Щит императора

Карриан медленно-медленно выпустил воздух сквозь сжатые зубы, но все же отвел глаза и сделал попытку развернуться. Он ничего не сказал, когда я с трудом дотащил его до постели. Так же молча взял миску с кашей, даже не съязвив по поводу того, что еда была недосолена и успела слегка подгореть. Он без единого слова выпил горький отвар, который прописала лекарка. А когда я через полчаса пришел забрать грязную посуду, император уже лежал, отвернувшись к стене, а ведро стояло в стороне и было плотно закрыто крышкой.

— Спасибо, — хмуро поблагодарил я его величество. После чего забрал ведро и ушел, очень надеясь, что повелитель не сочтет это за унижение и больше не станет усложнять нам обоим жизнь.

Больше в тот день мы не разговаривали. Я был занят делами во дворе. Император отлеживался в доме. Сломанная нога, наверное, адски болела, но Карриан ни разу не показал, что она хоть как-то его беспокоит. Я же, поскольку помочь ничем не мог, ни о чем не спрашивал. Но до самого вечера стучал во дворе сперва ломом, а затем молотком, чтобы сбить с крыльца образовавшуюся наледь, а затем приладить к нему надежные перила.

Домой я вернулся уже в темноте, вместе с Жеяром и явившейся осмотреть императора лекаркой. Появление новых лиц Карриан встретил настороженно, однако осмотреть себя позволил. И без особых эмоций встретил окончательный вердикт бабки, что нога заживет и даже хромать после этого Карриан не будет.

— Костыль тебе нужен, — сообщил напоследок Жеяр, прежде чем покинуть комнату.

Я кивнул:

— Сделаю. Только палку подходящую присмотрю.

— Теперь сам раздевайся, — не дослушав, велела бабулька. А когда я стянул через голову грубую рубаху из мешковины, озабоченно покачала головой. — Совсем себя не бережешь. Ранам покой нужен, а ты весь день на ногах.

Я промолчал: таскание на спине его величества дорого мне далось. Ссадины, которые я получил при падении, снова закровоточили, так что рубаху пришлось менять дважды. Старую я, конечно, уже замочил вместе с бельем Карриана. А вот постирать руки пока не дошли.

— Стой смирно, охарру, — велела бабка, когда закончила с осмотром. — И штаны приспусти. Пока не высохнет, спину не закрывай, а то не схватится. Понял?

Я снова кивнул и скривился, когда сухая ладонь принялась размазывать по коже едкую, липкую и издающую густой травяной аромат мазь. Когда лекарка закончила, мою спину словно лейкопластырем стянуло и появилось ощущение, что на коже застыла толстая корка, которая при малейшем движении начнет трескаться и отваливаться кусками, как засохшая грязь.

Еще раз предупредив, чтобы я не вздумал таскать тяжести или как-то еще напрягать спину, бабка вместе с Жеяром ушла, пригрозив вернуться утром. Я, конечно, спасибо ей сказал, но сидеть на одном месте все равно не собирался. Ужин надо было приготовить? Надо. Накормить, напоить отваром и перевязать императора? Тем более. А еще почистить, наточить и смазать оружие. Прибраться на кухне. Выстирать оставшееся с утра белье. Перешить перевязь, чтобы можно было снова носить на спине ножны. Вынести и почистить снегом помойное ведро…

Когда я закончил с делами, на улице уже стояла глухая ночь. В спальной комнате было тихо. Его величество, судя по ауре, спал. И, чтобы его не будить, я тихонько прокрался в свой угол, бросил на волокушу принесенную Жеяром медвежью шкуру, после чего лег на живот и уткнулся носом в густой мех. Рам, как же я устал…

Накрываться сверху одеялом не рискнул — мазь сохла плохо и, как сегодня выяснилось, сильно пачкала вещи. Но гуляющие по полу сквозняки меня не пугали — охарру, как заверила бабка, не болеют. Ну а когда под бок приковылял неугомонный волчонок, я охотно подвинулся. И, почувствовав, как в плечо ткнулся мокрый нос, широко зевнул.

