Сестренка

Наверное, в последний раз пишу сюда. Приняла решение удалиться из соцсетей. Даже виртуально смотреть людям в глаза стыдно.

Мой муж — чудовище. Хуже убийц и маньяков. Не буду писать, что именно он сделал. Теперь ненавижу Новый год. Никогда больше праздновать не буду. Развожусь. Забираю Анюту и уезжаю.

Я не смогу теперь доверять мужчинам. Мне кажется, у каждого за душой — какая-то мерзкая тайна. Но я рада, что этот период в жизни заканчивается.

Пока, девчонки! Спасибо, что слушали меня эти два года. Очень важно — когда рядом есть способные просто выслушать.





Часть пятая





Здравствуй, доченька!

Я много лет никому не писал писем. Когда служил в армии, разве что, писал каким-то девушкам. Даже матери своей не писал.

Я решил отправить тебе письмо, потому что ты ничего не знаешь.

Когда ты была маленькая, то часто спрашивала: «А как вы с мамой познакомились?» Мама отвечала, что я пришел к ней в библиотеку и позвал на свидание. Вранье.

На Севере я уже был совсем другим человеком. Не таким, каким меня призвали в армию. Дело в том, что в подростковом возрасте я хотел стать актером. Я никому об этом не говорил — став военным, как-то стеснялся этого. Но да — мечта о сцене у меня была очень сильная.

Я даже хотел поступать в театральное училище. Но приехал в Ленинград в последний день, когда можно подать документы, а программа у меня была не подготовлена. Я посмотрел на других ребят, которые наперебой пели, декламировали, зубрили басни, и испугался, что не поступлю. Вернулся домой.

В военкомате я сказал:

— Отправьте меня служить куда-нибудь подальше от дома.

А они мне говорят:

— Наверно, ты имеешь в виду — поближе?

А я:

— Нет, подальше…

Я не мог больше жить под одной крышей со своей матерью. Ты же знаешь, Юля, какой бабушка тяжелый человек. А пока она была довольно молода и воспитывала меня, казалась и вовсе невыносимой.

Я должен был подтягиваться не меньше двенадцати раз. Я и восемь подтягиваний сделать не мог. Она орала, что я слабак, как мой отец (которого я никогда не видел). На гитаре учился играть. «И что тебя ждет? С таким инструментом и в военный оркестр не возьмут». С девочкой в школе дружил. «И что ты в ней нашел? У нее отец — цыган, актер из театра. А у нее ноги кривые…» Что сам хочу стать актером, конечно, молчал.

Меня отправили служить на Север. Когда срочка закончилась, замаячило возвращение домой. Я этого не хотел. Так и остался в армии.

Конечно, армия сделала меня сильнее. Я почувствовал, что даже мать стала меня больше любить и уважать. Значит, выбор был правильным. Но все равно я в глубине души сомневался в том, что живу той жизнью, которой хотел.

Если бы не алкоголь, эти сомнения совсем бы меня замучили. Спиртное очень хорошо обезболивает.

Так вот. Про знакомство с мамой. Теперь, когда я знаю правду о постыдном поступке своего сына, то понимаю, что и я вашу маму изнасиловал. Что я много лет ее, можно сказать, насиловал.

Она никогда меня не любила. Она стала моей женщиной в обмен на то, что больше ее никто не тронет. Для безопасности в гарнизоне это было необходимо. Потом она смирилась, но никогда меня не любила. И это страшно раздражало. Наверное, поэтому я ее бил.

Бить — плохая привычка. Хуже, чем алкоголь. Но я заставил себя перестать это делать. Наверное, это единственное, за что я себя уважаю. Отказаться от этого было очень трудно. Ведь когда я ее бил, то чувствовал, что она мне наконец-то принадлежит.

Когда я думал о поступлении в театральный, то хотел декламировать «Героя нашего времени». Себя, конечно, воображал Печориным. Помню, девчонкам из класса было жалко Бэлу. А мне никого не было жалко. Ваша мама — моя Бэла. Что, удивлена? Думала, я классику не знаю?

