Сестры

— Они всегда были загадкой…

— Что вы имеете в виду?

— Они ни с кем не откровенничали и часто уединялись вдвоем. Даже если у них и были приятельницы, это никогда не перерастало в настоящую дружбу. А для дружбы надо было, чтобы они чуть больше раскрылись, чтобы с них слетел этот панцирь. — Она вертела в руках чашку с кофе, к которому так и не прикоснулась. — Я уверена, что у них была целая куча секретов.

— Секретов какого рода?

Карен снова внимательно на него посмотрела, и на лице ее появилась улыбка.

— Если б я узнала, они перестали бы быть секретами… Вот у вас есть секреты? Как вас зовут? — Она подалась вперед и оказалась так близко, что он ощутил запах ее духов.

— Мартен, — поколебавшись, ответил Сервас.

— У тебя есть секреты, Мартен? — Она откровенно уставилась на его левую руку.

— Ага… Женат…

Он почувствовал, что краснеет. И от ее подначиваний, и оттого, что она вдруг обратилась к нему на «ты». И от пристального взгляда зеленых глаз. Вблизи Карен казалась еще милее. У нее были круглые щечки, выпуклая, красиво очерченная нижняя губка, и, наверное, тело тоже было таким же округлым…

— Что еще вы можете сообщить мне по этому поводу?

Она вся как-то съежилась.

— Не знаю… это вопрос деликатный… Не хочется говорить о мертвых плохо…

— Все мы хотим найти того, кто это сделал, Карен. Вот и всё.

Она снова подняла на него глаза.

— Ладно… Амбру нельзя было назвать девушкой строгих правил…

— В каком смысле?

— Она… Она встречалась с мужчинами…

— А вы разве не встречаетесь?

Мартен заметил, как она напряглась от такого намека.

— Встречаюсь, но не так… Я хочу сказать, их у нее было слишком много, просто дефиле какое-то… Она их использовала, а потом бросала. Как бумажные платочки…

Сервасу на ум пришли слова судебного медика: она была девственна. Неужели Клас мог ошибиться? Но он, похоже, был уверен в том, что говорил.

— Давайте все-таки поймем друг друга правильно: я знаю, чего хочу, и не корчу из себя недотрогу, но… я парней не коллекционирую… А вот Амбра… словно стремилась рекорд побить.

— Она приводила их к себе?

Карен Вермеер кивнула.

— Поэтому Алиса от нее и отдалилась. Она все понимала и не одобряла поведения сестры. Они не раз скандалили из-за этого.

— Вы говорили, они часто уединялись вдвоем…

— Часто — еще не значит постоянно. Алиса смеялась над похождениями сестры. В последнее время, если я просила ее позвать Амбру пойти куда-нибудь с нами, она отвечала, что не стоит, что Амбра и без нас найдет чем заняться. И я видела, что она сердится и что ей очень грустно.

— А Алиса, она какая была?

— Полная противоположность сестре. Милая, дисциплинированная, блестящая, но тоже хранила какую-то тайну… Хотя, несмотря ни на что, подруга она была прекрасная.

Мартен уловил, как сжалось горло Карен на последних словах. Она сдула упавшие на лицо волосы, и глаза ее снова наполнились слезами.

— Какую же мерзость с ними сотворили…

Сервас подождал, пока она выплачется, достанет платок и вытрет глаза.

— А вот Амбра… — сказал он затем, — у нее был кто-нибудь, с кем она встречалась более регулярно?

Карен Вермеер посмотрела ему в глаза.

— Был… У нее был Люк.

— Люк?


— Люк Роллен. Студент. Она встречалась с ним несколько недель подряд. У нее это были самые долгие отношения. — Завела прядь волос за ухо. — Если честно, я не понимаю, что она в нем нашла. Робкий, какой-то бесцветный, невзрачный, никакой харизмы… И вовсе не в ее вкусе. Амбре нравились плохие мальчики… А Люк… что-то вроде милого щенка.

— А где этого Люка можно найти?

— Он учится на факультете пластических искусств, а чтобы оплачивать учебу, подрабатывает киномехаником в «Эскироле», в экспериментальном кинотеатре искусств.

Сервас знаком дал понять, что это место ему знакомо. Карен посмотрела на часы.

