Сердце умирает медленно

Девушка преодолевала ступени, поднимаясь на второй этаж.

Я – как пожарный на вызов – метнулась за ней. Взбежала по ступеням и очутилась в длинном коридоре с десятком дверей.

– Вы не видели девушку в синем платье? – спросила у девчонки, прислонившейся к стене.

Вокруг сновало много народа, и все были одеты в повседневную одежду: джинсы, рубашки, кардиганы.

Неудивительно, что она взглянула на меня, подозрительно насупив брови:

– Не-а.

Я двинулась дальше, сканируя взглядом каждого, кто встречался мне на пути.

– Вы не видели?..

И каждый отвечал отрицательно.

– Вы не видели здесь девушку в синем платье? – спросила у парня, который взялся за ручку двери.

– Что? – посмотрел на меня непонимающе. – А-а-а… нет.

Я в отчаянии опустила плечи. Он виновато улыбнулся и вошел в помещение. И вдруг что-то заставило меня насторожиться. Звук. Мелодия, которая доносилась изнутри и оборвалась, как только дверь в помещение закрылась.

Набравшись смелости, я вошла следом за парнем и очутилась в огромной аудитории с высокими потолками, заставленной и стульями, и самыми разнообразными инструментами.

К счастью, никто из присутствующих не обратил на меня внимания. Юноши, девушки и пожилая женщина, вероятно преподавательница, были погружены в происходящее действо: посредине зала начинали играть музыканты.

Невысокий, тощий паренек выдавал пробирающую буквально до костей тончайшую трель из нежных нот на флейте. За его спиной пышная блондинка, скользя подушечками пальцев по клавишам, подхватывала эту божественную мелодию, оживляя ее звуками рояля. Стоящие возле них полукругом юные особы в одинаковых голубых кофточках занесли смычки над скрипками и виолончелями, готовясь вступить.

И тогда меня окончательно пригвоздило к полу. Клянусь, слезы сами брызнули из глаз, стоило грустным звукам заполнить помещение. Я уже не искала девушку в синем, на подсознательном уровне я понимала, что не найду ее здесь. Но вот она – та самая мелодия, трогающая до глубины души всех слушателей, замерших в немом восторге.

Вот почему незнакомка меня сюда привела.

Руки музыкантов порхали над инструментами, а перед моими глазами проносились, словно волны, дивные картины. Цветущая зелень, благоухающие цветы в тенистых зарослях кустарника, блестящая гладь озера и мерный шум воды, падающей со склона…

Мелодия возвращала меня туда, где я никогда не бывала. В те места, которые я видела только во сне. В места, воспоминания о которых были заложены в моем сердце. И это я осознавала совершенно твердо.

Музыка прошивала насквозь, наполняла меня до краев, бередила душу. Она оказалась столь пронзительно печальной и красивой, что чувство счастья и тревожной безвыходности, попеременно сменяя друг друга, захлестывали беспощадным цунами и заставляли меня дрожать в такт мелодии.

Как прекрасно и невыносимо! Я стояла, слушала и не понимала, как музыканты вообще выносят подобное напряжение: передают эмоции через ноты, не позволяя ни собственной душевной слабости, ни чувствам, резонирующим с произведением, внести диссонанс в общую нить мелодии.

– Что это? – спросила я, когда зал взорвался аплодисментами.

– Вы о чем? – улыбнулся молодой человек, вслед за которым я вошла в аудиторию.

– Я о… – взмахнула руками. – Обо всем…

Он рассмеялся:

– Не понимаю.

– Что это за музыка? – перешла на шепот, потому что преподавательница начала что-то говорить студентам.

– А… – парень качнул головой. – Рольф Лёвланд, – улыбнулся еще раз. – «Сад Эдема»[7].

– Спасибо, – покачнулась я.

– Вы плачете, – он подхватил меня под локоть.

– Знаю.





-18-




Размазывая слезы по лицу, я выбежала из здания и понеслась прочь. Мне было страшно. Дико страшно. До безумия.

Видения, слуховые галлюцинации, призраки – это уже слишком. Либо у меня опухоль растет в голове, либо мне самое место в психиатрической клинике. С нормальными людьми ничего подобного не происходит.


Потом я сбавила шаг и поплелась по улице, с трудом понимая, где нахожусь и куда мне нужно идти, чтобы добраться до парка, где меня, возможно, никто и не ждет. И, честно говоря, мне стало все равно.

Я упрямо отказывалась верить в чушь, которую рассказывали по телевизору про клеточную память, передающуюся с донорскими органами. Не собиралась и теперь принимать происходящее всерьез.

Всему должно быть свое объяснение. Например, лекарства. Их очень много, даже чересчур. У каждого целый список побочных действий – вот и ответ. Скоро мой организм приспособится и перестанет реагировать на химию. Либо я привыкну к видениям, не такая уж это и большая плата за возможность жить, дышать и строить планы на будущее.

