Селфи с судьбой

Что за человек чуть не убил его сегодня утром? Куда он делся и почему под вечер приехал в Дом творчества как ни в чём не бывало?

Илья перечитал написанное и перелистнул страницу.

…Сам, сам виноват! Почему-то заранее убедил себя, что всё будет просто и быстро. Он взглянет на место преступление, на людей – и всё поймёт.

…Кстати сказать, места преступления он так и не видел.

Чокнутая поэтесса по имени Ангел – кто она на самом деле? От кого прячется в селе Сокольничьем? В том, что прячется, у Ильи Субботина не было никаких сомнений.

Тут он перестал писать и уставился на свои ноги в зелёных армейских носках.

…На поэтессе мысль начинала сбиваться и как-то раздваиваться, хотя по профессорской привычке он заставлял себя сосредоточиться. Что-то фальшивое и неверное было в том, что целый день они провели вместе. Нужно было или сразу избавиться от неё, или уж приглашать в сообщники, а дальше наблюдать, что из этого выйдет. Но этот проведённый вместе день как-то незаметно исключил её из числа подозреваемых, а это неправильно. Он ничего не знает о ней, кроме того, что она пытается всех обмануть, и ей кажется, что обманывает тонко и виртуозно.

Она понравилась ему, вот в этом всё дело, от этого раздваивается и сбивается мысль! Он закрыл глаза, вспомнил и усмехнулся. Они сидели на досточке, он жевал капусту, а она во все глаза смотрела на него.

Илья Сергеевич Субботин, профессор и доктор наук, к тридцати пяти годам устроил свою жизнь, как ему нравилось, и никакой другой не хотел. Он так хорошо всё придумал!.. Домик в старом дачном посёлке – ни заборов до небес, ни шлагбаумов, ни маникюрных салонов и супермаркетов поблизости. Домик достался ему в наследство, и его гонораров вполне хватало, чтобы жить и не тужить. Собака породы корги, по имени Хэм – как бы и Хемингуэй, и ветчина, что тоже приятно. Осенью траву засыпает иголками и сосновыми шишками, и когда они горят в костре, пахнет смолой. Кабинет, в кабинете диван и книги, на столе школьная металлическая подставка – когда он работает, ему удобно, чтоб книжка стояла на подставке. Он работает, а Хэм валяется в ногах – тоже трудится изо всех сил, время от времени всхрапывая и перебирая во сне короткими лапами. Илья Сергеевич часто уезжает по делам, и Хэм остаётся с Галей, которая присматривает за домом уже много лет, она досталась профессору в наследство вместе с домом. Впрочем, иногда Илья берёт корги с собой, и тогда Галя сердится – ей скучно приходить в пустой дом.

Лет с тринадцати он стал придумывать себе будущую жизнь, которой когда-нибудь заживёт. Собственно, жизнь представлялась ему смутно, зато отлично рисовалась картинка: вот он, уже взрослый и самостоятельный, ни от кого не зависит и ничего не боится, самое главное – не боится родительских ссор и скандалов. Он приходит домой, а дома тихо и нестрашно, и можно просто сидеть, наслаждаясь покоем. В тринадцать лет ему хотелось покоя!.. Его встречает собака – в тринадцать лет он мечтал, чтоб была собака, друг, – и они отлично понимают друг друга. С собакой невозможно поссориться!

Всё сбылось – и собака, и убежище, и стены, которые защищают. В его мир не допускался никто, способный даже случайно задеть его и причинить боль. Ему нравилась его наука, целый мир, который он мог рассматривать и изучать. Ему интересны были его исследования – они словно восполняли недостающие страсти и страдания, при этом почти его не касаясь. Ему хорошо было с Галей и Хэмом, и больше он ни в ком не нуждался. Иногда он чувствовал себя стариком, и его это забавляло. Нет, он посмеивался над собой и своими «стариковскими привычками», но всё же с некоторым превосходством относился к ровесникам, которые всё «искали», «разочаровывались», «начинали сначала»!..

