След в заброшенном доме

Зарево над парком было видно издалека. В окнах домов, соседствующих с ним, горел свет, жильцы прилипли к стеклам. С примыкающей улицы выехала пожарная машина, исчезла в воротах парка. Туда стекались люди, перебегали дорогу, спешили на помощь.

Иван чуть передохнул и снова побежал мимо фонтана, застывших аттракционов, танцплощадки со сценой. Кросс вышел не для дошколят.

Горела пристройка к клубу, и пламя в любую минуту могло перекинуться на основное здание. Пожарные прибыли пустыми. Тушить огонь им было нечем. Гидрант для забора водопроводной воды тоже не работал. Подошла вторая машина. Борцы с огнем нарастили шланги, протянули их к соседнему гидранту, где, по счастью, вода была. Некоторые пожарные, чтобы не терять время, полезли на крышу. Они баграми и кусками брезента мешали пламени распространиться.

Задняя сторона здания, где находился вход в пристройку, горела особенно сильно. Осветительные устройства здесь не требовались. Пламя сжирало деревянную обшивку, потрескивала крыша.

Осокин побежал по аллее, тянувшейся вокруг клуба. За поляной громоздились кустарники, липы с тополями. Блики пламени плясали по листве деревьев.

Несколько человек отрывали баграми горящие элементы конструкции, хлестали их брезентом. Это был мартышкин труд. Пламя стремительно распространялось. Люди кашляли. В ядовитом дыму было нечем дышать.

– Товарищ капитан, это вы! – Одинцов бросился наперерез капитану.

С другого угла торопился Иващенко. Он зажал нос платком, надрывался кашлем.

– Что случилось? Почему не приняли меры?

– Да приняли, товарищ капитан, – прохрипел Иващенко. – Чуть не сгорели, пока их принимали. Вы приказали в четыре утра заступить на пост. Мы даже раньше пришли, а здесь уже полыхало. Перед нами несколько человек сюда прибыли. Наверное, жильцы из домов, находящихся за дорогой. Мы опоздали минут на десять, а то схватили бы поджигателей. В этой пристройке Навроцкий живет. Вы так говорили. Николай туда пробраться хотел, я его насилу оттащил.

– Не знаю, что на меня нашло, – сказал Одинцов. – Злость такая взяла, прямо настоящее бешенство.

Пожар разгорался. Пламя облизывало крышу, внутри с треском отваливались и падали перекрытия. Пожарным наконец-то удалось подключить воду. Заработали шланги. Люди заливали здание с обратной стороны, не давали огню перекинуться на клуб. Пристройка выгорела почти полностью.

Растерянные оперативники мялись на поляне. По их лицам блуждали зловещие тени.

– Оттуда они пришли, товарищ капитан. – Иващенко повернул голову, уставился на шапку зелени. – Другого пути у них не было. С обратной стороны открытая местность, аллеи, клумбы. Там патрули иногда проходят. А здесь кусты, запущенный сквер, задние ворота. Они заперты, мы проверяли с Николаем, когда парк осматривали, но там в ограде столько дыр, хоть пушку завози. За дорогой бараки, частный сектор, ни одного фонаря.

«А ведь поджигатели еще могут быть здесь! – подумал Иван. – Куда им спешить? Оцепление пока не выставлено. Отсюда спокойно можно уйти, а вы, товарищ капитан, такая четкая мишень на фоне пожара».

Тут пуля, вылетевшая из кустов, сбила с него фуражку! Ай да мысль! Он бросился плашмя на землю, выхватил «ТТ» из кобуры. Выстрелы не смолкали, в зарослях вспыхивали огоньки.

Оперативники не растерялись. Одинцов откатился в сторону. Иващенко с колена посылал в кусты матерки и пули. Дождались, вашу мать!

На пожарище вспыхнула паника. Борцы с огнем бросили брандспойт и поспешили убраться за угол. Вода заливала поляну.

Иван привстал, выпустил несколько пуль, повалился в траву. Рядом пробежал Иващенко, с разгона распластался чуть впереди.

– Товарищ капитан, они в кустах, их двое! – прокричал Одинцов. – Это засада, нас ждали!

– Какое глубокомысленное наблюдение! Я вовек не догадался бы. Не вставать, парни. Огонь из всех стволов!

Вот только стволов у них было немного, и запас обойм ограничен. Отступать бессмысленно – перестреляют на открытом месте. Оперативники проползли дальше, ведя огонь, экономя патроны.

На пожарище гомонили люди. Кто-то кричал, что надо немедленно вызвать патруль. Хорошо хоть, на гармошке не играли!

– Что делать, товарищ капитан?! У нас патронов мало!

А разве кто-то отменил рукопашные схватки? Да и пара запасных обойм у Осокина еще осталась. Огонь из кустов ослабевал, рваные выстрелы теперь хлопали реже. Противник отступал.

Иван позабыл про больную руку, перекатился, и розовые черти заплясали в его глазах. Он бежал, пригнув голову, стрелял из пистолета, пробился через кустарник. Оперативники повторяли его движения. Чудес героизма они, понятно, не проявляли, но вели себя достойно. Еще одна пуля пропела над головой капитана. Самое время перестать их замечать!

