Смертельная белизна

Она испепелила Страйка взглядом поверх своей кружки, а потом, к его изумлению, коротко и раздраженно хохотнула:

– Сама не знаю, что меня так удивило. Я же знаю тебя как облупленного. Помнишь, как ты повздорил с Джейми Моэмом в «Нам-Лонг ле Шейкер»? Наверняка помнишь. Ты не отступал ни на шаг, хотя в какой-то момент вся компания была на его стороне… О чем, кстати, был спор, подскажи…

– О смертной казни. – Страйк был застигнут врасплох. – Как же. Помню.

На мгновение он увидел вокруг не чистый, ярко освещенный уголок гостиной Иззи с остатками былой английской роскоши, а весьма сомнительный полутемный вьетнамский ресторанчик в Челси, где двенадцать лет назад сцепился за ужином с одним из приятелей Шарлотты. У него в памяти всплыло свиное рыло Джейми Моэма. Страйку тогда приспичило вывести на чистую воду этого хряка, которого притащила за собой Шарлотта вместо его старинного дружка, Джейго Росса.

– …и Джейми буквально, буквально вызверился, – продолжала Иззи. – Он, если хочешь знать, сейчас весьма успешный королевский адвокат.

– Значит, научился держать себя в руках, – заключил Страйк, отчего Иззи опять хохотнула. – Иззи, – сказал он, возвращаясь к главному, – если твое предложение серьезно…

– Более чем.

– …то начни отвечать на мои вопросы. – С этими словами Страйк полез в карман за блокнотом.

Она в нерешительности наблюдала, как он достает ручку.

– Я умею держать язык за зубами, – сказал Страйк. – За последние два года мне доверили сотню фамильных тайн, и я никого не подвел. Впредь все вопросы, касающиеся непосредственно смерти твоего отца, будут обсуждаться мною исключительно в стенах моего агентства. Но если ты мне не доверяешь…

– Доверяю, – в отчаянии перебила Иззи, а потом, к удивлению Страйка, наклонилась вперед и дотронулась до его колена. – Доверяю, Корморан, честное слово, просто… мне трудно… говорить об отце.

– Понимаю, – сказал он и приготовился записывать. – Итак, еще раз: почему следователи допрашивали Рафаэля более пристрастно, чем остальных?

Он видел, что Иззи предпочла бы не отвечать, но после секундного колебания она сказала:

– Мне думается, отчасти потому, что папа в день своей кончины, утром, звонил Раффу. Это был его последний телефонный звонок.

– И что сказал?

– Ничего существенного. Это никак не было связано с папиной смертью. Но, – поспешно добавила Иззи, словно решив стереть последнюю фразу, – главная причина, почему Рафф не хочет к тебе обращаться, кроется, по-моему, в том, что он основательно запал на твою Венецию, пока она терлась у нас в офисе, и теперь… как бы это сказать… после своих сердечных излияний оказался в дурацком положении.

– Запал на нее, говоришь? – переспросил Страйк.

– Ну да, поэтому неудивительно, что он злится, – из него сделали идиота.

– Но факт остается фактом…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, но…

– Если ты собираешься поручить расследование мне, то, позволь, я сам буду решать, что существенно, а что нет. А не ты, Иззи. Итак… – Загибая пальцы, он показал, сколько раз она повторила «не важно» или «не связано», и перечислил, по каким поводам. – Зачем твой отец в день смерти звонил Рафаэлю; о чем повздорили твой отец и Кинвара, когда она ударила его молотком по голове… и чем шантажировали твоего отца.

У нее вздымалась грудь, на которой тускло поблескивал сапфировый крест. Наконец Иззи судорожно выдавила:

– Не мне рассказывать, о чем папа в п-последний раз говорил с Раффом. Пускай Рафф сам выкладывает.

– Это слишком личное?

– Да, – покраснев, ответила Иззи.

Страйк сомневался в ее искренности.