— Спи, мелкий. Надо хорошо выспаться.

— Хр-р, — сонно отозвался зверь, устраиваясь рядом.

— Спи-спи. Завтра мне придется уйти на охоту, так что охранять его величество придется тебе.

Малыш тихонько заворчал, засопел, снова завозился, но вскоре угомонился. А следом за ним и я благополучно уснул, уже сквозь сон почувствовав, как едва заметно нагрелся висящий на груди храмовый перстень.





ГЛАВА 14




С рассветом я тихо собрался, приладил на спину обновленную перевязь и, уложив волчонка в ноги Карриану, ушел, благо с Жеяром мы еще вчера обо всем договорились. Сил на выздоровление у его величества уходило много, зверя нашего тоже надо было чем-то кормить. А зимой в деревне с мясом всегда туго. Да и дрова были нужны, так что сидеть на одном месте не следовало.

Мужики на воротах выпустили меня без единого звука — спасибо тому же Жеяру, что предупредил. Экипировкой он меня тоже снабдил: снегоступы, меховые сапоги, охотничий нож, топор, лук со стрелами. От шубы и дубленки я отказался, набросив на плечи лишь подаренную кем-то изрядно поношенную кожаную куртку. А еды и вовсе не взял — зачем, если меня терзал совсем не физический голод? Ну а о том, что за воротами меня к тому же ждали, я тем более никому не сказал.

С вожаком мы встретились на том же холме, где намедни расстались, и он поприветствовал глухим рыком, в котором слышалось одобрение. Я смутно чувствовал, что он меня ждет. Он не сомневался, что я приду. И, прекрасно зная, что именно мне нужно, без лишних слов подставил спину, за пару часов умчав в такие невообразимые дали, что я даже поежился, представив, как буду оттуда возвращаться.

Умчал, естественно, не просто так — стая напала на след оленей. В чужую охоту я, разумеется, не полез, но при случае все же подстрелил молоденькую олениху. Правда, не насмерть — в отсутствие магии потребности дарру пришлось восполнять чужой жизненной силой. Но лишней боли я постарался ей не причинять. И, пока стая утоляла голод могучим самцом, успел животинку выпить, освежевать, порубить на куски и завернуть их в снятую шкуру наподобие большого куля.

С ним меня великодушно подбросили обратно на холм, однако сразу в деревню я не пошел. Сперва побродил по округе в поисках заготовок для костылей. Обкорнал несколько старых деревьев. Только после этого, нагрузившись по самую маковку, вернулся в деревню и вошел в дом как раз к тому времени, как брошенная в котелок крупа дошла до кондиции и по комнате распространился аромат свежей стряпни.

Вытащив из печи котелок, я поставил его на стол — остывать. После чего зашел во вторую комнату, забрал с постели встрепенувшегося щенка и, умудрившись не разбудить его величество, вышел во двор, где меня уже поджидал Жеяр.

Бросив кусок свежего мяса радостно взвывшему волчонку, я откромсал себе мясистую голенюху, а все остальное отдал деревенским. Жеяр, кстати, принял это как данность, не став ни отнекиваться, ни щедро благодарить. В моем и его понимании это было правильно — не висеть на чужой шее, а стараться самим себя обеспечивать. Тем более нас и так уже многократно облагодетельствовали и по местным меркам проявили неслыханное доверие. Зато после того, как я поделился добычей, в глазах Жеяра появилось какое-то новое выражение. И тем же вечером, снова заглянув к нам во двор и увидев новенькие перила, он задумчиво обронил:

— Ты странный, Мар. И брат у тебя непростой.

— Не обращай внимания, — посоветовал я, впуская его и лекарку в дом. — Он просто на голову слегка того. А так нормальный мужик, хоть и стукнутый пару раз по затылку.