Противник пятился, хрустели ветки. Их было двое, и стреляли они все реже.

Кончились заросли, остались деревья, а за ними царила тьма. Улица на обратной стороне парка не освещалась. Тень перебежала между деревьями. Молчаливые какие-то преступники. Немые они, что ли?

Иван метнулся за дерево, прижался к стволу. Пуля срезала с него кусок коры.

Справа показались милиционеры. Они лезли через заросли. Одинцов упал, то ли споткнулся, то ли так задумал. Иващенко вырвался вперед, несся скачками за дерево, но не добежал, словно подсечку получил. Он завыл, катаясь по земле.

Ты снова теряешь людей, капитан?! Он высунулся, чтобы ответить на огонь, но пуля снова ударила в дерево, и ему пришлось убраться. Один из стрелков уносил ноги, другой был еще здесь, прикрывал отход.

– Товарищ капитан, Иващенко ранен! Что делать?

Снять штаны и бегать!

– Иващенко, ты как?

– Нога, товарищ капитан, – прохрипел пострадавший. – Живой я, забудьте про меня, сам как-нибудь справлюсь.

Раненый отполз за дерево. Подстреленная нога волочилась за ним, как сломавшийся протез.

Осокин снова пошел на приступ, давил спусковой крючок. Выстрелы тупой болью отдавались в его голове.


Противник отступил. За деревьями никого не было. Пальба прекратилась.

Где-то далеко треснула ветка. К капитану подбежал Одинцов, тоже замер, вытянув шею. Они, не сговариваясь, бросились в темноту.

Эта часть парка была неухожена, отдыхающие сюда не забредали. Да и что им тут делать в пять часов утра? За листвой поблескивали огоньки. Просыпались люди в бараках. Парк завершался оградой, от которой осталось одно название. Дыр тут было больше, чем целых секций.

Одинцов вылез наружу, заметался по тротуару. Еще одна мишень! Капитану пришлось прикрикнуть на него, чтобы не маячил, как перст.

Злоумышленники ушли, перебежали дорогу, растворились в черноте дворов. Искать их ночью бессмысленно, а рассветет только через час.

Возвращались они злые как собаки.

Иващенко лежал в траве, дышал с надрывом. Кровь из простреленной ноги окропляла землю. Одинцов ползал на коленях, теребил товарища. Тот кашлял, вяло отвечал ему. От горящего клуба бежали люди. Прогремела автоматная очередь. Пули сорвали листву с ближайшего дерева.

– Не стрелять! – взревел Осокин. – Это СМЕРШ! У нас раненый, медиков сюда!

В парке царила неразбериха. Любимое развлечение – махать кулаками после драки. К патрулю прибыло подкрепление, солдаты оцепили парк. Примчалась машина из санчасти.

– Дело житейское, – вынес вердикт военфельдшер, осмотревший рану Иващенко. – Поорет немного, ничего страшного. Через месяц снова будет прыгать и пули горстями ловить.

Пожарные возобновили работу. Часть парка, где располагался клуб, затянуло едкой гарью. Открытый огонь был ликвидирован. Основное здание удалось отстоять, там повреждения были незначительные.

От пристройки остались несколько обугленных стен и часть крыши. Практически полностью выгорела мебель, вся обстановка.

Уже рассвело. По пепелищу блуждали пожарники. Они ворошили тлеющие конструкции баграми, разбивали ломиками.

Попытки Осокина пробраться на пожарище встретили жесткий отпор.

– Не пущу, товарищ капитан, нельзя вам сюда, – сказал контрразведчику плечистый начальник пожарной команды, весь прокопченный, грязный как трубочист. – Это опасно, у меня инструкции. И не суйте мне под нос свое удостоверение. Мне без разницы, кто вы такой, пусть даже Верховный главнокомандующий. Закончим работу, убедимся в безопасности, вот тогда добро пожаловать.

Ивану пришлось терпеть, ходить кругами.

Прибыли криминалисты из райотдела милиции, тоже курили. Потом какие-то люди вынесли на носилках с пепелища закопченный труп, положили на поляну. Проводить процедуру опознания было незачем. В головешки превратилась только нижняя часть туловища, а голова почти не пострадала. Сгорели волосы, обуглилась кожа на макушке. В глазах Навроцкого застыл кромешный ужас. На груди сохранились лоскутья майки. Милиционеры отвернулись, заткнули носы.

– Ножом зарезали, – сказал пожилой криминалист. – Злоумышленники проникли в пристройку, где он жил, напали на него. Возможно, он что-то услышал, успел подняться. Били в грудь. Можете сами полюбоваться.

– Зачем тогда здание поджигать? – спросил Иван. – Какой в этом смысл? Зарезал – уходи.

