучшатся сами собой. Мы же не знаем, что ты за человек. На словах здесь все бродяги, крадуны. Но слова надо обосновать всей своей жизнью, согласен? – Я не буду, – с глубокой злобой провозгласил Слон, – спать в четыре смены с чертями! Слава посуровел и прижал к губам палец. – Насчет «чертей» – ты поосторожней… Такими словами без нужды не кидаются. Давно сидишь? – Четвертый день, – признался Слон, продолжая истекать жидкостью. – Трое суток КПЗ, потом сразу сюда… – Не срок, – осторожно произнес я. Слон бросил на меня ненавидящий взгляд. Я ощутил досаду. Лучше было промолчать. В один миг, из-за одного слова я нажил себе врага. Мы зашли в камеру одновременно, но меня поместили в чистом углу, возле воздуха, и я спал до тех пор, пока не выспался, – а он, соратник кунцевских и таганских бандитов, все это время провел в грязной чесоточной толпе, стоя на ногах; я пообедал жареным мясом, а он даже, может быть, и чая не попил. – Не срок, – согласился Слава Кпсс. – Тебя как, я забыл, звать? – Слон! – Слон, – задумчиво выговорил Слава и с большим вниманием оглядел струйки пота, бегущие по вискам и шее возмущенного бродяги. – А имя есть? – Дима! – В общем, Дима, я, как мне кажется, ответил на твой вопрос. Здесь тебе не гостиница, а тюрьма. Каждый зашедший – определяется самостоятельно. Сам находит друзей, сам ищет, где ему отдыхать и что кушать. За что сидишь? – За наркотики. Слава оживился. – Понятно. А сюда, на Централ, сможешь кайф затянуть? Отпиши письмо близким, и мы все сами сделаем. Есть люди на воле – они отнесут, заберут, прямо тебе в руки притащат… Слон вздохнул. – Это трудно. Весь мой запас теперь у следака в сейфе лежит… – Ага, – без выражения сказал Слава. – Что же, ладно… Может, деньги? Помоги хоть парой рублей. Слон невесело ухмыльнулся и дернул подбородком – круглым, бесформенным, как картофелина. – Откуда деньги у бродяжного? Слава помолчал. Слон опустил свои покрытые узорами руки на колени, сгорбился, и теперь влага свободно капала с его лица на пол. – Что же, Дима, – подытожил Слава, доставая из-под подушки огромную общую тетрадь и несколько авторучек. – Сейчас, извини, разговор прервем. Времени на беседы нет. Не грусти. Поставь себя нормально, реально, по-пацански – и у тебя все будет. Жить везде можно, и здесь, в Общей Хате, тоже… – Ладно, – с неопределенной интонацией ответил Слон, рывком откинул занавеску и покинул берлогу смотрящего. – Дай пройду! – снова грубо потребовал он у тех, кто находился рядом. – Наркоман, – негромко подытожил Слава. – Причем реальный. И к тому же – бык конченый. Сейчас его кумарит. Ломка. К вечеру опять прибежит, вот увидишь… – Мне тоже пора, – вежливо произнес я. – Не буду тебе мешать. – Сиди, – остановил меня мой новый друг. – Куда ты пойдешь? Сейчас чаю попьем, потом еще чем-нибудь займемся. В нарды играешь? – Нет. – Тогда – вот, держи, – Слава снова запустил сухую ладонь под подушку, достал маленький кассетный плеер. – Музыку любишь? – Конечно. – Отдыхай, – благодушно посоветовал Слава Кпсс. – Не переживай. Слушай музыку. – Благодарю… Идти в самом деле мне было некуда. За шторой, вне пределов маленького, душноватого, но довольно комфортабельного обиталища Славы, меня ожидала спрессованная человеческая масса – желтые, серые, отечные лица, пораженные язвами тела, неизвестные мне обычаи и порядки. Разглядывая из-за занавески шевелящийся муравейник, я с грустным юмором вспомнил о том, как еще вчера, в «Лефортово» строил планы победы над тюрьмой. Та тюрьма оказалась санаторием. Настоящая же – поглотила меня только сейчас. Я сражался с ветряными мельницами. А тюрьма ждала, пока не наступит ее время. Здесь, в общей камере, невозможно было даже читать книги, потому что книги отсутствовали, и даже если бы мне их прислали с воли, то где бы я стал их хранить? Тут шла мучительная война за каждый кубический дециметр пространства! Тут люди тратили гигантские усилия, чтобы проковырять в потолке углубление, вставить в него крючок, изготовленный из зубной щетки, и подвесить на этот крючок свое барахлишко. До книг ли здесь, горько размышлял я, нацепив наушники и проникаясь хриплым надрывом какого-то неизвестного мне уголовного шансонье. Книги? Упражнения? Тренировки? Заботы о чистоте