След в заброшенном доме

Оперативники держались на заднем плане. Лейтенант Еременко сидел на лавочке через дорогу, прикрываясь ветками плакучей березы. Павел Моргунов курсировал по скверу на обратной стороне здания, контролировал запасный выход. Луговой был связным, облюбовал для этой цели переулок, расположенный в глубине квартала.

Иван оставался в тени. Чалый знал его в лицо, и не стоило искушать судьбу. В подворотне на Лазурной он зафиксировал контрразведчика. Сомневаться в этом не стоило. Отсюда и его безотчетное беспокойство. А вдруг оперативники работают лучше, чем ему кажется?

В шестом часу вечера Луговой доложил, что Чалый с коллегой приняли на руки уголовника, задержанного за драку, и в данный момент проводят с ним воспитательную работу. Чалый треснул его по затылку. Дверь была приоткрыта, и Моргунов, проходивший мимо, это прекрасно видел.

– Брать на крыльце, когда пойдет с работы! – приказал Осокин. – Быстрый захват, вывернуть руки, обезоружить и запихать в машину. У преступника не должно быть возможности воспользоваться ядом или открыть огонь.

Но Чалый никуда не спешил. Допрос уголовника, имеющего, судя по наколкам, обширную биографию, продолжался минут тридцать.

Потом последовал срочный вызов. Милиционеры, среди которых был и Чалый, высыпали на крыльцо, загрузились в кузов машины. Брать преступника в такой ситуации было невозможно. Осокин скрипел зубами на другой стороне дороги. Оперативники в штатском усердно изображали случайных прохожих.

Машина, набитая милиционерами, изрыгая лязг и копоть, выехала на улицу. Это было сущее издевательство! Словно весь мир ополчился против маленькой опергруппы.

– Срочный вызов на улицу Ульянова, – объяснил Осокину дежурный по отделу, ознакомившись с его удостоверением. – Частный сектор. Был сигнал от соседей. В доме, хозяин которого подозревается в причастности к ограблению складов на Воинской, собирается темная компания. Оперативников не хватает, привлекли сотрудников патрульной службы. Обычно такое не практикуется, но сегодня именно тот день.

– Да пошел он к такой-то матери, товарищ капитан! – в сердцах воскликнул Моргунов. – Неужто мы так и будем гоняться за ним по всему городу? Давайте завтра возьмем.

– Беспокойная работа для немецкого агента – отлавливать советских уголовников, – с усмешкой проговорил Еременко. – Хоть что-то полезное делает, упырь хренов.

Ситуация действительно отдавала абсурдом. Оперативники не скрывали своих намерений. Дежурный по отделу был в курсе. К нему периодически поступала информация. Блат-хату милиционеры осадили, вспыхнула перестрелка. Ранен в руку патрульный Шишкин. Кто-то сбежал, двоих взяли живьем. К месту операции выдвинулась вторая машина, приписанная к отделу полуторка.

В девятом часу вечера милиционеры вернулись в отдел и принялись на пинках выгружать из машин уголовников. Избитые, со связанными руками, они не оказывали сопротивления, были загнаны в подвал и заперты там до утра.

Лейтенанта Чалого среди милиционеров, прибывших в отдел, не было. Осокин кипел от злости.

– Он с патрульными проводит зачистку прилегающей местности. Потом они по домам разойдутся. Так распорядился капитан Курченко, – объяснил капитану контрразведки СМЕРШ сотрудник милиции, взмокший от пота.

– Все против нас, – сказал лейтенант Еременко и сокрушенно вздохнул. – А вернется ли Чалый домой, это бабушка надвое сказала. Если что-то заподозрил, то может и ноги унести.

На город улеглась вечерняя мгла. В отделе нервничал подполковник Редников, отказывался вникать в абсурдность сложившейся ситуации, требовал результатов. Отделу контрразведки было придано отделение солдат НКВД. Они курили во дворе, ждали внятных приказаний.

К десяти часам бойцы оказались на улице Фрунзе, окружили барак, рассредоточились по близлежащим переулкам. Все это капитану крайне не нравилось. Почему бы до кучи не пригласить сюда еще и полковой оркестр?!

Чалый пришел домой в одиннадцатом часу вечера и пропал за скрипящей дверью. В квартире на втором этаже загорелся свет. В окне помаячила тень, задернулись занавески.

Шумных жильцов здесь не было. Только на первом этаже у кого-то работало радио, оттуда доносились ворчливые голоса. Двухэтажный барак не отличался перенаселенностью, многие квартиры пустовали. В этом не было ничего удивительного. Население Свирова за последние два года сократилось вдвое.

Шевельнулись кусты, обозначился Моргунов и заявил:

– Товарищ капитан, дома наш злодей. Спать сейчас завалится. Надо брать его теплым. Что с солдатами делать? Мы и сами справимся. Только путаются под ногами. Если надо, их не допросишься, а когда нет нужды – просто наваливают, бери не хочу.

– Не хорохорься, – буркнул Осокин. – Дают – бери. Войско расставить по периметру, но чтобы не светилось на открытых местах.

