След в заброшенном доме

Сегодня препятствий на пути в кабинет у Ивана не возникло. Секретарша обнаружила на пороге сумрачного контрразведчика, изобразила покорность и подбородком показала на дверь.

– Да, товарищ Осокин, я уже в курсе случившегося, – неохотно пробормотал Окладников. – Это невероятно, мы все потрясены. Лейтенант Чалый ловко маскировался, исправно выполнял свои служебные обязанности. Подождите. – Окладников осмелел, поднял глаза. – У вас есть доказательства причастности Чалого к работе на немецкую разведку?

– Есть, товарищ подполковник. Но я не обязан перед вами отчитываться. По-вашему выходит, что такие вот ночные события в порядке вещей? Чалый оказал вооруженное сопротивление, застрелил красноармейца, ранил другого. Ошибся человек, принял нас за грабителей? Не смешите, товарищ подполковник. Советский гражданин не станет стрелять в сотрудников контрразведки. У вас под носом долгое время орудовал махровый враг, а вы полностью утратили бдительность.

– Знаете, товарищ Осокин, возможно, я допустил в работе ряд просчетов. – Голос подполковника подрагивал от напряжения и стыда за то, что он вынужден был оправдываться. – Это неизбежно при такой загрузке. Криминальную обстановку в городе вы знаете не хуже меня. Мы все допускаем ошибки. Я отвечу перед своим начальством. Ваши люди этой ночью тоже повели себя не лучшим образом, застрелили преступника и допустили гибель солдата. Почему вы сразу не предупредили меня о том, что собираетесь брать Чалого? Мы могли бы совместно разработать план и взять его тихо. Почему вы так смотрите на меня, товарищ Осокин?

Иван насилу сдерживался. Ежу понятно, что у Чалого могли быть сообщники в райотделе. А то, что знают двое, знает и свинья! Начальник милиции выдержал тяжелый взгляд, но было видно, что на душе у него такой же мрак.

– Не будем выяснять отношения, Юрий Константинович, – миролюбиво предложил Осокин. – Иначе далеко зайдем, а у нас, если помните, одна цель. Выражаю пожелание своего начальства. Вам следует провести серьезную работу среди личного состава. Выясните, с кем контактировал Чалый, чем занимался в неслужебное время. Для нас важно все, понимаете? Ваши ошибки и огрехи нам не интересны. Пусть этим занимается ваше начальство. Приоритетная цель – выявление вражеской агентурной сети, действующей в городе. Надеемся на ваше содействие. Кстати, какие у вас отношения со вторым секретарем горкома Грановским? Судя по тому, что я вчера видел, они весьма теплые, не так ли?

– Не понимаю, почему вам это интересно. – Взгляд подполковника тоже отяжелел. – Что плохого в том, что мы поддерживаем дружеские отношения? С Вячеславом Федоровичем мы давние знакомые, вместе работали в милиции в тридцатые годы, дружили семьями. Потом его по рекомендации управления стали продвигать по партийной линии, а я остался в органах. Три месяца назад он вернулся из Тулы в наш город, был назначен вторым секретарем и успешно справляется с работой. Семья Вячеслава Федоровича находится в эвакуации в Ярославле. Летом прошлого года товарищ Грановский руководил райкомом партии в Ростове-на-Дону, не бежал в эвакуацию, как многие, оставался со своими людьми до последнего, а потом вместе с частями Красной армии пробивался из окружения, несколько месяцев провел в партизанском отряде, был вывезен в тыл самолетом.

– Нисколько не сомневаюсь в достойном поведении товарища Грановского, – сухо отозвался Иван. – Как и в том, что человек находится на своем месте. Счастливо оставаться, Юрий Константинович. Надеюсь, мы услышали друг друга?

– Явилось светлое солнышко, глаза бы мои тебя не видели, – процедил подполковник Редников. – Что случилось, капитан, где твоя хватка? Отдел не выполнил поставленную задачу. В итоге имеем два трупа.

– Мы работаем, товарищ подполковник. За все случившееся готов нести ответственность. Выбор был небогатый – пристрелить лазутчика либо дать ему уйти. Чалый оказался профессионалом.

