Шпионское наследие

Раз в десять медленнее Кролика я набрал номер Конюшни и вздрогнул, услышав, как телефонные звонки зазвучали на всю комнату, что было не только чудовищным нарушением безопасности, с точки зрения человека, чувствующего свою вину, но еще и актом откровенного предательства, как будто меня одним махом раскрыли, поймали с поличным и перевербовали. А телефон продолжал звонить. Мы ждали. Никто не брал трубку. Я уже подумал, что Милли по обыкновению пошла в церковь, или куда-то укатила на велосипеде, или уже не такая шустрая, как все мы, старички. А скорее всего, просто умерла и лежит на кладбище, ибо, какой бы прекрасной и недосягаемой она нам когда-то ни казалась, Милли была на пять лет старше меня.

Вдруг звонки прекратились. Послышалось шуршание, и я подумал, что сейчас переключится на автоответчик. И тут, к моему изумлению (просто не верится), я услышал голос Милли — все тот же резкий, как звук пилы, неодобрительный голос шотландки-пуританки, который я любил копировать, чтобы поднять настроение Джорджу:

— Да? Алло? — И, с негодованием реагируя на мое замешательство так, словно сейчас глубокая ночь, а не семь часов вечера: — Это кто звонит?

— Это я, Милли. Питер Уэстон, — заговорил я. И для пущей убедительности подкинул кодовую кличку Смайли: — Друг мистера Барраклофа, если помните.

Я ожидал, даже надеялся, что Милли Маккрейг хоть раз в жизни понадобится время, чтобы собраться, но она отозвалась так быстро, что замешательство испытал опять я, а не она.

— Мистер Уэстон?

— Он самый, Милли, не его тень.

— Идентифицируйте себя, мистер Уэстон, будьте добры.

Идентифицировать себя? Разве я ей не назвал два кодовых имени? И тут до меня дошло: ей нужен мой точечный ориентир, тайный шифр, в основном применявшийся не столько в лондонских, сколько в московских телефонных разговорах, и Смайли в далекие времена холодной войны настаивал на его использовании. Я взял со стола деревянный коричневый карандаш и, поднеся модняцкий мобильник ближе к столешнице и чувствуя себя полным идиотом, отстучал ветхозаветную шифровку: три удара, пауза, один удар, пауза, два удара. И ведь сработало! Милли тотчас отозвалась и милым, услужливым тоном сказала, как она рада меня слышать после стольких лет, и спросила, чем может мне помочь.

Меня так и подмывало откликнуться: «Милли, скажите на милость, все это со мной происходит в реальности или в фантазиях мучимого бессонницей шпиона позавчерашнего дня?»





Глава 4




Вчера утром по приезде в Лондон я поселился в жутком отеле возле вокзала Черинг-Кросс и выложил девяносто фунтов в качестве аванса за клетушку размером с катафалк. По дороге я навестил своего старого приятеля и моего бывшего пехотинца Берни Лавендара, а ныне мужского портного в дипломатическом корпусе; их пошивочные мастерские располагались в крошечном полуподвальном помещении неподалеку от Сэвил-роу. Но размеры помещения мало интересовали Берни. А вот что представляло для него интерес — а заодно и для Цирка, — так это возможность проникнуть в дипломатические круги на Кенсингтон-Палас-Гарденс и Сент-Джон-Вуд, чтобы сделать что-то полезное для Англии и на гарнир получить небольшое вознаграждение, не облагаемое налогом.

Мы обнялись, он опустил шторы и запер дверь на засов. Отдавая дань прошлому, я примерил лежалый товар — несколько пиджаков и костюмов, которые иностранные дипломаты по неизвестным причинам так и не забрали. А под конец, тоже дань прошлому, я доверил ему запечатанный конверт — пусть полежит у него в сейфе до моего возвращения. В конверте был мой французский паспорт, но даже если бы там находились планы высадки морского десанта в Нормандии, Берни отнесся бы к нему с таким же пиететом.

И вот сейчас я вернулся за ним.

— Как поживает мистер Смайли? — спрашивает Берни, понизив голос, то ли из чувства почтения, то ли из преувеличенных соображений безопасности. — Что-нибудь от него слышно, мистер Джи?

Я, отвечаю, давно ничего не слышал. А вы, Берни? Увы, он тоже. Мы посмеиваемся над привычкой Джорджа исчезать надолго без всяких объяснений.

Но вообще-то мне не смешно. Что, если Джордж умер и Кролику это известно, но он предпочитает молчать? Но даже такой человек, как Джордж, не сумел бы умереть втайне от всех. А как насчет Энн, его заведомо неверной жены? Недавно до меня дошел слух, что ей надоели романтические приключения и она сошлась с модным благотворительным фондом. Но оказалась ли эта связь столь же недолгой, как и все предшествующие, оставалось только гадать.

