Сестры

— Мартен, я хочу, чтобы ты покопался в жизни Алисы и Амбры. Они были хорошенькие, умные и спали в университетском кампусе, где было полно девчонок и парней их возраста. У них неизбежно завязывались какие-то отношения, которые перерастали в дружбу. И тут возникает вопрос: почему Амбра оставалась девственницей?

Он тут же записал свои последние вопросы на доске:

Ланг действительно ПРЕРВАЛ все контакты?

Какой-нибудь ревнивый парень?

Один из фанатов?



Остальное время собрания ушло на вопросы логистики и распределения заданий. Кто-то спросил, как составлять рапорты, если все пишущие машинки уже уехали на бульвар д’Амбушюр.

— Я даже не уверен, что кто-то вообще найдет наш кабинет, там большое здание!

Раздались смешки, и атмосфера немного разрядилась. Но только с виду. Сервас заметил, насколько у всех встревоженный вид. Людям не всякий день случалось оказываться перед трупами двух молоденьких девушек, одетых в платья первопричастниц: двух девчонок, убитых в лесу. Это придавало делу оттенок непостижимого и обязывало разум отважиться на путешествие к таким берегам, откуда никто, и они это знали, не сможет вернуться невредимым. И здесь, в этой комнате, когда уже начал спускаться вечер, все поняли, что сейчас шагнут в неизвестность.

— Нынче вечер субботы, — бросил Ко. — Если у кого-то есть желание пойти куда-нибудь выпить, я не возражаю. До понедельника мне нужны два человека.

Мартен подумал об Александре, о Марго, обо всех, кто сегодня собирается выйти на улицу, чтобы насладиться прелестью последнего майского вечера, и почувствовал укол совести. А потом его мысли вернулись к Алисе и Амбре, и он поднял руку. На некоторых лицах появились насмешливые улыбки. Манжен тоже поднял руку.

— Благодарю вас, — сказал шеф группы.

Сервас вернулся к себе в кабинет. Рабочий стол и телефон были пока на месте. Он снял трубку и набрал домашний номер. Но услышал автоответчик. Тогда Мартен отправился к кабинету Манжена.

— Вот черт, — сказал тот, — автомат с напитками уже утащили. Как же тут продержишься до понедельника?

— А что интересного вы нашли в комнатах девчонок в кампусе? — спросил Мартен, не комментируя эту реплику, несомненно, не лишенную здравого смысла.

— Да ничего особенного, несколько фото…

— Можно взглянуть?

Манжен достал из ящика пакет для вещдоков. Внутри лежали фотографии. Сервас открыл пакет, вынул фото и быстро просмотрел их. Потом еще раз рассмотрел каждый снимок в отдельности, подолгу задерживаясь на некоторых. Его внимание привлекла кое-какая деталь. На групповых снимках повторялось одно и то же лицо.

— Вот эта девушка, — сказал он, постучав пальцем по фотографии, — выглядит так, словно она близко дружила с убитыми.

— Вполне возможно, — ответил Манжен.

— Могу я пока оставить фото себе?

— Да без проблем, — отозвался его коллега. — Слушай, а тебе еще не осточертел этот переезд? Дьявол, они отправляют нас к монахам-францисканцам!

Сервас улыбнулся. Новое помещение Региональной службы судебной полиции располагалось в двух километрах по прямой от старого, на берегу Южного канала, к югу от Францисканского квартала, названного так потому, что в этом месте в Cредние века был монастырь ордена францисканцев. Однако в устах Манжена название прозвучало так, будто он говорил о депортации в трудовые лагеря Советского Союза.

— Ко попросил меня покопаться в биографиях жертв. Можно, я еще посмотрю твои заметки? Ну, те, что ты делал в их комнатах.

— Я не смог их распечатать, потому что остался без машинки. Там ничего не разобрать.

— Ничего, постараюсь расшифровать.

Манжен протянул ему свой блокнот.





* * *


Из отдела Сервас вышел в десять вечера, не продвинувшись за это время ни на йоту. Он сделал несколько звонков в ректорат, на медицинский факультет и на филологический, но была суббота, и всякий раз тот, кто снимал трубку, оказывался неспособен дать вразумительный ответ. Надо было ждать до понедельника. На его вопросы об Алисе и Амбре ответили только их родители. Но Мартен старательно обходил моменты, которые могли их сильно взволновать, и в конце концов решил перенести этот разговор на потом.

