След в заброшенном доме

С кем пересекся Агапов в кинозале? Встреча была мимолетной. Человек присел рядом с ним, скорее всего, передал ему записку с координатами Осокина, подлежащего ликвидации, и указанием уничтожить бумажку по прочтении. Значит, Агапов – исполнитель деликатных поручений, что не мешает ему быть немцем, если вспомнить рассказ Глисты.

Скрывать ему было нечего. Он рассказал помощникам всю историю целиком, включая посещение квартиры Шаталовых.

А когда у них лукаво заблестели глаза, Иван резко их отшил:

– Услышу скабрезность, сразу врежу по зубам. Это не имеет к делу никакого отношения. Думайте о работе, товарищи милиционеры.

– Так мы о ней и думаем, – сказал Одинцов. – Это что же получается, товарищ капитан? Когда ваш труп в форме – он Агапов, а когда в штатском – Светличный? После кино этот тип вернулся домой, на Ракитную улицу, переоделся, сунул в карман паспорт Светличного, наплевал на комендантский час и отправился вас убивать?

– У него было несколько часов в запасе. Два-три, как минимум. Обратно с хаты он шел, разумеется, пешком. Вы же не стали его дальше выслеживать, отправились спать с чувством выполненного долга. Опытному агенту несложно обойти патрули. Агапов дождался, пока отлучится вахтер, пробрался наверх, убедился, что меня нет дома, стал ждать в соседнем закутке, где никогда никого не бывает. В итоге дождался.

– И вы его прикончили, – сказал Одинцов. – Какая жалость. И вообще, на славу провели вчерашний вечер. Я имею в виду вашу разминку с хулиганами, – поспешил уточнить парень. – Отлежаться вам надо, товарищ капитан. У вас на лице написаны все вчерашние приключения. Как рука?

– Ничего рука, – ответил Иван. – Не отрежут, не надейся. А отлеживаться, товарищи, будем после войны, если повезет. Или вон там, в морге. Если не повезет. Чую, что мы на правильном пути. Прогулка в парк нашего друга Светличного-Агапова и посещение им киносеанса не случайны. В общем, слушай мою команду. Берете посмертные фото фигуранта, а также его прижизненный портрет, выполненный мастером мировой живописи Глистой, дуете в клуб и опрашиваете там всех подряд – кассиров, билетеров, контролеров, продавщицу в буфете. Особенно бабушек в зале, если таковые есть. Возможно, кто-то вспомнит Агапова. Нужен портрет человека, подсевшего к нему. Не утверждаю, что это и есть Циклоп, но вероятность имеется. Это может быть кто-то из его доверенных лиц. Копайте, шевелите кудрями, добудьте хоть что-то.

Зацепка не внушала оптимизма, но другого пути не было. Иван тенью следовал за своими помощниками, сменил одежду на гражданскую, блуждал по парку, дважды обогнул здание клуба, прошел мимо пристройки, где находилось жилище Навроцкого.

Это был северный край ЦПКО. К задней стороне помпезного здания примыкали кусты, возвышались наполовину разобранные строительные леса. Ремонт начался еще до войны и завис.

Временами Осокин погружался в оцепенение, сидел на лавочке, смолил папиросу. Дважды в поле его зрения возникали подчиненные. Они опрашивали людей, делали короткие перекуры. Цепочка вражеской резидентуры не выстраивалась в голове капитана, звенья рвались, фигуры не проявлялись.

Его подчиненных поджидало фиаско. Они явились в отдел под вечер, уставшие и расстроенные. Никто не смог вспомнить даже самого Агапова, не говоря уж о том человеке, который к нему подсел. Однако люди видели директора клуба Навроцкого. Перед сеансом он заходил в зал, мелькал в районе сцены, за которой было натянуто полотно экрана. Борис Аркадьевич ушел за кулисы, с кем-то ругался, потом еще пару раз возникал в поле зрения. Но был ли он в зрительном зале, никто сказать не мог. Зато теперь все точно знали, что приходила милиция и что-то вынюхивала.

Во второй половине дня оперативники съездили на Ракитную, опросили жильцов. Получить информацию им удалось только в доме напротив. Гражданка была немолодая, но на зрение и любопытство не жаловалась. Жильца из дома номер пять она видела и практически безошибочно описала его.