Илья решительно не желал ничего «начинать сначала». Даже романы, в которые он время от времени ввязывался, были непродолжительны и скучны. Девушкам он казался слишком заумным и высокомерным, особенных денег у него никогда не водилось – ни колечек, ни волшебного уик-энда на Майорке. Нечего выложить в инстаграмм! Некоторые, совсем отчаявшиеся, так активно начинали боевые действия в направлении брака и семейного очага, что он пугался до смерти. Предпоследняя устроила целое представление с внезапной беременностью и воспоследовавшими попытками суицида, профессор еле ноги унёс!.. Последняя всё обижалась, что он не принимает её у себя – он никого и никогда не приводил в дом, – а после визита объявила, что у неё аллергия на собак и от Хэма придётся избавиться. Илья быстро избавился – от неё, – а Хэм остался. Время от времени она ещё продолжала писать и звонить, и он терпеливо удалял из почты её гневные письма.

Он слишком любил себя, свою собаку, свои книги и сосны, чтобы всерьёз делить всё это с кем-то ещё. Матери, которая иногда приставала с женитьбой, он говорил, что ленив, радости семейной жизни не для него. Для него – кабинет, разношенные джинсы, старая толстовка, кружка с чаем и пёс в ногах, больше ничего не нужно. На совместный быт, общую ванную, торговые центры по выходным – пойдём ещё вон те туфли посмотрим! – на подруг, их мужей и чад, на ужины с тёщей и тестем – водочка и разговоры о политике – он не готов решительно.

Но странная деваха в дредах понравилась ему – пожалуй, первый раз в жизни. Просто понравилась, и всё, без дальних прицелов, без осмыслений и переосмыслений, без разбора недостатков – с чем он может временно примириться, а с чем уж точно нет. Собственно, про её недостатки и достоинства он вообще ничего не знал, и – странное дело! – ему было наплевать на них.

Ему нравилось, как она смотрела на него, как говорила, хотя ничего особенного она не говорила, но её низкий голос хотелось слушать. Ему нравился её бюст, что ты будешь делать, и несколько раз он ловил себя на том, что шарит глазами по её куртке-стогу в попытках рассмотреть этот самый бюст!

И то, что она всё время и не по делу обижалась на него, ему нравилось. Ему хотелось её дразнить, разговаривать с ней, указывать ей на её промахи, держать за руку, хотя синие татуированные запястья вызывали у него некоторое содрогание.

Илья закрыл записную книжку, прицелился и кинул её на стол. Она шлёпнулась и поехала, немного подвинув чёрную папку.

…Он возьмёт её в сообщники, а там посмотрим. Он ведь почти взял!.. Без неё ему будет скучно. Он почувствовал эту скуку, когда остался на улице с Матвеем и Зоей Семёновной, а она ушла. Он ведь почти побежал за ней, лишь в последнюю секунду удержался, да и то потому, что из магазина появился Матвей. Только нужно сказать ей, что он всё видит и понимает, он ведь почти сказал!..

Почти, почти… Весь день он натыкался на «почти» – почти понял, почти додумал, почти сообразил.

Хотелось есть – целый день он провёл на улице, да ещё бегал, а утром водки тяпнул, – и при мысли о Клавдиином ужине настроение у него улучшилось.

Он вытащил из кедов газету, обулся и вышел из номера, позабыв на столе ключ.

В коридоре было тихо, а на лестнице разговаривали, и он замедлил шаг.

– Я тебя уничтожу, – негромко говорил низкий голос, Илья остановился и затаил дыхание. – Ты меня знаешь, так и будет. И не только тебя, всех. Это проще, чем ты думаешь. Если ты станешь мне мешать. Это понятно?

Пауза, какое-то топтание и словно хрип.

– И не смей никуда звонить. Что ты хочешь рассказать?? Кому?! Кого послушают, тебя или меня?! Ты оцени, попробуй!

И снова пауза.

Илья понял, что они сейчас уйдут, и опять будет «почти» – слышал и почти видел! – и бросился вперёд.

Броситься-то он бросился, но в этот момент распахнулась дверь в номер Матвея, и профессор лбом прилетел в её дубовый край. Череп треснул и раскололся надвое, перед глазами закружились и одна на другую повалились стены, и он осознал себя сидящим на полу.

Онемевший Матвей стоял над ним.

Илья взялся руками за голову и соединил расколотые половинки. В ушах звенело.

– Здрасти, – сказал Матвей.

Илья кивнул, держа голову в руках.

– Вы… упали?

– Я шёл по коридору, – едва выговорил профессор Субботин. – А ты дверь распахнул! И я ударился!