Люди в полной темноте исчезли за деревьями. Район был глуховатый, прохожих не видно.

В окне у Чалого погас свет. С этой стороны находилась, по-видимому, кухня. Еще одно окно выходило на задний двор.

Иван перебежал в слепую зону под фундаментом, отправился в обход. Еще один обветшалый подъезд, фундамент, просевший в землю. Он скользнул за угол и забуксовал в куче мусора.

Мяукнула кошка. Пушистый комочек пролетел быстрее ракеты, запрыгнул на ограду и перевалился на другую сторону.

Иван присел на лавочку, сбитую из обрезков горбыля. К задней части здания подступали деревья, топорщился кустарник. В крайнем окне на втором этаже горел бледный свет. Чалый к нему не подходил.

Через несколько минут Осокин вернулся на исходную. Из темноты выросли трое его подчиненных.

– Михаил, переходи на заднюю сторону! – распорядился капитан. – Полезет в окно, реагируй. Но учти, что Чалый нужен нам живым. Стрелять только в крайнем случае, по ногам. И не маячь, укройся за деревом. Остальные со мной.

В квартире на первом этаже горел свет, бубнили голоса. На тихий стук в дверь отворил пожилой мужчина, поинтересовался, какого беса надо. Брать в квартире было нечего, оттого он и открыл. Иван оттеснил его в квартиру, закрыл дверь. В коридоре горела тусклая лампочка.

Удостоверение сотрудника контрразведки СМЕРШ подействовало на жильца магически, он испугался. Грехи за душой у него обязательно водились, но сегодня они прощались. Этот тип был нужен в качестве законопослушного гражданина. Объявилась худая морщинистая особа, законная супруга данного субъекта.

– Нам требуется помощь гражданского населения. За оказанное содействие мы будем очень благодарны, – проговорил Иван и осведомился: – Знаком ли вам мужчина из шестнадцатой квартиры, тот самый, что работает в милиции?

Через несколько минут сосед уже поднимался по шаткой лестнице. Оперативники на цыпочках шли за ним, прижимаясь к стене. Подойдя к двери, сознательный советский гражданин поднял руку, чтобы постучать, замешкался, растерянно глянул на капитана прильнувшего к стене. Тот кивнул.

Сосед облизнул пересохшие губы, громко постучал, откашлялся и проговорил:

– Эй, Валентин, ты дома? Это Петрович из нижней квартиры. Тут почтальонша по ошибке нам сунула письмо, адресованное тебе. Заберешь, Валентин?

– Петрович, на хрен иди, – глухо донеслось из квартиры. – Завтра отдашь. Утром перед службой забегу к тебе. Дай поспать, ради бога. Или под дверь сунь, там как раз пройдет.

– Да у меня же спина больная, не согнусь. Ладно, завтра заберешь. Ты извини, это Груша моя настояла, чтобы я тебе отнес. А вдруг надо, говорит, человеку?


– Петрович, сгинь, ради бога, – взмолился обитатель барачной конуры, и под ним протяжно завыли кроватные пружины. – Ладно, подожди, сейчас заберу.

Интуиция не подвела капитана Осокина. Он понял, что сейчас произойдет, схватил мужчину за рукав, оттащил от двери.

Загремели пистолетные выстрелы! Из двери вылетели щепки, треснул пополам косяк.

Закричал от страха оглушенный сосед. Иван швырнул Петровича на пол, тот покатился, гремя костями. Жив гражданин, легким испугом отделался.

Чалый выпустил всю обойму. Теперь ему нужно было время для перезарядки, если у него нет второго пистолета.

Пулей пронесся мимо проема Моргунов, припал к косяку. По двери офицеры ударили одновременно. Порвался хилый замок, покатились по полу гвозди, скобы. Створка распахнулась. Моргунов оттолкнул командира, первым ворвался в проем, ведя огонь.

– Павел, живым брать! – выкрикнул Осокин.

Но это уж как получится. Трудно катиться по полу и стрелять.

Вдребезги разбилось стекло. Пуля сшибла со стены репродукцию картины «Утро в сосновом лесу», порвала пополам косолапого медведя. Пороховая гарь ударила Ивану в нос.

Голый по пояс мужчина, в штанах с болтающимися штрипками, пронесся, как метеор, от кровати к подоконнику, по дороге перевернул тяжелый стол, скорчился за ним. Отправилась в полет тяжелая табуретка, поразила в плечо вскочившего Моргунова. Тот снова покатился, выронил пистолет.

Иван вбежал в комнату, давя на спусковой крючок. Пули крошили подоконник, оконную раму. Капитан поскользнулся на ветхом коврике, тот поплыл вместе с его ногой. Осокин протаранил вешалку, на которой висела верхняя одежда, сорвал ее со стены, перевернул какой-то бак. Разлетелись во все стороны сапоги, стоптанные зимние ботинки.

– Чалый, бросай оружие, ты окружен! – выкрикнул капитан.

