Семь смертей Эвелины Хардкасл

– Как вам будет угодно, милорд, – говорит он, но не уходит.

Не знаю, чего он дожидается. Наконец он снова глядит на меня и направляется к двери; смятение тихонько крадется следом.

Я кладу руки на живот, закрываю глаза. Всякий раз, когда я засыпаю, то пробуждаюсь в ином облике. Безусловно, я рискую, покидая обличье Рейвенкорта, но понимаю, что мало чего добьюсь, пребывая в этом воплощении. Если повезет, то я проснусь и обнаружу, что прочие обличья нашли мое послание в энциклопедии, а значит, мы все встретимся.





13


День второй (продолжение)

Мучительная боль.

Я вскрикиваю, ощущаю вкус крови во рту.

– Ох, конечно же, вам очень больно, – произносит женский голос.

Щипок, укол иглы в шею. Тепло растапливает боль.

Дышать тяжело, двигаться невозможно. Не могу открыть глаза. Слышу шум колес, цокот копыт по булыжникам. Чувствую, что кто-то возникает рядом со мной.

– Мне… – начинаю я и надсадно кашляю.

– Ш-ш-ш, молчите. Вы снова дворецкий, – торопливо шепчет женщина, легонько касаясь моей руки. – Голд напал на вас минут пятнадцать назад, сейчас вас везут в сторожку.

– Кто вы… – хриплю я.

– Друг. Это пока не имеет значения. Выслушайте меня. Да, вы сейчас соображаете с трудом, но, поймите, это очень важно. В игре есть определенные правила. Менять обличья так, как это делаете вы, нет никакого смысла. Необходимо провести в одном облике целый день, то есть с момента пробуждения до полуночи. Ясно вам?

Я едва не проваливаюсь в забытье.

– Поэтому вы сейчас и стали дворецким, – продолжает незнакомка. – Если вы уснете среди бела дня в любом другом воплощении, то вернетесь в тело дворецкого, в его теперешнем состоянии. Когда дворецкий засыпает или теряет сознание, вы возвращаетесь в новое обличье. Если тот, в чьем теле вы находитесь, продолжает спать после полуночи или если он умирает, то вы принимаете новое обличье.

Слышу еще один голос. Грубый. Где-то впереди.

– Подъезжаем к сторожке.

Моего лба касается женская ладонь.

– Удачи вам.

Вконец обессилев, я проваливаюсь в темноту.





14


День четвертый (продолжение)

Чья-то рука трясет меня за плечо.

Открываю глаза, моргаю и оказываюсь в библиотеке. По-прежнему в обличье Рейвенкорта. Облегченно вздыхаю. Как я ошибался, решив, что ничего хуже этой туши быть не может! В теле дворецкого я трепыхался, будто в мешке битого стекла. Лучше всю жизнь прожить Рейвенкортом, чем еще раз испытать такие мучения. Увы, похоже, выбора у меня нет. Если верить словам незнакомки, меня снова затянет в избитое тело.

Сквозь клубы желтоватого дыма на меня глядит Даниель Кольридж. На нем тот же поношенный охотничий костюм, в котором он беседовал с Себастьяном Беллом в кабинете. С губы свисает сигарета, в руках бокал. Кошусь на часы: до обеда еще двадцать минут. Наверное, сейчас Кольридж и направляется на встречу с Беллом.

Он вручает мне бокал, присаживается на краешек стола, на котором лежит раскрытый том энциклопедии.

– Судя по всему, вы меня искали. – Даниель выпускает струйку дыма из уголка губ.

С Рейвенкортом Кольридж говорит иначе, напускное участие исчезает из голоса, осыпается змеиной чешуей. Не дожидаясь моего ответа, он читает вслух:

– «Логично предположить, что многие из вас гостят здесь дольше меня и обладают более пространными сведениями об особняке, о Чумном Лекаре и о том, зачем мы ему понадобились». – Он закрывает том. – Я откликнулся на ваш призыв.

