Седмица Трехглазого
Часть 21 из 48 Информация о книге
– Тебя как звать? – Оринка, государева дурка. Пусти! – А лет тебе сколько? – Десять… Сев на корточки, Трехглазый перешел на шепот: – Ты куда кошку дела? Кроме тебя никто к ней в терем не пролез бы. – Не брала я, дяденька. Богом-Троицей! Закрестилась. Сложенные персточки были меньше, чем у четырехлетней Татьяны Михайловны. Маркел ухватил одну лапку. – А это откуда? На запястье виднелся след от когтей. – Пойдем-ка отсель, милая… Пигалица не захотела, и он легко перекинул крошечное тельце через плечо, понес сучащую ножонками карлицу прочь из зала. За дверью, где никого не было, поднял до уровня собственных глаз. – Ты хоть и дурка, но не дура. Сама знаешь, что будет, коли к палачу попадешь. Девка заплакала. – У него и так всё есть, у царевича… И лев живой, и слон, и берблюд с берблюдихой. А я попросилась котку погладить, и то не дали… А она такая, такая – ух какая! У ней шерсточка голубой пух! Я ей молочка, а она ластится. Я ей брюшко чешу – мурлычет. Она спит, а я сижу, смотрю, так-то хорошо… Сказнят меня – и пускай! – Оринкины глаза горели отчаянием и восторгом. – Два денечка мои были! Ныне знаю, каков он – рай. Веди меня к палачу, мне теперь и помирать нестрашно! – Сначала ты меня веди. Где ты тут обитаешь? – Под лестницей, в чуланишке, где метелки… – Вот она, твоя Отрада, Алексей Михайлович. Трехглазый достал из-под кафтана голубой пуховый ком. Пока нес, кошка там уютно обустроилась, притеплилась. И Маркелу с ней тоже было душевно, прямо жалко отдавать. Закричал державный наследник, запрыгал, будто малое время назад не лежал в подушках, бессилен и полумертв. Завопила и царица. Один царь повел себя как следовало – осенился крестным знамением, широко поклонился в пояс святым иконам, возгласил хвалу Господу. Главный боярин князь Черкасский не кричал, Бога не славил. Поманил Трехглазого пальцем. – Кто кошку похитил? – Никто. Сбежала. – Да как она могла? Крючок снаружи был закрыт. Повернулся и государь – послушать. Ему Маркел и ответил, чтоб не смотреть в грозные очи боярина. – Умная она. Лапу через окошко просунула, крючок откинула. А выйдя, заложила обратно. Князь Черкасский хмыкнул, но при царе дальше спрашивать не посмел. – Как же ты ее сыскал? – спросил Михаил Федорович. – А вот как. – Маркел снял с плеча голубую волосинку. – По шерсти. У меня глаз зоркий. Пошел по следу и сыскал. В чуланце каком-то, под лестницей. Спала, яко агнец. Подбежал наследник, прижимая к груди кошку. – Вот этот глаз зоркий, который во лбу? Дай потрогать! Осторожно погладил пальцем склонившемуся Маркелу родинку. Потревоженная Отрада недовольно заурчала. – А по-кошачьи ты понимаешь? – Самую малость. – Что она говорит? – Сейчас поспрошаю. Трехглазый почесал кошке бок, она поурчала еще. – Не пойму, про что она… Оринка это кто? – Есть такая. Карлица. – Говорит, желаю, чтоб Оринка при мне была и меня обихаживала. Севши в колымагу ехать из дворца, Маркел сразу взопрел в дареной царской шубе. Степан Матвеевич завистливо пощупал вышитый позументами обшлаг, потрогал пуговки рыбьей кости. – Рублей в триста шуба-то. Жаль, не продать – государю обида. – В горнице на стенку повешу. Не по улице же в ней ходить? – Это да… – Окольничий глядел искоса. – Кто кошку стащил? Карлица? Трехглазый кивнул. Думы у него сейчас были про другое. Вот ведь двадцать с лишним лет царю отслужил. Каких только дел не делывал, каких только доблестей не являл. И что имел? Подьячество неверстанное да невеликий домишко. А тут кошку мурлявую сыскал – и уже дворянин при жалованном поместье да на плечах шуба ценой еще в два поместья. Покачал головой, дивясь баловству судьбы. Степан Матвеевич понял без слов. – Это потому так, Маркелушко, что дело велико не смыслом, а надлежностью. Кто эту правду уяснил, высоко взлетает. – Как это – надлежностью? Окольничий объяснил: – Почему царя величеством называют – знаешь? Все, что до него надлежит, хоть горшок ночной – великое. И лучше при царском ночном горшке состоять, чем вдали от царя быть воеводой. – А по мне лучше воеводой, чем при горшке. – Острый у тебя ум, да не дальний. Потому не быть тебе воеводой. Воеводой станет тот, кто за царем горшок выносил. Эх ты, кошачий переводчик… Посмеялся Проестев, но недолго. Пришла ему в голову другая мысль, от которой начальник посмотрел на новоиспеченного дворянина уже без усмешки. – Однако ж наследнику ты приглянулся. Станет Алексей Михайлович государем – вспомнит о тебе, приблизит. Этак еще я у тебя буду попечения искать. Не попомнишь зла старику? Пятница Встреча с Сатаной – Знаю я, Маркел Маркелов, что ты близок к государю-батюшке, что ценит он в тебе великий ум и прозорливость. Потому и надумал я потолковать с тобою без мест и чинов, по-дружески. Ты забудь, что я князь и боярин, а ты всего лишь стряпчий. Одному Богу молимся, одному царю служим. Да и возраст у нас с тобой, мнится мне, вровень. Сколько тебе годов? – Пятьдесят три уже. – Вот видишь? – обрадовался великий посол. – А мне пятьдесят четыре. Считай, ровесники. Ты не стой передо мной, ты садись. Я же говорю: потолкуем попросту. И взял за рукав, усадил к себе на скамью, еще и приобнял. Закадычные друзья, да и только, подумал Маркел. Кабы князь ведал, что царь меня к себе близко не подпускает, так бы не ластился.