Агапов прожил там несколько дней, возникал то в форме, то без. Человек любезный, здоровался, но улыбаться не любил и слова вымучивал с трудом. Посетители к нему не приходили, жил он тихо, вернее, только ночевал.

Ивану оставалось идти ва-банк, отслеживать реакцию конкретных людей на самые простые вопросы.

В девятом часу вечера он позвонил в дверь квартиры Шаталовых. Еще не стемнело. Антонина открыла, и у Ивана пересохло в горле, онемели кончики пальцев. Девушка устала за день, но была удивительно хороша. Скромное домашнее платье, волосы, распущенные по плечам. Большие глаза распахнулись от удивления.

– Это вы? Вот так сюрприз! А я недавно вернулась с работы. Сегодня обошлось без чрезвычайных ситуаций. Иван Сергеевич, что с вами? – Девушка всмотрелась в него. – Вы еще с кем-то подрались? Вчера на вашем лице не было синяков.

– А теперь я знаю, где их найти, – отшутился Иван. – Не обращайте внимания, будем считать, что это результаты некоего служебного расследования.

– А как ваша рука?

– Откуда вам известно про руку?

– Это очень просто объясняется. Дядя Жора ходил утром в больницу. У него больная нога, и дважды в неделю он ходит на процедуры, чтобы она совсем не атрофировалась. Дядя Жора ведь такой болтун. Он рассказал доктору Светину про вчерашнюю историю с дракой, закончившуюся чаепитием. Их связывают давние товарищеские отношения. Тот удивился и сказал, что вчера в районе полуночи вы приходили в госпиталь вправлять руку. Еще посетовал, вот ведь искатель приключений. Про синяки он ничего не говорил, а про руку сказал, что это болезненно, но не опасно. Поэтому мы волновались, но не очень.

– Это очень плохо. – Иван покачал головой. – Работа контрразведки находится под угрозой. Скоро весь город будет знать, чем и как она занимается. Это шутка, Тоня. Со мной все в порядке, я очень рад вас видеть.

– И я рада. А вы пришли по делу?

– Очень хотелось бы зайти просто так, но пока не получается. Георгий Иванович уже вернулся с работы?

– Вернулся. Мы с ним пришли почти одновременно. Он не очень хорошо себя чувствует, расстроен, говорит, что на работе проблемы, отказался от ужина.

– Я могу его увидеть?

– Даже не знаю, Иван Сергеевич. Дядя Жора собирался прилечь, он действительно не очень хорошо выглядит.

– Рано списывать меня со счетов, молодые люди, – раздался кряхтящий голос, и за спиной девушки объявился Шаталов.

Он был одет в длинную кофту, держал в руке свернутую газету. Георгий Иванович сильно прихрамывал, шаркали домашние шлепанцы. Вид у него был действительно болезненный.

– Тонечка, не держи контрразведку на пороге, это может плохо обернуться. Я пока еще в состоянии принимать гостей и отвечать на каверзные вопросы. Спасибо, Тонечка, побудь у себя в комнате, хорошо? Проходите, Иван Сергеевич, не стойте в дверях. Что предпочитаете – чай или цикорий, который люди по незнанию принимают за кофе?

Антонина с сомнением глянула на дядю и бесшумно удалилась. Шаталов с усталой усмешкой наблюдал за капитаном. Тот не мог оторвать взгляд от девичьей спины.

– Вам нравится Антонина, Иван Сергеевич? – Шаталов понизил голос. – Вижу, что так оно и есть, даже не спорьте. И вы ей нравитесь, уж поверьте моей наблюдательности. Ума не приложу, как к этому относиться. Вы хороший человек, порядочный, совестливый. В наше время таких немного. Не возражайте, я знаю, что говорю, разумею, что не смогу держать свою племянницу на привязи. Но сейчас идет такая страшная война.

– Вам незачем переживать, Георгий Иванович. Да и прибыл я по другому вопросу. Не надо чая, и проходить в квартиру я не буду. Вам знаком этот человек? – Осокин достал из кармана и развернул портрет кисти Глисты.

– Как любопытно, однако. – Шаталов нацепил очки, подался к картинке. – Нет, этого человека я не встречал. Давайте еще раз гляну. – Шаталов пристально всмотрелся в портрет. – Увы, ничем не могу вас порадовать. Типовое лицо. Оно неплохо смотрелось бы на плакате, посвященном чему-то героическому. Не имею чести знать. – Он решительно покачал головой. – А у человека, рисовавшего сей портрет, безусловно, есть талант. Он же по памяти рисовал?

