Сердце умирает медленно

Но я не стала отвечать. Продолжала пялиться на Райана. Со своей гривой мягких каштановых волос и загорелым лицом он напоминал мне жгучего итальянца. Только светло-серые глаза выдавали его происхождение. Мне никогда не удавалось понять, какого они оттенка на самом деле: зеленоватого или голубого. Их цвет, похоже, менялся в зависимости от настроения или погоды.

Рука Райана покоилась на талии Шейлы. Он возвышался над ней, приобнимая заботливо и по-мужски надежно. Она прижималась к нему и выглядела очень счастливой, широко улыбалась в камеру. И единственное, чего я не могла понять, так это эмоций, написанных на лице Райана. Он был серьезен, несмотря на легкую, вежливую полуулыбку. Уголки губ сжаты, лоб напряжен.

Может показаться странным, но я верила, что он смотрел на меня. Знал, что увижу снимок. И его взгляд с горькой усмешкой был направлен не в камеру, а прямо в мои глаза. «Вот то, чего ты хотела. То, чего добивалась. Довольна теперь?» – будто говорил он.

Я отложила телефон и спрятала лицо в ладонях. Щеки жгло от горячих капель, прокладывающих влажные тропинки к подбородку. Мои губы еще помнили вкус его поцелуев. Зажмурившись, я смогла ощутить силу его объятий. Кровь бурлила в теле, бедное сердце стучало в барабанных перепонках, гулко и надрывно, потому что я еще хранила воспоминания о том, как в ту ночь отдавала ему каждый его стук. Саму себя Райану отдавала.

Я до сих пор помнила его запах. Терпкий аромат кожи юноши, становящегося мужчиной, свежий и с легкой горчинкой. Помнила дрожь, которая охватывала все тело, когда он его касался.

Помнила хрупкость, нежность и напряжение в его движениях, когда он действовал невероятно осторожно, боясь ранить меня.

Для меня не существовало никого в тот момент, кроме Райана. Ничего с собой не могла поделать. Поняла, что влюбилась по уши. И с пониманием этого готова была принять свой последний вздох.

Проводила нервными пальцами по его обнаженной спине. Отдавалась ощущению счастья, чувствуя тяжесть его ног на своих бедрах, его живота – на своем животе. Наши тела так тесно соприкасались… И тогда – точно так же, как сейчас, – я роняла слезы в такт каждому движению, поскольку не слышала ничего, кроме оглушающего грохота собственного сердца.

Хотела умереть в его объятиях в тот вечер. И это казалось самым правильным решением в моей жизни. Выныривая из поцелуя, чтобы глотнуть немного кислорода, шептала Райану что-то о своих чувствах. Я и не помню, что… Голова кружилась все сильнее, а сознание неумолимо покидало меня.

«Эмили», – звучало мое имя в тишине густой травы. Он бормотал его мне на ухо. Шептал, прижимаясь губами к шее, целуя волосы… Это было так удивительно и трогательно. Я слышала его шепот, даже ныряя в бездну, почти переставая существовать. Он отдавался эхом в ночи, и его не иссушило бы знойное солнце, не смыло бы дождями, не унесло бы быстрым ветром. Он навсегда отпечатался в моей памяти.

Я сама этого хотела. Никогда не признавалась, что Райан мне нравится. Ни Шейле, ни ему самому. Отвергала. Хотела быть отвергнутой. Готовилась к смерти.

И теперь все происходило ровно так, как мной и было запланировано.

Прошлое умерло вместе с моим прежним сердцем.





-16-




Мальчик.

Ему лет шесть. Как и мне. Я вижу свои руки – крошечные, с коротенькими пухлыми пальчиками. На мне – ярко-красное платье с белой лентой на поясе. И гольфы – белые, длинные.

Подтягиваю их, выходит как-то неуклюже и забавно – на правой ноге гольф сидит выше, чем на левой. Но мне нравится.

Мы смеемся.

– Будешь конфетку?

Мальчишка разжимает ладонь, в ней лежит полурастаявшая, мятая шоколадная конфета.

Он очень хочет, чтобы я ее взяла. Слышу это по надежде, затаенной в его голосе, вижу по тому, как нетерпеливо бьет он ножкой в смешном кожаном башмачке по асфальту.

– Давай, – касаюсь его ладони.

Конфета теперь у меня.

Довольно улыбаюсь и по-девичьи кокетливо отвожу взгляд.

Он ждет. Чего? Догадываюсь быстро – думает, когда я с ним поделюсь. Но мне не жалко, даже наоборот. Ка-кое-то особенное удовольствие распирает мою грудь, когда я разворачиваю сладость, отламываю большой кусок и вижу, как он его хватает и сразу сует в рот. Мальчик очень хотел конфету, но все равно сначала дал ее мне.

А я поделилась с ним.

Мы счастливы. Я слышу наш звонкий смех.

Мы бежим.