Хуже нет – брать живым преступника, стреляющего на поражение!

Чалый за столешницей сменил обойму. Снова загремели выстрелы. Лейтенант Еременко, вбежавший в комнату, был вынужден свернуть, столкнулся с матерящимся Моргуновым.

Когда Иван поднялся, Чалый уже взлетел. Проявляя чудеса подвижности, он перевалился через подоконник, добил пяткой болтающуюся раму и мгновенно исчез из вида.

В два прыжка Иван достиг окна, свесился в проем. Путь отхода у Чалого имелся. Под окном рос кустарник. Если сверзишься в него с высоты, то приятного будет мало, но хотя бы выживешь.

Внизу затрещали ветки, посыпалась листва. Преступник, голый по пояс, выбрался из кустов.

Иван отшатнулся. Пули летели в окно, сбили огрызок стекла, висящий на соплях. Осокин стрелял, закусив губу. Он мог бы поразить паршивца, но промахивался намеренно, еще не утратил надежду взять его живым. Преступник возился в кустах, потом вырвался на свободу, откатился за дерево.

– Стоять! Бросай оружие! – выкрикнул боец НКВД и кинулся ему наперерез.

Чалый застрелил его в упор. Боец упал с пробитой грудью.

Теперь уже все били на поражение. Слева и справа гремели выстрелы. Но Чалый был увертлив как угорь, уклонялся от пуль. Силуэт лазутчика мелькал среди деревьев. Прямо по курсу выбежали два солдата, стали беспорядочно стрелять.

Чалый вдруг резко сменил направление, метнулся на торец барака. Еще один боец, бросившийся наперерез, выронил карабин, схватился за простреленное плечо.

Иван опомнился уже в кустах. Он даже не помнил, как спрыгнул в них. Только и успел сунуть пистолет за пазуху. Чувства его отключились. Горланил Моргунов, свесившись с подоконника. Где остальные? Осокин рычал от ярости, топтал ветки, ломал их руками.

– Не стрелять! Прекратить огонь! – приказал он.

Капитан помнил, куда побежал Чалый. Он пролетел мимо деревьев, красноармейца с простреленной рукой, вписался за угол. Впереди стоял еще один барак. В полутьме вырисовывалась тропа, ведущая к нему. Пространство расширилось, вдоль жилого дома был проезд.

Бегущий человек сливался с темнотой, но не совсем. Он же не в шапке-невидимке! Преступник миновал барак. За домом царила тьма, обрывались жилые строения, громоздились деревья. Если Чалый возьмет и это препятствие, то пиши пропало. Его и с собаками не найдешь.

Осокин выхватил пистолет, на бегу сменил обойму, выстрелил в воздух. Преступник споткнулся. На это капитан и рассчитывал. Но Чалый не думал сдаваться. Он как-то извернулся в падении, открыл беглый огонь. Один на пустом пространстве! Иван метался как заведенный, увертывался от пуль. Это было незабываемо. Смерть дышала ему в лицо. Он растянулся, выронил пистолет.

Обойма у Чалого, слава богу, кончилась. Агент ругнулся, выбросил оружие, побежал в гущу растительности.

За спиной у него закричали, затопали люди. Но пока еще эти увальни неуклюжие добегут! Агент пер напролом, трещали ветки. Все, сейчас уйдет!

Иван докатился до пистолета, стиснул рукоятку двумя руками, в считаные секунды опустошил обойму, полетел, как заяц, по подъездной дорожке, ворвался в кусты, встал, переводя дыхание. Темнота хрипела, издавала стоны. Осокин на цыпочках отошел в сторону, метнулся вперед. В обойме оставался последний патрон.

Но уже не понадобился. Шальная пуля – сильная вещь. Смутное пятно возникло перед глазами капитана. Человек пытался привстать, натужно хрипел, подтянул ногу, подался вверх. Но силы оставили его, он повалился на спину.

Осокин извлек фонарь, уныло смотрел, как извивается умирающий враг, гребет землю с прошлогодними листьями. Кровавая пена шла горлом. Чалый тяжело дышал, глаза его блуждали. Он уже не щурился от яркого света.

За спиной капитана затрещали ветки. К нему подбежали оперативники.

– Вот досада, – заявил Моргунов. – Метко вы его, товарищ капитан. Ладно, чего уж тут скорбеть. Собаке собачья смерть, как говорится.

Чалый умер, застыли скрюченные конечности. Дрогнул фонарь. Тьма забиралась в душу капитана, он впадал в какое-то предательское оцепенение. Снова столько усилий, и все впустую.

– Товарищ капитан, он солдата застрелил, – глухо проговорил Луговой. – Насмерть, сука! Молодой был парень, восемнадцать лет. Еще одного в плечо ранил. Сами виноваты. Зачем под пули выскочили?

Глава 6

Подполковник Окладников был бледен, перекладывал на столе какие-то бумаги, прятал глаза. Утреннее солнце пробивалось сквозь листву и занавески, зайчики плясали по дрожащим рукам начальника городской милиции.