Уже зажглись уличные фонари, однако вечерней прохлады пока не чувствовалось. Он пошел пешком, проходя в жарком вечернем воздухе мимо ресторанов, откуда доносились обрывки разговоров, звон столовых приборов, смех и ворчание автомобильных моторов. И ему подумалось, что два разных мира сосуществуют, не смешиваясь: мир жизни, с его молодым задором, беззаботностью и надеждами, и мир болезней, страданий, упадка и смерти. Рано или поздно каждый приходит к тому, чтобы познать оба этих мира, но люди некоторых профессий — медсестры, пожарные, служители ритуальных услуг, полицейские — ежедневно переходят из одного в другой. И Мартену вдруг стало интересно: каким он станет через двадцать, через тридцать лет, если продолжит заниматься своим ремеслом?

Сервас выкурил сигарету, сидя под высохшим платаном, что стоял между двух фонарей напротив его дома, махнул рукой соседу, который вывел собачку, и посмотрел на окна четвертого этажа. Света в них не было. Но и очень поздно тоже не было. Луна зацепилась за край крыши, как улетевший воздушный шарик. На лифте он не поехал, а взбежал по лестнице, достал из кармана ключ и, стараясь не шуметь, открыл дверь. Когда щелкнул выключателем в коридоре, на лестничной площадке погас датчик времени. На полсекунды Мартен погрузился в темноту, и ему показалось, что в глубине квартиры послышался какой-то звук. Он позвал:

— Александра!

Никакого ответа. И тут он вспомнил, что на его звонки она тоже не отвечала. Они куда-то ушли… Но куда? Не успел Сервас закрыть за собой дверь, как снова послышался какой-то шорох и в затылок ему пахнуло ветерком.

Он прислушался, но больше ничего не услышал. Александра оставила окно открытым, чтобы ночная прохлада хоть немного освежила комнаты. В квартире было жарко, как в парилке. Светильник на потолке разгорался, и в его свете Мартен увидел на комоде у входа записку.

Уехали на выходные к моей сестре. Будем завтра.




Почему Александра не позвонила в полицейское отделение? Хотела довести его до крайности? Хотела подать какой-то сигнал? Какой? Но может, она ему звонила, а он был где-то в другом месте, когда у него в кабинете звонил телефон… Надо бы ему поскорее к ней поехать.

Однако он никуда не поехал.





* * *


Было восемь часов воскресного утра, когда его разбудил телефонный звонок. Сервас услышал его из кровати. Он проснулся весь в поту, точно помня, что ему что-то снилось, но вот что именно… Вскочив с постели, он бросился в гостиную, где надрывался телефон. Звонок разрывал тишину воскресного утра, а в доме Серваса редко случалось, чтобы хоть один звук ее нарушал, разве что в отместку за затянувшуюся ночную пирушку кто-нибудь включал утром электродрель.

Накануне он оставил открытым окно, чтобы было не так жарко, но к утру разразилась гроза, и теперь капли дождя залетали в комнату. Мартен снял трубку, сказал: «Секунду», положил трубку на стол и прикрыл окно. Стоя босиком на мокром ковре, он все-таки на миг подставил голую грудь под ласковый освежающий дождик.

— Что там у тебя происходит? — спросила Александра.

— М-м, ничего. Просто я не закрыл окно, а тут пошел дождь. Как поживает сестра?

— По-прежнему. У меня только одна сестренка, и ее в сорок лет не интересует ничего, кроме дома, хозяйства и балбеса-мужа. Есть от чего прийти в отчаяние.

— Зачем же тогда было уезжать к ней на выходные?

На том конце провода помолчали, потом раздался вздох.