– Да, но по жизни этот мастер предпочитает применять другие свои таланты. – Иван заметил, что лицо Шаталова при изучении рисунка даже не дрогнуло, извлек из кармана посмертное фото Агапова-Светличного и сказал: – Это тот же гражданин, но во плоти, так сказать. Вы уверены, что никогда его не видели?

– Да уж, на героическом плакате он точно не появится, – пошутил Шаталов. – Это фото мертвого человека. Я не ошибаюсь? Совершенно не знаком. Стесняюсь спросить, почему вы меня об этом спрашиваете?

– Данное лицо подозревается в работе на иностранную разведку. Человек был замечен в клубе, в парке. Он там с кем-то встречался, но эту личность выявить не удалось. Георгий Иванович, это не имеет никакого отношения к вам. Мы опрашиваем многих людей, чтобы отыскать след. А вы руководитель, вам может быть известно больше, чем рядовому сотруднику. Надеюсь, вы простите меня за то, что я вынужден задавать вам эти нелепые вопросы.


Шаталов не менялся в лице. Он разве что поджал губы, выражая толику обиды. Все-таки вопрос задел его.

– Еще раз прошу простить. – Иван забрал свое хозяйство, рассовал по карманам. – В котором часу вы вчера вернулись с работы?

– Незадолго до того, как появились вы с Тонечкой. Да, точно, я успел переодеться, съел бутерброд с маргарином, потому что был голоден, поставил курицу в духовку, немного поволновался, а потом и вы пришли. Точное время не скажу. Не понимаю, Иван Сергеевич, с чем связаны все эти вопросы.

– Еще раз повторяю, вам не о чем волноваться, Георгий Иванович, – сказал Осокин, козырнул и откланялся.

Он спустился с крыльца, а когда прикуривал, наблюдал за окном. Шевельнулась занавеска, обрисовался девичий силуэт, померцал и исчез. Что-то неприятное, тоскливое заползало в душу Ивана. Он уходил и чувствовал затылком пристальный взгляд.

На выходе со двора ему стало легче. Гудела улица, по проезжей части ползли военные тягачи, занимая всю полосу. За ними тащились полуторки и дряхлая «эмка». Водители не решались обогнать колонну. На обратной стороне дороги за чугунной оградой простирался парк.

Бориса Аркадьевича Навроцкого он заметил сразу. Тот стоял у края тротуара и собирался перейти дорогу. Директор клуба нервничал, кусал губы. Наконец-то он решился, кинулся в узкий просвет между тягачами, споткнулся о бордюр.

– Осторожнее, Борис Аркадьевич. – Иван схватил его под локоть. – Будет досадно, если в столь тяжелые времена передовое заведение культурного фронта останется без руководителя.

Он постоянно забывал про руку. Вот и сейчас тупая боль отдалась в голове, но это не помешало появлению радушной улыбки.

– Это вы. Я вас не сразу узнал. – Навроцкий выбрался на тротуар. – Иван Сергеевич, если не ошибаюсь? Здравствуйте.

– И вам оставаться вечно здоровым, Борис Аркадьевич. Спешите?

– Да, иду к Георгию Ивановичу. Надо порешать ряд вопросов. Рабочего дня, как водится, не хватило. – Навроцкий изобразил жалкое подобие улыбки. – До меня дошли слухи – исходят они из горкома, – что скоро наш клуб могут закрыть, а в здании разместить некую армейскую структуру. Мне кажется, это будет грандиозной ошибкой, просто катастрофой для города. Нет, я понимаю, что наши военные и партийные работники руководствуются серьезными основаниями. Но почему они не доводят их до сведения руководства заведения? Я получил эту информацию буквально полчаса назад и хотел бы обсудить ее с Георгием Ивановичем. Ведь он имеет доступ во многие кабинеты.

– А вы не имеете?

– Что вы, я человек маленький, ничего не решаю. А Георгий Иванович все же фигура, к его мнению многие прислушиваются.

– Не хочу вам препятствовать, Борис Аркадьевич. Вопрос разрешится в пользу города, вот увидите. Посмотрите, пожалуйста, несколько, так сказать, портретов.