Ты, наверное, не помнишь, но раньше, когда к нам приходили гости, я, как выпью, начинал стихи читать. И не какого-нибудь Есенина, а Мандельштама, Пастернака. В те минуты я себя на сцене представлял. Но никто этого не знал. Ни друзья, ни Неля, ни вы с Юркой.

Когда родился Юра, а потом ты, я был очень счастлив. Знаю, ты, возможно, в это не веришь. Но я понимал, что дети — главное в жизни.

Правда, что с вами делать, я не знал. Ухаживать за детьми я считал делом только для женщин, да и на службе проводил слишком много времени. А когда вы подросли, я обнаружил, что и не знаю, как к вам подступиться.

Как реагировать на ваши ссоры, я не понимал. Но точно помню, что в какой-то момент даже и меня это забеспокоило. Посоветовался с Исхаковым. Тот сказал, чтобы я не брал в голову. Дети часто живут как кошка с собакой, а потом становятся лучшими друзьями. Ну, или просто поддерживают нормальные отношения. Но он посоветовал свозить вас куда-нибудь.

И помнишь, мы поехали на море? Тогда, в первый и единственный раз? Казалось бы, отпуск, а я десять дней не пил. Мне не хотелось. Море было такое теплое, такое яркое. Я смотрел на маму, Юру и тебя, и мне казалось: у нас все хорошо. Хотелось навсегда запомнить эти дни.

И я запомнил. Запомнил, какая ты была красивая. Как ты была хорошо сложена уже тогда. Тебе было тринадцать. Получается, уже через месяц он тебя изнасиловал?! У меня до сих пор не укладывается это в голове.

Я смотрел, как ты плывешь, и размышлял: неужели пройдет несколько лет, и мне придется тебя отдать какому-то совершенно постороннему мужику? Который, возможно, увезет тебя далеко-далеко? А если он причинит тебе вред? Я становился бешеным от этих мыслей. Дочь — это мое. Может быть, единственное мое. Помнишь, я тебя так иногда называл — «мое»? А ты говорила: «Папа, я что, по-твоему, вещь?»


Оказалось, что тебя забрал и измучил собственный брат. Как я мог с этим жить, будто ничего не случилось?

Когда ты все это сказала тогда, за новогодним столом, я принял решение: я его убью. И пошел убивать. Только никто этого не знает.

Недели две я думал, как это сделать. Ничего вразумительного не придумал. В конце концов просто взял канистру с бензином и облил стены военной части, где он сидел. Чиркнуть спичкой не решился. Я же не знал, что этот гад на работе не появляется.

Выбежал лейтенант, который на вахте сидел. Узнал меня. Вы что делаете, товарищ майор, то да се… Ну я сказал, что хочу, чтоб мой сын сдох, потому что он — демон. Мужик позвонил Неле. Та прибежала и стала уговаривать лейтенанта, мол, не вызывай никого, ничего не рассказывай, у него заболевание. Увела домой.

А мне сердито сказала:

— Ну, и чего ты хотел добиться? Тем более что Юра уехал и на работу не ходит.

Я заплакал. Рыдал, как ребенок. И Неля плакала. Нам стало очень жалко тебя и друг друга. Может, это был единственный момент, когда она что-то почувствовала ко мне?

Мне стыдно. Я хотел сознаться, что никакой шизофрении у меня нет, что я просто отказываюсь жить в этих новых обстоятельствах, что я не знаю, как нужно реагировать на то, что мой сын изнасиловал мою дочь, что, наконец, я не вижу никакого смысла в своей жизни, поэтому и решил прикинуться больным, приплатив Исхакову, чтоб тот подтвердил, что я сошел с ума.