Я встречаю его пристальный взгляд, говорю:

– Вы такой же, как и я.

– Я – это вы, через четыре дня. – Он умолкает, давая мне возможность сообразить, что это значит. – Даниель Кольридж – ваше последнее воплощение. Точнее, наша душа занимает его тело, если так можно выразиться. И не только тело, но и ум. – Указательным пальцем он стучит себе по лбу. – А значит, мы с вами думаем по-разному. – Он берет в руки энциклопедию, снова опускает ее на стол. – К примеру, вот это. Кольридж ни за что не стал бы обращаться за помощью к другим. Хотя это прекрасная мысль. Очень логично, очень по-рейвенкортовски.


В сумраке вспыхивает огонек сигареты, освещает скупую улыбку. Этот Даниель ни капли не похож на себя вчерашнего. Он смотрит холоднее, жестче, словно бы старается пронзить меня насквозь, заглянуть в самое нутро. Когда я был Беллом, то ничего такого за ним не заметил. Зато Тед Стэнуин это сразу понял, поэтому и пошел на попятную. Похоже, этот грубиян неплохо соображает.

– Значит, вы уже были мной… то есть Рейвенкортом? – спрашиваю я.

– Да, и теми, кто будет после него, – отвечает он. – Вот с ними вы еще намучаетесь, не то что с Рейвенкортом.

– Вы потому и решили со мной встретиться, чтобы предупредить?

Его чем-то забавляет такое предположение, по губам скользит легкая улыбка, развеивается вместе с сигаретным дымом.

– Нет, потому что вспомнил себя на вашем месте. Вспомнил, как выслушивал то, что сейчас скажу вам.

– Что?

Он тянется к пепельнице в дальнем конце стола, придвигает ее к себе.

– Чумной Лекарь потребовал, чтобы вы отыскали убийцу, но не упомянул имя жертвы. Сегодня на балу погибнет Эвелина Хардкасл, – говорит он, стряхивая пепел.

– Эвелина?

Я вздрагиваю, расплескиваю на колени содержимое забытого бокала; меня охватывает паника, я волнуюсь о страшной участи моего друга, женщины, которая, несмотря на жестокое родительское обращение, сохранила человеческую теплоту и участие.

– Ее надо предупредить! – восклицаю я.

– Зачем? – спрашивает Даниель, и его спокойствие немного развеивает мои страхи. – Если убийства не будет, то убийцы нам не отыскать, а без разгадки преступления нам отсюда не выбраться.

– И вы не остановите злодея? – шепчу я, ошеломленный его бессердечием.

– Я восемь раз переживал этот день, и, что бы ни делал, результат всегда один: Эвелина погибает. – Он водит пальцем по краю столешницы. – Все, что случилось вчера, произойдет и завтра, и послезавтра. Поверьте, любое ваше вмешательство будет лишь повторением прошлого и ни к чему не приведет.

– Даниель, она мне друг, – с горячностью заявляю я, изумленный глубиной своего чувства.

– И мне тоже. – Он склоняется поближе. – Однако же, как бы я ни старался изменить ход сегодняшних событий, всякий раз становлюсь виновником тех несчастий, которые пытаюсь предотвратить. Эвелина обречена, так что не тратьте времени даром. Я попал сюда из-за обстоятельств непреодолимой силы, а вскоре на моем месте окажетесь и вы и точно так же будете все это объяснять и страдать из-за того, что не можете, в отличие от Рейвенкорта, питать бесплодные надежды на лучшее. Друг мой, наше будущее не расплывчато, а неизбежно, и мы не в силах его изменить. Так уж устроена западня, в которой мы оказались.

Он встает, дергает ржавую ручку окна, с усилием распахивает створку и глядит куда-то вдаль, где его ждет то, чего мне не понять еще четыре дня. Его совершенно не интересуют ни я, ни мои страхи, ни мои ожидания. Я – всего лишь часть давно прискучившего ему повествования.