Спрятав в карман свой французский паспорт, я отправился на Тоттенхэм-Корт-роуд, где купил парочку одноразовых мобильных телефонов с запасом разговоров на десять фунтов в каждом. А еще, по зрелом размышлении, взял бутылочку скотча, который забыл купить в аэропорту Ренна, и это, пожалуй, причина того отрадного факта, что память о прошедшей ночи стерлась из моей памяти.

Поднявшись с рассветом, я погулял часок под моросящим дождиком и скверно позавтракал в какой-то закусочной. И только потом, с чувством обреченности и сомнения в том, что это реально происходит, я нашел-таки в себе силы остановить черное такси и дал водителю адрес дома, где на протяжении двух лет я познал столько радости, стресса и боли, сколько не испытывал ни в каком другом месте за всю свою жизнь.





* * *


Мне помнилось, что дом № 13 по Дизраэли-стрит, он же Конюшня, — это обшарпанное, неотреставрированное викторианское здание, последнее в ряду других, на перекрестке с Блумсбери-стрит. И, к моему удивлению, таким оно передо мной сейчас и предстало: неизменное, нераскаявшееся, откровенный вызов ярким, принаряженным соседям. Девять утра, назначенное время, а на ступеньках стоит стройная женщина в джинсах, кроссовках и кожаной курточке и с кем-то ругается по мобильному телефону. Я уже собираюсь сделать дополнительный круг, и тут до меня доходит, что это та самая Лора, она же История, одетая по моде.

— Хорошо спали, Пит?

— Как ангел.

— Какую из кнопок мне нажать, чтобы не подхватить гангрену?

— Попробуйте «Этику».

Смайли выбрал это название как наименее привлекательное. Парадная дверь открылась, и в полутьме возник призрак Милли Маккрейг. Некогда смоляные волосы стали седыми, как и мои, атлетическая фигура с возрастом ссутулилась, но во влажных синих глазах горел все тот же огонь. Она позволила мне вместо поцелуя прижаться к своим впалым кельтским щечкам.

Лора прошла мимо нас в прихожую. Женщины стояли лицом к лицу, как боксеры перед боем, а меня захлестнула такая волна узнавания и раскаяния, что возникло только одно желание — развернуться и, захлопнув за собой дверь, бежать без оглядки. То, что я увидел вокруг, превзошло бы мечты самого взыскательного археолога: скрупулезно сохраненный склеп с нерушимыми печатями как память об операции «Паданец» и о тех, кто был в нее вовлечен, со всеми историческими артефактами — от висящей на крючке моей униформы доставщика пиццы до стоящего на подставке винтажного дамского велосипеда с плетеной корзинкой, дзинькающим звонком и рексиновской хозяйственной сумкой, с которой Милли Маккрейг ездила за покупками.

— Желаете посмотреть дом? — произносит Милли безучастным тоном, словно обращаясь к потенциальной покупательнице.

— Здесь должен быть черный ход. — Лора предъявляет ей архитектурный план дома. И где, интересно знать, она его раздобыла?

Мы стоим у застекленной кухонной двери. За ней просматривается крошечный садик с овощными грядками в середине. Мы с Оливером Менделем первыми их вскопали. Голая веревка для белья — Милли готовилась к нашему приходу. Старая клетка для птиц. Мы с Менделем сколотили ее однажды ночью из ненужных досок, и Мендель под моим не совсем трезвым руководством выжег по дереву табличку: «Все птицы, добро пожаловать». И вот она стоит, такая же стройная и гордая, как в день рождения, в честь которого была построена. Между овощными грядками вьется каменная дорожка, ведущая к узкой калитке, а та ведет к частной автостоянке, а оттуда попадаешь в переулочек. Не может быть конспиративного дома без черного хода, как утверждал Джордж.

— Кто-нибудь входил в дом через черный ход? — спрашивает Лора.

— Хозяин, — отвечаю я за Милли. — Ни за какие коврижки не воспользовался бы главным входом.


— А остальные?

— Через главный вход. После того как Хозяин принял решение пользоваться черным ходом, он стал его, можно сказать, персональным лифтом.

Будь щедр на детали, говорю я себе. А остальное спрячь в памяти поглубже и выброси ключ. На очереди у Лоры деревянная винтовая лестница, воспроизводящая в миниатюре все темные лестницы в домах, принадлежащих Цирку. Мы уже собираемся по ней подняться, когда под звяканье колокольчика к нам выходит кот — большой черный длинношерстный, злобный на вид зверюга с красным ошейником. Он садится, зевает и останавливает взгляд на Лоре. Та тоже на него смотрит, а затем поворачивается к Милли.

— Она тоже на бюджете?

— Это он, и я, если вам так интересно, оплачиваю расходы из своего кармана.

— У него есть имя?

— Да.

— И оно засекречено?

— Да.

Поднявшись до площадки между двумя пролетами — впереди Лора, за ней осторожно следует кот, — мы останавливаемся перед обитой зеленым сукном дверью с цифровым замком. За ней находится шифровальная. Когда Джордж прибрал к рукам этот дом, дверь была стеклянная, но шифровальщик Бен не мог позволить, чтобы его пальцы кто-то видел, поэтому появилось сукно.