– Ты сказала, что отец в день своей смерти пригласил Рафаэля на Эбери-стрит. Он уточнил время? Или потом отменил встречу?

– Отменил. Послушай, об этом надо спрашивать у Раффа, – заупрямилась она.

– Ладно. – Страйк сделал какую-то пометку. – За что твоя мачеха ударила молотком по голове твоего отца?

У Иззи навернулись слезы. Не сдержав рыданий, она вытащила из рукава носовой платок и прижала к лицу.

– Я… не хотела тебе г-говорить, чтобы т-ты не стал плохо думать о папе… его ведь уже… его уже… понимаешь, он совершил нечто т-такое…

Ее широкие плечи затряслись от совершенно не романтических всхлипываний. Страйка больше трогало это неприкрытое и шумное проявление чувств, нежели деликатное промокание слез платочком, но он был бессилен выразить свое сочувствие и молча слушал ее прерывистые извинения.

– Я… мне… так…

– Вот этого не надо, – буркнул он. – Понятно, что ты расстроена.

Но от потери самообладания ее охватил глубокий стыд; икая, она кое-как успокоилась и только повторяла сконфуженные извинения. В конце концов Иззи резкими движениями осушила лицо от слез, как будто протерла вымытое окно, выдавила последнее «извини», распрямила спину и сказала с восхитившей Страйка твердостью:

– Я скажу тебе, за что Кинвара ударила отца… но только после того, как мы поставим свои подписи на пунктирной линии.

– Могу предположить, – сказал Страйк, – что таким же будет ответ о причинах шантажа со стороны Уинна и Найта.

– Как ты не понимаешь, – у нее опять подступили слезы, – сейчас речь идет об отцовской памяти, о его наследии. Я не хочу, чтобы люди запомнили его по неблаговидным поступкам… Прошу тебя, помоги нам, Корморан. Пожалуйста. Я знаю, что это не самоубийство, я уверена…


Ее молчание было ему на руку. В конце концов она жалобно выговорила срывающимся голосом:

– Хорошо. Я расскажу тебе про этот шантаж, но только с согласия Физз и Торкса.

– Торкс – это кто? – осведомился Страйк.

– Торквил. Муж Физзи. Мы поклялись м-молчать, но я с ними поговорю. И расскажу т-тебе все.

– А с Рафаэлем не посоветуешься?

– О шантаже он не имел представления. Когда Джимми впервые заявился к папе, Рафф отбывал срок, а кроме того, они вместе не росли, так что он не мог… Рафф так ничего и не узнал.

– А Кинвара? – спросил Страйк. – Она-то была в курсе?

– Еще бы, – сказала Иззи; ее обычно добродушные черты исказила злоба, – но уж кто-кто, а она точно будет молчать. Нет, не потому, что захочет выгородить отца, – добавила она, прочитав вопрос на лице Страйка, – а потому, что начнет выгораживать себя. Кинвара, поверь, внакладе не осталась. Ей было все равно, как поступает отец, лишь бы погреть руки.





39




Но я, разумеется, по возможности избегаю говорить об этом. О таких делах лучше молчать.

Генрик Ибсен. Росмерсхольм



Воскресный день не задался; но субботний вечер сложился для Робин еще хуже.

В четыре часа утра она проснулась оттого, что заскулила во сне. Ее не отпускал ночной кошмар, в котором она брела по темным улицам с полным мешком жучков, зная, что следом крадутся злодеи в масках. На руке у нее открылась старая резаная рана, которая оставляла кровавый след, – по нему и шли преследователи; понятно, что ей не суждено было дойти до места встречи, где поджидал ее Страйк, чтобы забрать мешок с жучками…

– Что? – сонно спросил Мэтью.

– Ничего, – ответила Робин, а потом лежала без сна до семи – в этот час уже можно было встать.