– Привет.

– А-а-а! – ударившись обо что-то или об кого-то, я упала прямо на пятую точку.

– Эмили! – руки Дэниела протянулись ко мне и коснулись плеч.

Я подняла на него затуманенный слезами взгляд и вцепилась пальцами в его рубашку.

– Ох… – никак не получалось отдышаться. – Это ты… – с облегчением отпустила его и закрыла ладонями лицо.

– Что с тобой? Что случилось? – вместо того чтобы помочь мне встать, он присел рядом на асфальт.

Нужно собраться, не показывать постороннему человеку свою панику и отчаяние, но я еще сильнее разревелась. Захлебываясь слезами и жадно хватая ртом воздух, чувствовала, как Дэниел сначала робко гладит меня по плечу, а затем уже смелее притягивает к себе и сжимает в объятиях. Вдыхая его запах, я продолжала сотрясаться в рыданиях, а видя, что на рубашке от моих слез расплываются влажные круги, стучала зубами в тщетной попытке перестать плакать.

– Ну… что такое? Эй… – его голос успокаивал, топил меня в мягком бархате заботы и понимания. Убаюкивал.

Постепенно затихая, я чувствовала, как он покачивает меня на руках. Ощущала, как его сильные грубые пальцы стирают слезы с моего лица. Паника отступала. И только вынырнув из его объятий с первым полноценным вдохом, я смогла оглянуться по сторонам. Мы сидели прямо посреди дорожки, рядом с главным входом в парк.

– О нет, – приподнимаясь, я судорожно провела ладонями по лицу. – Прости, пожалуйста, наверное, я жутко напугала тебя своим поведением.

– Нет, – Дэниел встал на ноги и отряхнулся.

В его взгляде не было осуждения. Наоборот, казалось, что его глаза тоже слезились. Он вытянул руки в примирительном жесте, как будто боялся, что я могу сейчас психануть и убежать.

– Все хорошо. Я рад, что ты успокоилась. Лучше скажи, что случилось? Тебя кто-то обидел?

Я задумалась. Сказать такое малознакомому человеку – это как подписать себе приговор. За мной сразу приедет соответствующая служба со смирительной рубашкой и шприцом с сильнодействующим успокоительным.

– Я… – облизнула пересохшие губы и отошла к краю дороги. Прохожие уже слишком подозрительно на нас пялились. – Я не могу тебе рассказать… Сложно… – опустила взгляд, подбирая слова. – Ты прости, но я лучше пойду.

Взмахнула руками по-детски растерянно, развернулась и хотела броситься прочь, как вдруг он вырос прямо передо мной:

– Стой. Я тебя никуда в таком состоянии не отпущу, – его перепуганное лицо (еще бы, такую истерику закатила) озарилось улыбкой. – Ведь я сбежал из офиса, чтобы хоть и недолго, но прогуляться с тобой.

– Еще и от работы тебя отвлекаю.

Он отрицательно покачал головой.

– Мне полезно. Целый день работаю с чертежами и документацией, глаза ужасно устали от компьютера.

Я тяжело выдохнула, сдаваясь:

– Прости, что заставила ждать.

Его руки обхватили мои плечи.

– Ты скажешь мне, что стряслось?

Я не шевелилась, заключенная в его надежные и крепкие объятия, а в моих глазах снова закипали слезы. И стоило только дать слабину, как они потекли горячими дорожками по щекам к шее, а мои веки снова заполнил тягучий туман.

– Ну нет, – ошарашенный Дэниел взметнул вверх брови. – Стоп, стоп, стоп, – сквозь слезы увидела, как он нависает надо мной, смеясь. – Уговорила, можешь ничего не говорить. А я попытаюсь тебя отвлечь.

Он отпустил мои плечи, отошел и подобрал что-то с земли. Наскоро утерев слезы рукавом кофты, увидела, что это был велосипед. Мужчина подкатил его ближе и поставил аккурат между нами.

– Если честно, я немного заработался с новым проектом и чуть не опоздал на встречу с тобой. Пришлось одолжить велик у одного из менеджеров компании. Удобная, кстати, вещь. Прокатимся?

Я всхлипнула, но вышло что-то вроде восторженного похрюкивания.

– Серьезно?

Принялась оглядывать средство передвижения.

– Абсолютно, – кивнул Дэниел. – Боюсь, если мы оставим велосипед на газоне, то по возвращении его не обнаружим.

Мне очень хотелось прокатиться, а мой организм никак не мог поверить, что недоступные прежде вещи, навроде обычной прогулки в парке или езды на велосипеде, теперь становились чем-то самим собой разумеющимся.

– А как мы… вдвоем? – продолжала разглядывать конструкцию, гадая, где бы могла уместиться.

Разве только сзади, но там, кроме щитка над колесом, ничего и не было.