– А вы – нет, – со вздохом сказал Редников. – Мы снова утешаемся лишь тем, что одним лазутчиком в городе стало меньше. Этого недостаточно. Не надо жаловаться на нехватку личного состава. У тебя вполне работоспособная группа. Есть соображения?

– Будем прорабатывать связи Чалого. Соответствующее указание дано руководству милиции. Если Окладников не хочет попасть под далеко идущие оргвыводы, то он сделает все возможное. Пусть подключает нештатных сотрудников, стукачей, кого угодно. Опросим соседей по дому. С одним из них я уже имел честь познакомиться. Нужна ниточка, товарищ подполковник. Мы обязательно ее найдем и потянем.

– Двое суток, Осокин. – Редников пронзительно смотрел в глаза капитана. – Если за это время не потянешь, то придется делать оргвыводы уже в отношении тебя. Ты это понимаешь?

– Отчетливо, товарищ подполковник.

– Ступай.

– Есть! – Осокин шагнул к двери, замялся на пороге и спросил: – Вас беспокоит что-то еще, Виктор Афанасьевич?

– Не в том месте ты наблюдательный, – заявил Редников. – Ладно. Неприятности ходят парой. От Лазаря двое суток нет вестей. Мы склонны полагать, что наш агент в разведшколе провалился. Если так, то это тяжелая потеря. Без него мы теперь как без рук.

– Может, стоит подождать, товарищ подполковник? Наш агент затаился, затих, и этому есть объяснение. Группа диверсантов подверглась нападению на нашей территории. Абвер правильно полагает, что это не случайность. Сработал советский «крот». В первую очередь немцы будут проверять сотрудников школы, где проходила подготовка к заброске. Лазарь окажется в круге подозреваемых. Но лишь одним из многих. Их задержали, либо за ними установлена слежка. В таких условиях агент, разумеется, не осмелится выйти на связь. Или же он не имеет такой возможности. Лазарь опытный работник, товарищ подполковник, он справится. Я могу идти?

– А ты еще не ушел?

В обеденное время оперативники собрались в отделе. Результат работы – ноль. Особого веселья по этому поводу товарищи офицеры не испытывали.

– Тот самый Петрович, который вчера чуть не отправился в ящик, сегодня безобразно пьян, – сказал Моргунов. – У человека был шок, то есть повод набраться. Я протрезвил гражданина, насколько это было возможно. Сосед Валентин был в его представлении заурядным ментом. Иногда они перебрасывались парой слов. Разговоры о себе Чалый пресекал, упоминал лишь, что много лет работает в органах. Приходил с работы поздно, за порядком не следил, питался как попало. Пару раз он приводил к себе женщин.

– Так, подробнее! – потребовал Осокин.

– Или одну и ту же женщину. Свечку Савелий Петрович, понятное дело, не держал, но примерно догадывается, чем они занимались. Слышал, как поднимались по лестнице. Дама, по-видимому, была пьяна, спотыкалась, хихикала. Однажды сосед постучал к Чалому, хотел занять несколько рублей на самогон, но тот его грубо отшил. Скрипела кровать, смеялась барышня. Думаю, обычная баба, которую Чалый где-то подцепил. Соседка из четвертой квартиры ее видела. Судя по описанию, это не наша клиентка. Одета скромно, в стоптанных башмачках, мордочка такая курносая, глаза большие, в целом привлекательная, молодая.

– И что мы дыхание зачарованно затаили? – осведомился Иван у подчиненных. – Это сугубо рабочий интерес, не так ли?

– Не знаю, имеет ли это отношение к нашим баранам, но Клавдия Ильинична Стрельченко – а это, если помните, соседка убиенного Примакова – вспомнила, как однажды к ее соседу заглядывала женщина, – сказал Еременко. – Не та ли самая? Примакова дома не было. Клавдия Ильинична услышала за стенкой стук, высунула любопытный нос и как-то сразу невзлюбила эту барышню. Надо объяснять, по какой причине? Спросила, чего надо. Та ответила с улыбкой, дескать, пришла по делу, работаю в той же организации, что и товарищ Примаков, только числюсь гражданской служащей. Это было дня четыре назад. Обнаружив, что жильца нет дома, дама поспешила ретироваться.

– Да разные это особы, – отмахнулся Моргунов.