— Во-первых, потому, что она как-никак моя сестра и мы не виделись уже полгода. Во-вторых, потому, что Марго обожает их дом, особенно бассейн, а потом — там ее дедушка. А ты знаешь, как Марго его любит… Кстати, все передают тебе привет. И в-третьих, потому, что тебя не было дома…

Во-вторых, потому, что Марго обожает их дом, особенно бассейн, а потом — там ее дедушка… Несправедливый намек хлестнул его, как хлыст. Разве он виноват, что его собственный отец вконец подорвал свое здоровье задолго до того, как появились на свет внуки? Виноват, что получил в наследство полуразрушенную старую ферму? И что у него нет преуспевающих братьев и сестер? Ему очень хотелось сказать Александре, что единственной заслугой ее сестрицы было умение все прибирать к рукам, но это было бы все равно что самому в себя выстрелить.

Снаружи с бледного, синюшного неба раздавались раскаты грома, и дождь заливал улицы. Они вяло обменялись еще парой фраз, и Мартен положил трубку. И сразу же зазвучал сигнал рабочего вызова. Он набрал номер отделения.

— Сервас? — рявкнул в трубку Ковальский.

Ага, он уже не Мартен… Он успел заметить, что обращение по имени или по фамилии определяет, как барометр, настроение шефа группы.

— По линии, выделенной для опроса свидетелей, поступил анонимный звонок. Разберись. И побыстрее!





Глава 10, в которой герой попадает в западню




Когда Сервас выезжал с подземного паркинга своего дома, город покрыла непроницаемая завеса теплого дождя. На Новом мосту было встречное одностороннее движение, и ему пришлось ехать через Гаронну южнее, по мосту Сен-Мишель, а потом подниматься по аллее Жюль-Гез до Большого кольца и только после этого повернуть на север. Улицу Рампар-Сент-Этьен перегородили два грузовика с вещами переезжавшего полицейского отделения, и ошалевшие от стояния в пробке водители остервенело гудели, не хуже сирен в какой-нибудь телеигре. Можно подумать, что этим ревом удастся сдвинуть с места тяжеловозы по двадцать четыре тонны каждый.

Сервас припарковался чуть выше пробки и дальше пошел пешком. Летом здешний климат характером напоминал обитателей: такой же экспансивный, переменчивый и не особенно склонный к нюансам. Ему и пройти-то было всего метров сто, но он промок до нитки. Выйдя из лифта, увидел, что переезд продвинулся: коридоры и кабинеты опустели.

Мартен отправился в кабинет Ковальского, где уже был Манжен. В кабинете остался только стоящий на полу телефон.

— Ага, вот и ты, — сказал Ко. — Надо пересмотреть задания. Помнишь того рыжего парня, который открыл нам тогда дверь в кампусе?

— Это тот, что вместо сигарет курил травку?

Ковальский кивнул. Лоб его перерезала озабоченная морщина.

— Нам позвонил какой-то тип, звонок был анонимный. По словам анонима, наш рыжий, Седрик Домбр, студент третьего курса медицинского факультета, оказался в центре небольшого скандала, в котором была замешана Амбра Остерман. На практическом занятии по анатомии она оказалась в одной тройке еще с одной студенткой и нашим рыжим. И пожаловалась, что во время манипуляций с трупом парень отпускал комментарии сексуального характера и даже втихаря ласкал труп. Случай быстро получил огласку, и дело дошло до директора или что-то в этом роде, но никаких мер не приняли, а вот слухи расползлись, и кончилось тем, что Домбр стал посмешищем третьего курса. На его двери стали появляться оскорбительные надписи, а в почтовом ящике, который имеется у каждого студента в холле, даже обнаружили… м-м-м… сперму.

— Сперма в?… — переспросил Манжен.

— И не допытывайтесь, как тот тип, который этим занимался, приволок ее туда. Может, в пробирке, а может, спускал прямо в ящик, кто его знает… Мало того, что такую акцию надо проводить в поздний час, когда никого нет, она еще требует исключительной способности сосредоточиться.

И Ковальский подмигнул им.

— Короче, согласно доносу анонима, Домбр возненавидел Амбру Остерман.

— До такой степени, что убил ее, а заодно и ее сестру?

— Может, он хотел их просто проучить, но что-то пошло не так, или он слишком сильно ударил, — предположил Манжен. — Ну, а потом уже никуда не денешься, выбора не оставалось, надо было доводить дело до конца.