– Но это же бессмысленно, – возражаю я, надеясь напомнить ему о достоинствах Эвелины. – Эвелина добрая и отзывчивая, ее здесь не было девятнадцать лет. Кому понадобилось ее убивать?

И тут у меня закрадывается подозрение. Вчера в лесу Эвелина рассказывала, как родители не простили ей того, что она оставила Томаса без присмотра. Она и сама винила себя за смерть брата от руки Карвера, но родители, по ее словам, возненавидели дочь с такой с силой, что собирались подстроить какую-то подлость на балу. Неужели они и в самом деле пойдут на убийство собственной дочери? В таком случае очень кстати, что я должен встретиться с Хеленой Хардкасл.

– Не знаю, – раздраженно отвечает Даниель. – Здесь столько всяких тайн, и найти среди них нужную очень непросто. Однако же настоятельно советую вам немедленно заняться поисками Анны. На первый взгляд кажется, что восемь обличий – это много, но, будь их даже вдвое больше, с этой задачей им все равно не справиться. Нам нужна помощь.

– Анна! – восклицаю я, вспомнив о незнакомке, которая сопровождала избитого дворецкого. – Это знакомая Белла?

Он глубоко затягивается сигаретой, щурит глаза, пристально глядит на меня, словно оценивая, что именно рассказать мне о будущем.

– Она, как и мы, не может отсюда выбраться, – наконец произносит он. – В данной ситуации ее можно считать другом. Анну нужно отыскать прежде, чем ее отыщет лакей. Он охотится на нас обоих.

– Вчера вечером он подбросил дохлого кролика мне в спальню, то есть в спальню Белла.

– Это пустяки, – говорит он. – Сперва он подстраивает всякие гадости, а потом пытается убить.

Меня мутит, кровь стынет в жилах. Все это я подозревал, и тем не менее равнодушное упоминание об убийстве звучит жутко. Я закрываю глаза, делаю долгий выдох через нос, стараясь избавиться от страха, – Рейвенкортова привычка, так он успокаивается, хотя я не знаю, откуда мне об этом известно.

Открываю глаза. Волнение исчезает.

– Кто он? – спрашиваю я с неожиданным упорством.

– Понятия не имею, – отвечает Даниель, выдувая дым в окно. – Будь я в самой обычной преисподней, назвал бы его дьяволом. Он поочередно избавляется от нас, его соперников, чтобы первым дать ответ Чумному Лекарю.

– У него тоже разные обличья?

– Как ни странно, нет, – вздыхает он. – Судя по всему, они ему не нужны. Все наши обличья ему известны, он нападает именно в минуты нашей слабости. К примеру, все мои ошибки он успешно обратил на пользу себе.

– Как остановить того, кому известны все наши дальнейшие действия?

– Знай я это, не беседовал бы с вами, – раздраженно произносит Даниель. – Будьте осторожны. Он блуждает по особняку, как призрак, алчущий возмездия, а если застанет вас одного… Короче, постарайтесь не встречаться с ним наедине.

Даниель мрачнеет, в голосе сквозят жутковатые нотки. Похоже, будущий я оказался во власти неведомого лакея, и это страшит больше любых предупреждений об опасности. Нетрудно понять почему. Чумной Лекарь дал мне восемь дней, чтобы найти убийцу Эвелины, и восемь обличий. Себастьян Белл проспал полночь, и теперь в его тело я больше не попаду.

Остается семь дней и семь воплощений.

Второй и третий облики – дворецкий и Дональд Дэвис. Незнакомка не упомянула Дэвиса, что весьма странно, но, очевидно, к нему применимы те же правила, что и к дворецкому. У обоих много времени до полуночи, но один жестоко избит, а другой спит где-то на дороге к Блэкхиту. Значит, на них полагаться бесполезно. Равно как и на второй, и на третий день.