Повторилась процедура – рисунок карандашом, посмертная фотография. Теперь капитан контрразведки СМЕРШ насторожился. Навроцкий изо всех сил старался быть спокойным, но его выдала пульсация жилки на виске.

Еще он слегка побледнел, пожал плечами, вернул картинки и сказал:

– Не имею чести, Иван Сергеевич. Кто это?

– Предполагаемый преступник. Подозревается в связях с немецкой разведкой. Посмотрите еще раз внимательно. Вы точно его не знаете?

– Говорю же, не имею чести. Я не служу в немецкой разведке и не понимаю, почему вы мне это показываете. Я никогда не видел этого человека.

– Зато его видели в вашем клубе. Давайте без обид, Борис Аркадьевич. Мы опрашиваем всех. Ладно, попросим помощи в другом месте.

– Подождите. Мне доложили, что сегодня в клуб приходила милиция. Искали какого-то человека, показывали фотографии. Сам я их не видел, но своим работникам склонен верить. Это не связано с?..

– Вы смотрите на эти снимки, как старый большевик на буржуазию, – с улыбкой проговорил Осокин. – Я не служу в милиции, Борис Аркадьевич, и не могу отвечать за действия ее сотрудников. Но допускаю, что иногда мы работаем в содружестве с органами правопорядка. Кстати, эти люди никого не искали. Зачем искать человека, если он лежит в морге? То есть вам незнакома данная персона?

– Совершенно незнакома.

– Всего доброго, Борис Аркадьевич.

Иван перешел дорогу, обернулся и увидел, как Навроцкий торопливо семенил к дому Шаталова. Странности в его поведении прослеживались невооруженным глазом.

Давно закончился рабочий день, темень опустилась на город. Оперативники блуждали по кабинету. Все трое пребывали в прескверном расположении духа.

Полчаса назад пришло безрадостное известие. Не сегодня завтра в город прибудет оперативная группа НКГБ. Вряд ли это безвозмездная помощь органам СМЕРШ, скорее замена тех людей, которые не справляются с работой. Призрак оргвыводов висел над душой Ивана, грозил принять очертания дамоклова меча.

– Доигрались, – прокомментировал недавно эту ситуацию подполковник Редников. – Делать нечего, капитан, будем подчиняться.

В прифронтовой полосе активизировались перемещения людских масс и военной техники. Воинские составы шли через станцию непрерывным потоком, многие из них разгружались здесь же, на запасных путях. На фронте что-то затевалось, и наличие под боком вражеской агентурной сети было советскому командованию совершенно ни к чему.

– Не хотите домой, товарищи оперуполномоченные? – язвительно спросил Иван. – Болеете душой за работу? Ваше счастье, что в силу ваших умственных способностей я не имею права требовать с вас слишком многого. Что надулись как мышь на крупу? Бегом до хаты и спать! К четырем часам утра чтобы были бодрые и выспавшиеся. Ваша задача – держать под наблюдением пристройку к клубу, где живет директор Навроцкий. Вести себя скрытно. Осмотреть строение на предмет второго выхода. Утром, когда Навроцкий выйдет на работу, наблюдение продолжать, но глаза не мозолить. Я появлюсь там к девяти часам. С этим товарищем надо поработать. Он ведет себя странно и что-то скрывает. Не проявит себя в ближайшее время, задерживаем под мою ответственность и выбиваем показания.

Глава 10

Здание клуба в центральном парке загорелось без четверти четыре. Город спал, даже криминальные элементы отдыхали. Мощное зарево взметнулось над парком.

В дверь кто-то забарабанил.

Осокин свалился со скрипящей кровати, выхватил пистолет из-под подушки.

– Что надо?!

– Это вахтер, простите, – донеслось с той стороны двери. – Был телефонный звонок с требованием немедленно вас разбудить. Говорят, что в центральном парке что-то горит. Я только не понял, откуда звонили, из милиции или из другой организации.

Окончания сбивчивого монолога капитан уже не слышал. Сон выветрился моментально. Сжалось сердце от тоскливых предчувствий. Снова эти твари на шаг впереди! Он торопливо оделся, натянул сапоги. Все же сработал предохранитель. Прежде чем выйти Осокин осмотрел коридор, заглянул за угол и уже на улице побежал. Машины в круглосуточном распоряжении у него не было, приходилось работать ногами.