сознания? Ты будешь этим заниматься? Здесь? Разве в этом заключается твоя свобода? Значит, люди будут заживо гнить вокруг, доходить от голода и болезней, а ты тем временем станешь качать бицепсы, медитировать и почитывать учебнички? Кем же ты тогда станешь? После четвертой подряд кассеты я понял, что наступил вечер. За несколько часов я только однажды выбрался из своей щели, чтобы посетить туалет, а затем опять поспешно спасся в купе Славы. Рядом, под самой стеной, у решеток, проходило лихорадочное действо с участием двоих молодых людей. Ловко, со знанием дела, они манипулировали несколькими крепкими, разлохматившимися веревками, уходящими за окна. Веревки вдруг исчезали, извиваясь, в щелях меж решеток, затем туго натягивались, раздавался стук в стены и трубы отопления, и полуголые суетящиеся арестанты затягивали с обратной стороны увязанные особыми узлами пачки записок, завернутые в бумагу и полиэтилен посылки. Дорога, догадался я. Тюремная почта. После ужина Слава уединился в углу, превращенном в часовню, и около часа молился, опустив голову и плечи. Затем вернулся на свое место, вытащил из-под койки картонную коробку с лекарствами и долго копался в ней, перебирая разноцветные упаковки, пузырьки и тюбики с мазями. Высунув голову в проход, он попросил ближестоящих: – Позовите Слона. Того, шумного… Который вчера заехал. Татуированный кельт появился сразу – как будто ждал. – Присядь, – сказал Слава. – Тебе, я вижу, лихо. – Есть такое, – с чувством признался мой новый враг. Вид его напоминал о наказании, насылаемом природой на всякого любителя искусственных наслаждений. Острейшая вонь отходила волнами от плеч, груди и шеи. Глаза смотрели дико. Волосы торчали. Скулы жалко бегали. Насквозь сырая майка прилипла к телу. Несчастный потребитель яда то и дело яростно скреб себя ногтями по бокам и животу. – Кумарит, – поморщился он. – Конкретно! – Держи. – Слава деликатно взял трясущуюся ладонь бродяги и вложил в нее несколько таблеток. – Выпьешь все сразу. На два-три часа хватит… Потом что-нибудь придумаем… – От души, – благодарно буркнул Слон, моргнув слезящимися глазами. – От души, братан! От души! – Арестанты не оставляют друг друга в беде. – От души, Слава, – повторил растроганно Слон и выскочил прочь. Слава опять, в который уже раз, сбросил маску измождения и улыбнулся мне с озорством. – Вот так мы делаем из наших врагов наших друзей, понял? – Понял. Мне осталось ждать еще четыре часа до момента, когда Джонни освободит для меня свой узкий матрас. И я совершил ошибку – первую и единственную, большую, непростительную. Порывшись в бауле, я нашел томик Гегеля «Философия права». Покинул берлогу. Улучил момент, когда за столом, в плотной шеренге сидящих, появится просвет, ловко вклинился – и погрузился в чтение. – Ого! – прокомментировали справа и слева. – Философия! Философ, да? – Нет, – с доброй улыбкой возразил я. – Интересуюсь, и все… Раздались саркастические усмешки. Правда и то, что ирония в мой адрес не перешла известной границы – вся камера уже поняла, что по неизвестным причинам новичок в дорогостоящих штанах попал в число приближенных к смотрящему Славе, в узкий круг, на козырную поляну. Читать мне не дали. Откуда сам? За что сидишь? Давно? Из «Лефортово»? И как там? А на воле чем занимался? А подельники есть? А сколько срока светит? На тюрьме в первый раз? Кое-как удовлетворив любопытство ближних, я все же раскрыл книгу и даже взял в руки карандашик, дабы подчеркивать узловые места. Перепутал, то есть, следственную тюрьму с читальным залом. На мое плечо легла тяжелая ладонь. Я поднял голову. Слон, чьи страдания явно облегчили подаренные Славой лекарства, улыбнулся мне некрасивым ртом и слегка сжал пальцы, впрочем, тут же ослабил хватку. – Ты ведь Андрей, да? – Андрей, – ответил я, напрягаясь. – А погремуха твоя какая? – Нет, – признался я, – у меня погремухи. Крупный, ширококостный человек в грязной майке посмотрел на мою книгу – и снова перевел взгляд на мое лицо. – Студент? – С чего ты взял? – Книжка умная. – Да, она такая. – Ладно, – серьезно произнес Слон. – Извини, что помешал. Только учти, Андрей, – ты все равно ошибешься. Понял меня? Ты все равно ошибешься, конкретно говорю. Возьмешь – и ошибешься…