— Все может быть, — так же задумчиво кивнул Жеяр и больше к этому вопросу не возвращался.

Зато, пока бабка возилась с раненым, я успел хорошенько расспросить нового знакомого и с досадой убедился, что нас и впрямь занесло в самую глубину Искристых гор. Ашеяры, или же варвары, как их называли в империи, оказались одним из тех самых малочисленных северных народов, о которых так нелестно отзывались сорийцы. Жили обособленно, на блага цивилизации не претендовали, на мнение императора плевать хотели с высокой колокольни и мечтали об одном — чтобы их никто не трогал. К тому же на иридитовые шахты эти люди не нападали — шахты, по словам Жеяра, находились в полутора сотнях рисаннах от его родных холмов. А вот соседи — да, грешили. Но не потому, что помирали от зависти, просто гневить духов гор было нельзя. А равнинные люди, как они нас называли, упорно не желали это понимать.

— Горы, как и леса, живые, — с совершенно серьезным видом сообщил Жеяр, когда я осторожно поинтересовался деталями. — Поранишь их, и однажды они поранят нас в ответ. Сейчас они спят, поэтому их склоны тихи и молчаливы. Но горе нам, если равнинники однажды зароются слишком глубоко и заставят эти горы проснуться.

Хм. Это он о землетрясениях, что ли? Или же нас угораздило очутиться поблизости от кратера спящего вулкана? А может, дело именно в иридите, чьи свойства порой вызывали страх у несведущих в магии людей?

В этот момент из спальни вышла бабка и что-то быстро проговорила.

— Твой брат выздоравливает, — перевел Жеяр. — Помощь Зайтры ему больше не понадобится. Пои его отваром дважды в день. Ногу перевязывать больше не надо — теперь само заживет. Но нагружать не давай. А вот на голове повязки менять придется минимум трижды. До тех пор, пока кожа не схватится. Скорее всего, седмицы две.


— Все сделаю. Спасибо от меня передай.

Бабка, перехватив мой взгляд, качнула головой и снова забормотала.

— Сказала, чтоб ты далеко от деревни не уходил, — дослушав до конца, сообщил Жеяр. — У охарру память короткая. Забыться можешь. Уйдешь к духам леса и к человеческому облику уже не вернешься.

— Знаю, — криво улыбнулся я. — Уже был на грани. Но больше не забудусь. Так и передай.

— Дурачок, — неожиданно улыбнулась в ответ лекарка. Грустной, полной понимания улыбкой. — Твой дух раздроблен и слаб. Часть его по-прежнему живет во льдах. Ты здесь, он — там. Поэтому тебе нигде не будет покоя. Ты никогда с этим не примиришься. Не забудешь. И только смерть избавит тебя от боли. Богиня Рам раз за разом будет возвращаться за твоей душой. До тех пор, пока ты не смиришься и не уйдешь вместе с ней.

Я тяжело вздохнул.

— Знаю, мать. Но мы, можно сказать, договорились. Когда время придет, я сам ее позову, а до тех пор мне придется остаться.

— Ради брата? — проницательно глянул на меня Жеяр.

— Не только. Прости, Жеяр, но на мне долг. И лишь когда он будет исполнен, я уйду.

— Смелый мальчик, — вдруг прошептала лекарка. — Смелый, но глупый. Нельзя обмануть смерть. Нельзя отсрочить приход богини.

— Зато можно заключить с ней сделку.

— Да, — после короткой паузы согласилась бабка. — Только устроит ли тебя цена?

Я посмотрел на закрытую дверь, за которой находился император.

Грудь неожиданно резанула тоска. Спрятанный под рубашкой перстень снова налился тяжестью. Но вскоре тоска отступила. Непрошеные воспоминания уползли обратно вглубь. Ненужные переживания растаяли. После чего я встряхнулся и, перехватив внимательный взгляд лекарки, твердо сказал:

— Я свою цену уже уплатил. И Рам она полностью устроила.