– Вы… подслушивали?

Так оно и было – подслушивал. Спохватившись, он вскочил, подбежал к лестнице и заглянул. Разумеется, никого давно не было на площадке.

– А ты что? – набросился он на Матвея. – Поправился уже? Ты же заболел. С тех пор, наверное, с полчаса прошло!

Матвей ещё постоял, глядя на него, потом закрыл дверь. В замке повернулся ключ.


– Остроумно, – пробормотал Илья Сергеевич и стал спускаться по лестнице.

Ужинал он в компании подвыпивших Ванечки и Лилечки, которые по очереди фотографировали друг друга и принесённые стаканы и тарелки. Ванечка был в тёмных очках, которые он то и дело ронял с носа и в конце концов уронил в борщ. Фотография «рейбенов» посреди борща была немедленно выложена в инстаргамм и к концу ужина набрала тридцать три лайка. Ванечка смеялся и утверждал, что будет ещё больше.

Кофе Илья пить не стал – ему очень надоела компания Ванечки и Лилечки, – вернулся к себе и только тут спохватился, что так и не запер дверь. В его люксе был вполне старорежимный замок, никаких самозапирающихся устройств и пластмассовых карточек.

В номере было по-прежнему тепло и тихо, ничего не изменилось, только чёрная пухлая папка исчезла со стола.



С порога Илья оглядел ресторанный зал. Все старожилы были на месте, добавилось новое лицо – мужик из вчерашней машины. Он сидел один, полоскал ложку в чашке с чаем и читал бумаги, как и Екатерина. Они сидели спинами друг к другу, скреплённые листы переворачивали почти синхронно, и это было забавно. Лиля и Ваня подняли головы от телефонов, кивнули ему и опять уставились на экраны. Николай Иванович читал газету – всё, как всегда, всё, как обычно!.. Матвей, сгорбившись, ел кашу. Ангел смотрела в окно.

…Кому из них понадобилась директорская папка?

– Доброе утро, – поздоровался Илья громко.

Секунду он колебался, потом сел за стол к Ангелу.

– Привет.

Она перевела на него взгляд и сказала хмуро:

– Привет.

– Секундочку, – произнёс Илья Сергеевич. – Как же так? Ты должна сказать, что меня не приглашала, чтобы я убирался вон, и пожелание доброго утра – враньё, как и само утро.

– Я тебя не приглашала, убирайся вон, а доброе утро – враньё.

– Так неинтересно.

– Я решила, что ты прав, – сказала она серьёзно. – Я долго думала и поняла, что так, наверное, лучше.

Он смотрел на неё и ждал – он умел задавать вопросы, не говоря ни слова.

Она взмахнула синей рукой с цепями и брелоками:

– Наверное, лучше знать, чем не знать. Ну, знать, что на самом деле случилось. Ты вчера говорил, помнишь? Я решила, что ты должен всё выяснить до конца.

– Остроумное замечание, – пробормотал профессор. – Прекрасно, что ты одобряешь мою деятельность.

– Я ничего не одобряю, – возразила Ангел. – Но так лучше. Кажется, никого, кроме тебя, этот вопрос не интересует. Что на самом деле здесь случилось?

– А ты знаешь?

Она покачала головой, её дреды колыхнулись.

– Я только знаю, что все врут.

– Понятно.

Он подозвал официантку и заказал гурьевскую кашу, которую так хвалил Николай Иванович, оладьи из печени и какао.

– Ты знакома с директором?

– Ну, видела.

– Как он выглядит?

Она удивилась:

– Как директор. Мужик в пиджаке, и всё.

Илья наклонился к ней близко.

– Посмотри внимательно, только аккуратно. Вот тот человек за столиком, который читает, на него похож?

Ангел моментально повернулась и вылупила глаза. Илья пожалел, что спросил. Человек, почувствовав взгляд, оторвался от своих бумаг, посмотрел на Ангела и усмехнулся.

– Совершенно не похож, – горячо зашептала она, перегнувшись к Илье. – Да это точно не он!

Илья Сергеевич с удовольствием съел принесённую кашу – Ангел время от времени поворачивалась и таращилась на мужика с бумагами, – а потом попросил у Ванечки планшет.

– Мне нужно просто посмотреть, – объяснил он туманно. – А телефон разряжается быстро.