— Так. Кто знает комбинацию? — спрашивает Лора деловитым тоном наставницы скаутов.

Поскольку Милли молчит, я неохотно называю: 21–10–05, дата Трафальгарской битвы.

— Бен служил в королевском флоте, — поясняю я. Не знаю, поняла ли Лора связь, но она никак не отреагировала.

Усевшись на крутящийся стул, она разглядывает набор дисков и переключателей. Щелкает одним. Ничего. Поворачивает диск. Ничего.

— Электричество отключено с тех самых пор, — бормочет Милли, обращаясь не столько к Лоре, сколько ко мне.

Развернувшись на стуле, Лора тычет пальцем в зеленый стенной сейф.

— Так. А ключ от него есть?

Эти ее «так» действуют мне на нервы. Как и обращение «Пит». Милли выбирает ключ из связки. Замок поворачивается, дверца открывается, Лора заглядывает внутрь и, словно косой, выгребает на циновку из волокна кокосового ореха шифровальные таблицы с грифом «сверхсекретно», карандаши, конверты повышенной прочности, выцветшие одноразовые блокноты — дюжина в целлофановой упаковке.

— Все остается в таком виде, понятно? — Она обернулась к нам. — Никто ни к чему не прикасается. Вы меня поняли? Пит? Милли?

Она снова выходит на лестницу и начинает подниматься, но на середине пролета ее останавливает Милли:

— Извините! Вы собираетесь войти в мои личные апартаменты?

— А если и так?

— Вы можете проинспектировать мое жилище и личные вещи только после заранее врученного письменного уведомления, подписанного компетентным начальником Головного офиса. — Милли произносит это на одном дыхании, без модуляций и, как я подозреваю, после соответствующих репетиций. — А пока я попрошу вас уважать частную жизнь, как того требуют мой возраст и мое положение.

Реакция Лоры попахивает таким кощунством, что даже Оливер Мендель в лучшие дни не позволил бы себе подобного.

— Это почему, Милл? Вы что, кого-то у себя прячете?





* * *


Закодированный кот исчез. Мы стоим в Средней комнате, названной так после того, как мы с Менделем когда-то разобрали старую фанерную перегородку. Если посмотреть с улицы, то вы увидите еще одно грязное занавешенное окно на первом этаже. А вот изнутри картина другая: нет никакого окна, потому что однажды в субботу, метельным февральским вечером, мы заложили его кирпичом, и с тех пор здесь царит вечная темнота, пока не включишь лампочки в зеленых абажурах, какие вешают в казино над игровым столом. А мы их нашли в Сохо, в какой-то лавчонке.

В центре комнаты стоят два громоздких викторианских стола. Один принадлежал Смайли, а вторым изредка пользовался Хозяин. Их происхождение оставалось загадкой, пока как-то вечером Смайли не рассказал нам за скотчем, что это кузина Энн распродавала обстановку в Девоне, чтобы заплатить налог на наследство.

— А это что за жуть такая, свят, свят, свят?

Глаза у Лоры загорелись, что неудивительно. На стене, позади стола Хозяина, висит большая схема, три на два фута. Жуть? Я бы не сказал. Угрожающая жизни — это да. Я безотчетно хватаю ясеневую трость, что висит на спинке стула Хозяина, и читаю целую лекцию, которая должна не столько просветить, сколько отвлечь ее внимание.

— Вот это, Лора, — указываю тростью на лабиринт из цветных линий и названий, чем-то напоминающий головоломную карту лондонской подземки, — доморощенная репрезентация нашей восточноевропейской разведывательной сети под кодовым названием «Мэйфлауэр», существовавшей до «Паданца». Вот — глава всего, основатель и вдохновитель тайной сети, ее оперативного центра и всего контура, дальше — его непосредственные источники и, по убывающей, другие источники, добровольные и прочие, с конспективным описанием их продукции и рейтинга в Уайтхолле и с нашей внутренней оценкой их надежности по шкале от одного до десяти.

Я снова вешаю трость на спинку стула. Похоже, мне не удалось ни отвлечь внимание Лоры, ни ее запутать. Она внимательно изучает кодовые имена, ставя против каждого галочку. За моей спиной Милли тихонько покидает комнату.

— Об операции «Мэйфлауэр» мы кое-что знаем, — произносит Лора тоном учительницы. — Сохранилось случайное досье, которое вы любезно оставили в общем архиве. Есть у нас и собственные источники. — Она дает мне несколько секунд на то, чтобы переварить эту информацию. — А почему все проходят под названиями садовых растений?

— Тематический подход, Лора. — Я стараюсь по возможности поддерживать высокомерный тон. — «Мэйфлауэр»[6] и все в том же духе. Корабельную тематику мы не трогали.

И снова она меня проигнорировала.