Когда гости ушли, я еще какое-то время проторчал на кухне, занимаясь обычными мелкими делами. А потом ненадолго заглянул в спальню, проведать больного, и мгновенно насторожился, встретив тяжелый немигающий взгляд его величества. Император сидел на постели, неловко вытянув закованную в длинные, до середины бедра, лубки правую ногу, и мрачно смотрел на меня, словно именно я был виновен в том, что он покалечился.

— Брат, значит? — недобро прищурился он, буравя меня своим фирменным взглядом.

Оп-ля… Кажись, нас подслушивали?

Я неловко помялся.

— Ну, надо же было что-то сказать… Они тут имперцев не любят, поэтому мне показалось неразумным сообщать, кого именно занесло к ним в гости.

— А почему на всю голову стукнутый? — совсем нехорошо посмотрел на меня повелитель.

— А кто башку себе по неосторожности расшиб? — вопросом на вопрос ответил я, прикидывая, удастся ли в случае чего незаметно слинять на улицу или же его величество успеет швырнуть в меня ведро.

— Ты сказал, что я стукнутый дважды, — напомнил император.

— Правильно. Потому что во второй раз я бы сам с удовольствием вам добавил. Но, увы, — субординация не позволяет, поэтому об этом остается только мечтать.

Карриан помолчал.

— И как же ты им меня представил?

— Кар, — помедлив, признался я.

— Когда-нибудь ты меня в могилу сведешь, — устало отвернулся его величество и неловко подвинул больную ногу. — Это же надо, Кар! Как собаку…

— Зато никто не догадается. Кстати, я бы посоветовал вам отпустить усы и бороду, сир. С таким приметным лицом лишняя предосторожность не помешает.

Император только отмахнулся и потянулся за одеялом, дав понять, что разговор окончен. А я незаметно перевел дух и вышел, после чего вернулся на улицу, присел на обновленное крыльцо и вплотную занялся принесенными из лесу палками. Наевшийся от пуза щенок тут же приковылял ко мне и нахально улегся на сапог. Я занялся делом. Он, разумеется, задремал, ничуть не смущаясь морозом и отсутствием подстилки. На улице в это время народу почти не было. А если и появлялся кто-то из деревенских, то к нашему дому старался не подходить. И только дети — укутанные в меха, неуклюжие, пугливые, но бесконечно любопытные дети до позднего вечера бегали вдоль забора, подглядывали за нами в щелочку и шушукались, полагая, что никто не слышит.

— Тихо ты, ворчун, — добродушно хмыкнул я, когда мимо дома с топотом промчался очередной мальчишка, а волчонок на шум недовольно рыкнул. — О, вот и имя для тебя нашлось: Ворчун.

— Р-ры, — пробурчал щенок, снова опуская морду на мохнатые лапы.

— Не спорь. Дяде Мару виднее.

Так мы просидели до самой ночи, занятый каждый своим делом. Зато, когда я закончил, в моих руках вместо обычной палки появился вполне приличный костыль. Точнее, не один, а сразу два, для надежности. Я, правда, замучился, пока выстрогал упоры под мышки, но надеюсь, Карриан оценит. Ну а если нет — что ж, будет по-прежнему ходить в ненавистное ему ведро и тешить гордыню дальше, пока не устанет или же пока сломанные кости окончательно не срастутся.



Утром, еще по темноте, я тихонько встал и снова ушел на охоту, оставив Ворчуна за старшего. Пробежавшись по лесу с братьями, получил несказанное удовольствие, насытился и принес в деревню тушу кабана, которую дежурившие на воротах мужики встретили одобрительным гулом. На этот раз мясо взял только для волка, нам с императором на сегодня хватит. А когда вернулся, принеся на одежде мощный волчий дух, Ворчун выбрался из спальни и, потянув носом воздух, жалобно заскулил.

— Ну прости, — потрепал я поникшего волчонка по холке. — Тебе еще рано в стаю.