Наверное, никто не поверит, что я способен изображать безумие. Ты бы ни за что не поверила. А ведь я всю жизнь кого-то изображал: военного, отца, мужа, друга…

Так что я продолжаю делать то, что делал всю жизнь. Вот только зрителей у меня теперь нет.

У мнимой болезни столько выгод. Ни за что больше не несу ответственности. Могу наконец расслабиться.

Я буду верить, что Неля не узнает о моем обмане. Она уехала в монастырь.

Она плакала. Говорила, что чувствует себя виноватой, оставляя меня, больного и беспомощного, одного. А я смотрел в книгу по домоводству, не зная, что сказать.

Она попросила Ларису Петровну заходить ко мне. Иногда Неля звонит и спрашивает, как там я, а я отвечаю, зачитывая вслух книгу по домоводству. Продолжаю ломать комедию.

Вот такая нелепая жизнь, Юлечка. И только тебе я могу рассказать правду.

Я знаю, что ты никогда ко мне больше не придешь. И не надо. Не приходи. Я ведь тоже мучил. Уничтожал. Живи дальше. Живи хорошо.

Любящий тебя папа





Часть шестая





Депутат Наташа Волкова не раз уже прокляла тот день, когда хозяин заставил ее выдвинуть свою кандидатуру на выборы в гордуму. Наташа Волкова была прорабом. Настоящим — из тех, которых уважают подчиненные, потому что хороший прораб — это симбиоз психолога, коуча и бизнес-тренера в одном лице. Строить дома трудно. Подчинять себе мужчин — еще труднее. Но Наташа Волкова любит строить дома.

Сидеть в кабинете и на заседаниях думы Наташа Волкова не любит. Ну, заседания — еще ничего. Обычно речь подготавливают заранее и говорят, куда нажимать. А вот когда приходят люди с проблемами, тут Наташа Волкова до сих пор теряется, хотя уже год депутатствует.

Дело в том, что в Наташе Волковой народ видит своего прямого представителя. Ведь Наташа Волкова — из простой семьи. Отца не было, мать рано умерла, воспитывала их с братом бабушка, поэтому Наташа Волкова с шестнадцати лет помогала семье деньгами — работала маляром. Закончив ПТУ и продолжая трудиться на стройке, Наташа Волкова выучилась заочно на педагога младших классов, хотя работать всегда хотела только в строительной сфере. Уже двадцать один год Наташа Волкова строит комфортабельное и доступное жилье, ну, и далее, по рекламному тексту.

И вот, к Наташе Волковой ходят. От хозяина к ней приставили бойкую помощницу Варю. Та знает, куда послать каждого страждущего — и бабушку, которой мешает детская площадка под окном, и мамочку ребенка-инвалида, не получившего квоту на операцию, и владельца частной конюшни, у которого застройщик-конкурент отбирает землю… Наташа Волкова никогда не интересуется, какая пучина потом поглощает визитеров. Она надеется, что никогда их больше не увидит.

Однажды Варя уехала в отпуск и не смогла помочь Наташе Волковой в приемный день. Тогда-то все и началось.



* * *

С утра Наташа Волкова съездила на объект. Строительство шло хорошо, и было даже немного жалко, что скоро этот дом достроят, а значит, она здесь станет не нужна.

На самом деле настроение портило не это, а то, что через полчаса — ежемесячный прием граждан. А Варя в отпуске. Наташа Волкова надеялась, что никто не придет.

В машине она спешно переоделась из рабочей одежды в тяжелый, будто рыцарские доспехи, деловой костюм, вздохнула и отправилась на расправу.

Под дверями уже сидела пожилая женщина.

— Наталья Александровна, честь имею, — сказала она. — Меня зовут Криницына Анна Ивановна, старший сержант в отставке!

Наташа Волкова едва подавила раздражение: от этой, кажется, и активная Варя бы не отбилась.

— Очень приятно, — ответила депутатша. — Чем могу помочь?

— Давайте сначала пройдем в кабинет! — скомандовала Анна Ивановна.

Наташа Волкова кивнула.