– А если одна? – возразил Еременко. – Тогда получается, что с Чалым она вступила в интимные отношения, а с Примаковым – в деловые. – Лейтенант перехватил суровый взгляд командира и закашлялся.

– Это все, что вы можете сказать? – спросил Иван. – Прошло полдня, а мы говорим про какую-то бабу. Что прикажете с вами делать? Как наказывать?

Дело заходило в тупик, просвета не было. Все ниточки рвались.

– Зла не держите, товарищ капитан, вымещайте сразу, – сказал Еременко. – Вам же легче будет, да и нам. – Он готов был взорваться, наговорить лишнего, чтобы потом сожалеть о сказанном.

Но первым взорвался телефон, стоявший на краю стола, задребезжал как будильник.

Осокин схватил трубку.

– Капитан? – Голос Редникова звенел от волнения.

– Слушаю, товарищ подполковник.

– И слушай внимательно, дважды повторять не буду. В районе четвертый день работает служба радиопеленгации. Мы об этом знаем. Машины замаскированы под продуктовые. Севернее села Овчинниково перехвачен сигнал, засечена работа радиопередатчика. Это было три минуты назад. В машинах имеются средства связи. Район, откуда исходит сигнал, – заброшенная деревня Бекасово, северная ее часть.

Осокин вскочил, не отрывая трубку от уха. Натянулся шнур, поехал по столешнице телефонный аппарат. Луговой ахнул, навалился на него грудью.

– Позвольте, товарищ подполковник. Деревня Бекасово – я знаю, где это. Но такая точность?..


– Сигнал засекли два пеленгатора, идущие по параллельным проселочным дорогам, – сказал подполковник. – Сработали синхронно, отсюда такая точность. Да, деревня Бекасово, ее северная окраина. Там есть заброшенные сельскохозяйственные строения. Не тяни резину, капитан! Быстро бери людей и выезжай. Тебе придано отделение сержанта Верещагина. Люди наготове, сидят в своей машине. Противник не знает, что его засекли. Живо блокируйте район, там всего лишь две проселочные дороги…

Окончания страстного монолога Иван уже не слышал. Он швырнул трубку на рычаг и махнул рукой. Мол, вперед, товарищи! У вас есть прекрасная возможность исправить свои ошибки.

Капитан Осокин первым вылетел из кабинета.

Село Овчинниково стояло в пятнадцати минутах езды от центра Свирова. Прямая дорога тянулась мимо не использующихся складов, объектов сельскохозяйственного назначения. Потом пошли канавы, рытвины. Грунтовка нырнула в лес, вырвалась в поле. Козлик прыгал по ухабам. Моргунов вертел баранку, что-то ворчал себе под нос. Машину трясло, стучали зубы оперативников. Они вцепились в борта, зажимали коленями стволы «ППШ».

Мимо пролетали осинники, заросшие овраги. Слева за бортом осталось село Овчинниково, вольготно раскинувшееся между озерами. Блеснул купол церквушки. Здесь не было военных объектов, местность безлюдная, много лесов. В селе еще теплилась жизнь, дальше все было голо и заброшено. Возвышались проржавевшие остовы ферм, покосилась водонапорная башня. Проплыла свалка металлолома, заросшая бурьяном. Дорога петляла между перелесками, забирала то влево, то вправо.

Показалась деревня Бекасово. Осенью сорок первого она подверглась бомбежке с воздуха. Немцы ошиблись, приняли ее за объект воинской инфраструктуры. В деревне был сильный пожар, большинство домов сгорело. Уцелевшие жители перебрались в соседнее село. Почти два года деревня пустовала, подворья и обугленные дома зарастали сорными травами.

Проселочная дорога уходила влево. Моргунов свернул на развилке. Газик забуксовал, из-под колес полетели комья грязи. Дорога превращалась в вереницу сплошных ухабов. Ею долгие годы никто не пользовался.

– Товарищ капитан! – Луговой пытался перекричать рев мотора. – Нужно дороги перекрыть, их здесь немного. Если противник радирует из деревни, то ясен пень, что он прибыл на машине. Надо блокировать и все прочесывать. Жаль, бойцов у нас мало.

Приближались обгоревшие строения. Сиротливо торчали обугленные дымоходы.

– Приготовить оружие! – приказал Осокин.