Сворачиваем с дороги и продираемся сквозь кустарник, пока не выбегаем к тропинке, которая ведет вниз по склону. Мальчик держит меня за руку, чтобы я не упала. Спускаться трудно, и мне не хочется оступиться, чтобы случайно не зацепиться за что-нибудь и не испортить платье – ведь тогда мама непременно станет ругаться. Поднимаю взгляд к небу и вижу, как солнце вспышками пробивается сквозь ветви деревьев, бросая на нас свой свет, словно раскаленные капли. В подлеске шумит ветер: будто десятки дверей со скрипом открываются и закрываются одновременно.

– Давай! – Мальчишка останавливается и протягивает ко мне ручонки. – Прыгай…

Понимаю, что он зовет меня по имени. Силюсь услышать, но никак не получается. Все заглушает музыка, как в фильме ужасов, та самая, что постоянно слышится мне везде – кто-то играет на рояле знакомую мелодию.

Мальчик кричит, зовет меня, уговаривает… Я стою, замешкавшись, и хочу послушаться, но духу все равно не хватает. Мой сон разваливается на части, затягиваемый странной мелодией в черную воронку сознания.

Тогда я протягиваю к нему руки. И он делает то же самое. Но не шагает. Между нами – неглубокий ручей. Я снова поднимаю глаза на мальчишку и пытаюсь рассмотреть, но его лицо расплывается. Перед моим взором остается только щупленькая фигурка сорванца, тонкие ножки в широких шортиках на лямках, выцветшая футболка и протянутые ко мне руки.

Я знаю, что очень-очень его люблю. Я так сильно хочу к нему. Нам хорошо вместе. Ему можно рассказать все, о чем мечтаешь. И только он знает про коллекцию цветных пуговиц, которую я стащила у мамы и зарыла в секретном месте.


Это теперь наш общий секрет.

Силюсь вспомнить, как его зовут. Открываю рот, но вместо звуков выходит что-то нечленораздельное.

Вслушиваюсь в его голос. Он зовет меня по имени. Снова и снова. Но слоги распадаются на отдельные гласные и разлетаются эхом: «Ах-а-а-а, ах-а-а-а-а».

И снова чертова музыка. Она везде. Пропиливает ходы в моей голове, звенит колоколом, бьет набатом в виски, оглушает.

Я падаю на колени и пытаюсь в последний раз оглядеться. И вижу водопад. Тот самый. Потоки воды, сбегающие по горной породе и окруженные зеленой порослью. На секунду всплеск заглушает адскую мелодию, но это лишь короткий миг перед тем, как она поглотит меня, мальчишку и весь мир.

Я задыхаюсь, вздрагиваю и вдруг резко просыпаюсь.

Хватаю ртом воздух и оглядываюсь по сторонам. Та же комната, кресло, на коленях лежит телефон. Я просто заснула.

Откидываю одеяло и встаю. Обнаруживаю, что тело покрыто липким потом. Ожесточенно тру виски, пытаясь восстановить в памяти детали сна, и с досады толкаю кресло, которое заваливается на бок.

Это не видения и не мои фантазии, а что-то еще.

Только что?





* * *


– Доброе утро, – сказала, войдя в кухню.

Подняла голову и несмело посмотрела на маму.

– Доброе утро, Эмили, – по ее голосу понятно, что она до сих пор осуждает меня.

Мать бросила на меня короткий взгляд и вернулась к нарезанию томатов.

– Ты… – я подошла к ней и уткнулась носом в плечо. – Ты прости меня, ладно? Не знаю, что вчера нашло на меня. Разговаривала с тобой грубо, еще и дверью хлопнула.

– Прощаю, – вздохнула она.

И я почувствовала, как ее губы прикоснулись к моему лбу.

– Не злись, хорошо?

– Я не злюсь.

– Ты без настроения.

– Твой отец вчера ушел.

Я отстранилась и посмотрела ей в глаза. Они были красными и припухшими от слез.

– Что? – переспросила я.

– Да. Это окончательно.

– Ох… – я тяжело опустилась на стул.

Нож в ее руках продолжал отбивать стройный ритм, ударяясь о разделочную доску.

– Он не попрощался.

Мать сглотнула и пожала плечами:

– Отец ждал тебя вчера, чтобы объясниться… Но потом мы с ним снова поругались, – она отвела глаза и шмыгнула носом. – Прости, не нужно мне было этого делать. Как-то завелась, и остановиться уже не получилось. Тогда он собрал чемоданы и ушел. Прости, дочь.

Я встала, подошла к ней и обняла одной рукой. Нож завис над доской и медленно опустился, разрезав томат пополам.

– Тебе больно, я понимаю, – сказала я, сжав зубы.

– Не дала вам попрощаться нормально.

– Ну… мы ведь в одном городе живем. Куда он съехал?

– К своей… – слова застряли у нее в горле, послышался тяжелый вздох.