– Думаю, они не поджигали, товарищ капитан. На полу в спальне лежала раздавленная керосиновая лампа. Пол частично сохранился, но там, где она валялась, он обуглился. Дело, видимо, было так. Убийцы проникли в дом. Навроцкий проснулся от шума, зажег лампу, после чего подвергся нападению. Лампа упала случайно. Ее убийцы задели, или он сам, когда отбивался. Горящий керосин расплескался, тушить огонь преступники не стали, быстро ушли. Пламя перекинулось на мебель и так далее. То, что труп обгорел не весь, тоже объяснимо. Он умер не сразу. А убийцы в этом не убедились, испугались огня, убежали. Бедняга очнулся, когда вокруг бушевало пламя, пытался заползти под кровать. Отчасти это удалось. Под обломками кровати его и нашли. Ножки оплавились, конструкция придавила труп. Сами понимаете, товарищ капитан, снимать отпечатки пальцев бесполезно, следов не сохранилось.

Враг опять был впереди, успешно исправлял свои ошибки и устранял недоработки. Следствие шло у него на поводу.

Осокин курил одну папиросу за другой, метался по пепелищу, как волк по клетке. Навроцкий что-то знал и вчера это ясно дал понять. Признайся сразу, мог бы выжить.

Почему убийцы остались здесь после того, что сделали? Они на жалкие минуты опередили оперативников. Когда прибежали Одинцов с Иващенко, пламя только разгоралось. По милиции преступники не стреляли, дожидались, когда появится Осокин. Но снайперы из них оказались неважные.

На сцене возникали новые люди. Прибыли две «эмки», стало больше вооруженной публики. Появились начальник милиции Окладников и второй секретарь райкома Грановский. Мрачные, одетые в длинные плащи, они взирали на пепелище. По правилам приличия Ивану следовало подойти к ним.

– Что здесь произошло, товарищ капитан? – хрипло спросил начальник милиции. – Почему и кто такое позволил? Ранен мой сотрудник, погиб хороший человек.

– Вы знали Навроцкого, Юрий Константинович?

– Да, я его неплохо знал, – ответил Окладников. – Как и все мы. Человек много лет работал на ответственной должности, нес свет в массы, так сказать.

– Он был убежденным коммунистом, – добавил Грановский. – Такого еще поискать. Человек, беззаветно преданный делу партии. Пусть по причине здоровья и возраста он был не в состоянии защищать страну с оружием в руках, но делал все, что только мог, на своем посту. Как прикажете это понимать, капитан? Несчастный случай? Но почему он интересует контрразведку?

– Согласно выводам криминалистов, жилище Бориса Аркадьевича подверглось нападению, – не стал скрывать очевидное Иван. – Его убили ножом, а пожар, по-видимому, вспыхнул случайно.

– Черт знает что у вас творится, – процедил Грановский. – До меня доходят слухи, что вы не очень хорошо справляетесь со своими обязанностями. Я буду вынужден доложить о случившемся первому секретарю.

– Как вам будет угодно, Вячеслав Федорович. Не скрою, Борис Аркадьевич Навроцкий проходил по нашим разработкам. Обстоятельства его гибели будут тщательно расследоваться. Как и все связи этого человека.

– Вы его в чем-то подозреваете? – спросил Окладников. – Этого не может быть, это неслыханно! Капитан, вы пользуетесь своим служебным положением, при этом в расследовании не сдвинулись ни на шаг. Полагаете, мы не в курсе? Вы потеряли свою группу по причине некомпетентности. Я передал вам лучших своих людей. Один из них теперь ранен. Боюсь, я тоже буду докладывать по инстанции со всей принципиальностью и строгостью.

Ярость бурлила в голове Ивана, но пока находилась под контролем. Ответственные лица смотрели на него с нескрываемой неприязнью. Многие знали о шатком положении контрразведчика. Лицо его закрыла непроницаемая маска, но глаза чем-то не понравились Грановскому.

– Ладно, Юрий Константинович, не будем вмешиваться в расследование и делать преждевременные выводы, – сказал тот. – Пусть органы работают. Скажите, капитан, вы член партии?

– Пока нет, Вячеслав Федорович.

– Не готовы? – с усмешкой спросил второй секретарь. – Ничего, капитан, какие ваши годы. Продолжайте работать, но не забывайте, что партия будет за вами зорко наблюдать. Я свяжусь с вашим руководством, надеюсь, оно не откажет в рандеву, так сказать. Да, вот еще что. – Грановский вынул из кармана плоский блокнот, перегнул его, с нажимом что-то записал огрызком карандаша, оторвал листок, протянул его капитану. – Возьмите, это мой телефон, постарайтесь не потерять. Я свяжусь с вашим начальством. Надеюсь, оно не станет возражать, если о важных вехах в своем расследовании вы будете докладывать партийному руководству. Вам кажется это смешным, капитан? – Грановский пристально посмотрел Ивану в глаза. – Так поверьте, это только на первый взгляд.

Они разошлись по своим машинам и уехали.

«Не стоит относиться серьезно к этим едва завуалированным угрозам, – подумал Иван. – Пусть это люди важные, отягощенные властью и ответственностью, но они из параллельного мира. Важнее свое начальство и чувство моральной ответственности за проваленное дело. Да и правы эти начальники, черт возьми. Пасует контрразведка, проигрывает».