Полуторка сопровождения сильно отстала. В ней ехали бойцы сержанта Верещагина, десять душ, включая самого командира отделения. Прошлой ночью у дома Чалого были они же, теперь их стало меньше. Рядовой Сосновский лежал в морге, ефрейтор Лапиков – в госпитале. В этой связи особого расположения к опергруппе СМЕРШ солдаты не испытывали, приказы выполняли, но мрачными взглядами давали понять, что не в восторге от подобного сотрудничества.

Осокину было плевать. Лишь бы слушались.

С полуторкой что-то приключилось. Разрыв между машинами увеличился. Из капота грузовика валил дым, в кузове кто-то махал пилоткой.

– Сломались, зараза! – заявил Еременко. – Товарищ капитан, придется ждать.

Вот как тут не материться? Окраина деревни была уже рядом. Осокин приказал Моргунову остановиться, выпрыгнул из машины.

Поломка у полуторки была серьезная. Машина встала, провалившись колесом в ухаб. По приказу Верещагина солдаты покинули кузов и бегом припустили к деревне. Остался водитель, распахнул капот, забрался в чрево мотора.

Оперативники изнывали от нетерпения. Впрочем, бойцы бегали быстро и через минуту были на месте. Все они запыхались. Надрывно кашлял молодой ефрейтор.

– Верещагин, что за дела?

– Сломались, товарищ капитан, – сказал сержант. – Мотор старый, не пашет там чего-то. Чухнов исправит, не волнуйтесь, он разбирается в технике.

– Командуй людьми, Верещагин. Растянуться в цепь, прочесать деревню с востока на запад. Делать это быстро, но тщательно и без шума. Высматривайте свежие автомобильные следы. Столкнетесь с противником, выдавливайте его в западном направлении.

– А вы куда?

– Обогнем деревню с запада. Там заброшенный хутор на опушке. Будем двигаться навстречу друг другу, уяснил? Смотрите, по своим не вздумайте стрелять.

– Ясно, товарищ капитан. Разрешите выполнять?

– Бегом, сержант! Контролируйте дороги, любые участки, где может пройти машина.

Красноармейцы растянулись в цепь, начали движение.

Осокин вернулся в машину, и она запрыгала дальше. Дорога по уши заросла чертополохом. Сгоревшая деревня осталась справа, приближалась опушка.

Оперативники вцепились в автоматы. Шанс столкнуться с вражескими радистами был весьма призрачным. С момента пеленгации прошло уже довольно много времени, да и квадрат поисков был обширным.

– Как их вычислили, товарищ капитан? – спросил Луговой.

– Вот какая тебе разница, скажи? – заявил Осокин. – С двух точек методом триангуляции было определено местоположение источника радиосигнала. Умнее стал?

– А вы уверены, что это те, кого мы ищем?

– Да кто бы ни был. Все равно Циклоп у них главный.

Деревня осталась позади. Машина приближалась к опушке. Дорога плавно забирала вправо. Метрах в ста от леса просматривались строения. Когда-то это был хутор. Он избежал бомбежки, но люди здесь не жили, съехали еще до войны. Несколько изб жались друг к дружке, просели крыши, рассыпался плетень. Чернели глазницы оконных проемов. В них не было ни стекол, ни ставень.

На фоне чахлых построек выделялась большая изба. Ее дверной проем выходил на дорогу. За ней грудились сараи, стоял хлев, просевший в землю. Все видимое пространство густо заросло бурьяном.

Дорога опять уходила вниз. Скорость упала. Водителю приходилось удерживать колеса в узкой колее.

– Все, тормози на дне канавы, чтобы не светиться, – приказал ему Иван. – Все из машины! Не маячить в полный рост. Осмотрим опушку, хутор и пойдем навстречу Верещагину.

Машина осталась на дороге, люди карабкались на откос. Осокин первым взобрался на косогор, поднял голову.

До хутора было метров семьдесят. Большая изба с прогнувшейся крышей, ржавая печная труба, остатки плетня вдоль дороги, огород, заросший крапивой. Слева пустырь, за ним небольшое вытянутое строение, то ли хлев, то ли амбар.

Денек был пригожий. Дул приятный освежающий ветерок. В безоблачном небе порхали стрижи, плавными кругами вился коршун.