— Ладно, первый час я и так пропустила, но если не хочу пропустить второй, мне надо идти… — Она смело, в упор, взглянула на него. — Ну, Мартен-полицейский, и как это тебя угораздило жениться?

Такого он не ожидал и предпочел отмолчаться, хотя и с улыбкой.

— Дети есть?

— Дочка, Марго, два годика.

— И ты счастлив в браке, малыш Мартен?

Он промедлил с ответом на долю секунды больше, чем было нужно.

— Ого, какой энтузиазм! А ты знаешь, что вовсе не похож на полицейского? — заявила Карен. — Сколько тебе лет?

Он ответил.

— Ёшкин кот! Мой парень тебя намного старше, а взрослости у него меньше, чем у моего младшего братишки! А почему ты пошел в полицию?

— Это долгая история…

— Расскажи.

— Я так понимаю, вы торопитесь и должны бежать на лекцию…

— Я передумала.

Сервас снова покачал головой, на этот раз отрицательно.

— Сожалею, но это действительно очень долгая история.

Она внимательно взглянула на него и тряхнула головой.

— О’кей, как-нибудь в другой раз…

— Благодарю вас, — сказал он, и Карен поднялась с места.

Задержавшись возле столика, она положила легкую руку ему на плечо.

— Я живу в семнадцатой комнате. Если тебе понадобится еще какая-нибудь информация, я имею в виду…

Он проводил ее глазами, пока девушка шла к выходу, плавно повиливая очаровательной попкой, почти идеально обтянутой джинсами. У самой двери она обернулась и послала ему неотразимую улыбку.

— Всегда готова помочь полиции! — крикнула с порога.

И быстро исчезла.





Глава 14, в которой Сервас идет в кино




«Эскироль», храм седьмого искусства, чуть более просторный и чуть менее грязный, чем обычный порнокинотеатр, зажатый между книжным магазином и входом в жилой дом, предлагал точную программу. В этот последний день мая в афише значились «Молчание» Бергмана, «Жертвоприношение» Андрея Тарковского и «Урок фортепиано» Джейн Кемпион. Настоящий мед для пчелок — любительниц кинематографии.

Пробираясь между студентами, стоящими у входа, Сервас поднял голову и увидел, что «Молчание» начинается через пять минут. Он помнил, какой настоящий эстетический шок испытал, когда впервые смотрел этот фильм. Две сестры, Анна и Эстер, и маленький мальчик Йохан, сын Анны, останавливаются в большом мрачном отеле неизвестного города в чужой стране, которая еще к тому же и находится в состоянии войны. Эстер — разочарованная и измученная болезнью интеллектуалка, Анна — красивая и вызывающе чувственная женщина. Обе сестры были вынуждены остановиться в этом отеле из-за того, что Эстер стало хуже. Она больна и вряд ли когда-нибудь поправится. Йохан знакомится со старым метрдотелем и труппой лилипутов; он сосуществует с миром взрослых, ничего в нем не понимая. Сестры враждуют, ненавидят и презирают друг друга и совершенно не способны друг с другом общаться. По улицам, освещенным тусклым светом, идут танки. Сервас хорошо помнил мир, описанный в «Молчании»: мир одиночества и смерти, в котором невозможно общаться друг с другом, мир безысходного отчаяния.

«Последним средством зачастую становится общение, — думал он, — общение с Богом, с отцом, с женой или с дружком, с начальником или тем типом, которого вы только что выслушали и который придушил-таки свою подружку, но вопит, что невиновен».

Мартен оглядел студентов, толпящихся вокруг, и вдруг почувствовал себя на своей территории: он ведь был одним из них, принадлежал к одной из этих фаланг, толкущихся в темных залах, жадных до новых знакомств и сильных эмоций. Они клялись не иначе как именами Трюффо, Бергмана, Пазолини, Антониони, Вуди Аллена, Копполы и Чимино. Они с наслаждением опускались в тесные кресла, обитые грязным бархатом, и толкали друг друга локтями, когда вертолеты Роберта Дюваля снижались над вьетнамской деревней под музыку «Полета валькирий»[10], или когда Роберт де Ниро появлялся в преображенном виде в «Таксисте».

Мартен предъявил удостоверение билетерше и спросил, на месте ли Люк Роллен. Она бросила на него опасливый взгляд и указала на маленькую дверь.

— Он в проекционной, но фильм вот-вот начнется.