Вот уже двое суток на Олбери-стрит топтался какой-то неопрятный белобрысый парняга. Он даже не скрывал, что следит за их домом. Робин поделилась со Страйком, и тот заключил, что это скорее не частный сыщик, а репортер из начинающих, присланный на смену Митчу Паттерсону, чьи услуги сделались редакции не по карману. В свое время Робин и Мэтью переехали на Олбери-стрит, чтобы жить подальше от того места, где маячил Шеклуэллский Потрошитель. Район считался безопасным, но и сюда дотягивался след насильственной смерти. Пару часов спустя Робин укрылась в ванной, пока Мэтью не обнаружил, что на нее опять накатило удушье. Сидя на кафельном полу, она воспользовалась усвоенной на сеансах психотерапии техникой когнитивного переструктурирования, нацеленной на распознавание и коррекцию дисфункциональных мыслей о преследовании, боли и опасности, возникающих под воздействием определенных стимулов. Это какой-то идиот из «Сан», не более. Ему нужна сенсация, вот и все. Угрозы нет. Он до тебя не доберется. Ты в полной безопасности.

Робин вышла из ванной, спустилась в кухню и застала там мужа, который остервенело стучал дверцами шкафов и ящиками, готовя себе сэндвич. Ей он ничего не предложил.

– Как мы объясним Тому и Саре, почему за нами таскается какой-то урод?

– А почему мы должны что-то объяснять Тому и Саре? – не поняла Робин.

– Да потому, что мы сегодня идем к ним на ужин!

– Ох, только не это! – простонала Робин. – То есть да, конечно. Прости. Из головы вылетело.

– Ну так что, если этот журналюга попрется за нами?

– Не будем обращать на него внимания, – сказала Робин. – Что еще можно сделать?

Наверху зазвонил ее телефон, и под этим предлогом она с облегчением улизнула от Мэтью.

– Привет, – сказал Страйк. – Хорошая новость. Иззи доверила нам расследование смерти Чизуэлла. Ну, если быть совсем точным, – поправился он, – от нас требовалось доказать виновность Кинвары, но мне удалось расширить наши полномочия.

– Фантастика! – прошептала Робин, осторожно затворяя дверь спальни и садясь на кровать.

– Я так и думал, что ты будешь довольна, – сказал Страйк. – Итак, для начала нам понадобится информация о ходе официального следствия, и в первую очередь заключение судмедэкспертов. Я дозвонился до Уордла, но ему запрещено с нами контактировать. Похоже, там догадались, что я все равно не отступлюсь. Затем я позвонил Энстису – и тоже безрезультатно: он день и ночь занят на олимпийских объектах, а кроме того, не знаком ни с кем из следователей, ведущих это дело. Вот я и подумал: у Ванессы ведь, наверное, закончился отпуск по семейным обстоятельствам?

– Точно! – воскликнула Робин в приливе радостного волнения: впервые необходимый контакт обнаружился у нее, а не у Страйка. – Между прочим, у меня на примете есть кое-кто получше: Ванесса встречается с неким экспертом-криминалистом, зовут его Оливер, я лично с ним не знакома, но…

– Если Оливер согласится на разговор, будет круто, – сказал Страйк. – А знаешь что, позвоню-ка я Штырю: может, прикуплю у него инфу на обмен. Я тебе перезвоню.

У Робин подвело живот от голода, но вниз идти не хотелось. Она растянулась на шикарном ложе красного дерева – это был свадебный подарок от свекра. Кровать оказалась настолько громоздкой и тяжеленной, что перепотевшие грузчики всей бригадой втаскивали ее наверх по частям и заново собирали в спальне. Зато туалетный столик Робин, старенький и недорогой, был легким, словно картонная коробка из-под фруктов, особенно если вытащить ящики; его с легкостью поднял один грузчик и установил в простенке между окнами спальни.

Не прошло и десяти минут, как телефон зазвонил вновь.

– Быстро ты.

– Да, нам, как видишь, поперло! У Штыря сегодня день отдыха. Наши интересы совпадают. Есть один баклан, которого он не против слить копам. Скажи Ванессе: мы предлагаем информацию по Иэну Нэшу.