Соблазняющий разум. Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы

В плейстоцене молодость женщины, вероятно, была не так критична до тех пор, пока не страдала способность к зачатию. Если наши предки-гоминиды за свою жизнь несколько раз вступали в моногамные отношения средней длительности, то самцам не нужно было сильно придираться к возрасту самок. Если отношения с высокой вероятностью заканчивались лет через пять, как предполагает антрополог Хелен Фишер, то не имело особого значения, 10 или 30 лет осталось женщине до менопаузы.

В рамках репродуктивного периода возраст женщины отрицательно коррелирует с ее фертильностью. Однако в тяжелых условиях плейстоцена возраст должен был положительно коррелировать с наследуемой приспособленностью, так как менее приспособленные особи умирали еще в молодости. Любая женщина, сумевшая дожить до 35 лет и успешно вырастить нескольких детей, оставшись при этом физически и психологически привлекательной, с генетической точки зрения была более надежной партнершей для избирательного мужчины, чем неиспытанный подросток с недоказанной фертильностью. Самцы других приматов обычно избегают бездетных самок подросткового возраста, предпочитая им более взрослых и высокостатусных самок с потомством, которые уже продемонстрировали свою фертильность, способность к выживанию, социальный интеллект и навыки материнства.

Эволюционная психология располагает множеством свидетельств того, что мужчины в современных обществах предпочитают внешность примерно двадцатилетних женщин (относительно тех, кто старше или моложе). Но я полагаю, что это предпочтение могло усилиться экономическим и религиозным давлением, принуждавшим мужчин к моногамии со времени возникновения цивилизации. Это давление сделало поиск молодой невесты критичным для репродуктивного успеха мужчины.

Но важнее то, что слишком мало исследований посвящено зависимости привлекательности разума женщины от ее возраста. Можно предположить, что зрелые мужчины находят молодых женщин красивыми, но скучными, а женщин постарше – чуть менее привлекательными физически, но гораздо более интересными. Но все равно не стоит считать предпочтение “молодой” внешности менее важной адаптацией, чем предпочтение мудрости. Согласно данным, собранным Дугом Кенриком, мужчины постарше обычно выбирают в партнеры для долгосрочных отношений женщин, близких к ним по возрасту: если мужчине 35, он скорее предпочтет тридцатипятилетнюю, чем двадцатилетнюю. Возможно, это связано с тем, что женщины за 30, как правило, более глубокие и многогранные люди, которые демонстрируют умственные аспекты своей приспособленности богатейшим арсеналом средств, что сильно повышает точность оценки потенциального партнера. Эволюционная психология справедливо придает большое значение интересу мужчин к юным женским телам, но я думаю, что не меньшего внимания заслуживает романтический интерес, который пробуждает у представителей обоих полов зрелый, искушенный ум.

В любом случае у людей хронологический возраст, как и наследуемую приспособленность, никогда невозможно было определить напрямую. Чтобы отличать детей от взрослых, нашим предкам приходилось полагаться на признаки половой зрелости: мускулатуру, рост волос на лице, высоту голоса у мужчин и степень развития молочных желез и бедер – у женщин. Чтобы отличить молодых взрослых на пике фертильности от взрослых со снижающейся репродуктивной способностью, нужно было искать признаки старения: морщины, седину, обвисшую кожу, медлительность движений и потерю памяти.

Как и индикаторы приспособленности, индикаторы возраста в какой-то мере допускают обман. Возможно, с этим как-то связана и наша неотения – свойство сохранять во взрослом возрасте некоторые физические и умственные черты, характерные для детенышей человекообразных обезьян. Наши лица больше напоминают лица очень молодых шимпанзе, чем взрослых. Наша игривая креативность больше похожа на поведение молодняка, чем на суровую, ленивую брутальность взрослых обезьян. Стивен Джей Гулд доказывал, что неотенизация была основным направлением эволюции человека, а побочным эффектом нашей общей неотении стала гибкость нашего поведения.

Однако на неотению можно смотреть по-разному. Наши неотеничные черты могли сформироваться с помощью механизма выбора партнера как до некоторой степени фальшивые индикаторы молодости. Если самцы гоминид предпочитали молодых и фертильных самок старым и бесплодным, это создавало давление полового отбора, склоняющее самок выглядеть и вести себя так, будто они моложе. В ходе эволюции они могли бы “омолодиться” лицом и обрести способность оставаться игривыми, креативными, непосредственными и раскованными во взрослом возрасте. Вот так самки гоминид могли неотенизироваться. Та же логика применима и к самцам – в той степени, в какой самки при выборе партнера приветствовали проявления юношеской энергии. (Неясно, почему эти неотеничные черты развились только в нашей линии приматов; можно было бы сослаться на непредсказуемость полового отбора, но это не вполне удовлетворительное объяснение.) На мой взгляд, обманные индикаторы молодости, о которых говорит Гулд в своей теории неотении, должны были развиться под действием какой-то формы полового или социального отбора. Теорию Гулда нельзя рассматривать как альтернативу теории эволюции человека: она лишь описывает некоторые тенденции в развитии нашего тела и психики, которые все еще ждут эволюционного объяснения.

Феномен предпочтения молодости может быть не таким простым, как кажется. Зачастую трудно разделить индикаторы молодости и индикаторы приспособленности. Это связано с тем, что индикаторы обычно сильно зависят от состояния особи, а пик благополучия приходится на расцвет молодости. При прочих равных любой механизм выбора партнера, настроенный на зависимый от состояния индикатор, будет склонять к предпочтению молодых особей – просто потому, что они здоровее, и такой индикатор у них будет выглядеть лучше. Однако тот факт, что женщинам часто нравятся мужчины постарше, говорит о том, что механизмы выбора партнера могут легко эволюционировать, компенсируя предпочтение молодости всякий раз, когда оно становится дезадаптивным.





Индикаторы приспособленности не для партнеров




Половой отбор был не единственным видом социального отбора в эволюции человека. У людей, как и у большинства приматов, на выживание и размножение влияют все формы социальных связей. Чтобы завязывать и поддерживать отношения, не предполагающие секса, тоже полезно рекламировать свою приспособленность. Более приспособленные друзья могут дольше жить, больше уметь и давать более компетентные советы. Союзники с высоким уровнем приспособленности могут способствовать победе в драках и войнах. Хорошо приспособленные торговые партнеры могут жить дольше, преодолевать бо́льшие расстояния в погоне за ценным товаром и обладать настолько развитым социальным интеллектом, чтобы выполнять свои обещания. Все эти формы социальных отношений не подразумевают слияния генов, а значит, не испытывают влияния таких мощных процессов с положительной обратной связью, как убегающий половой отбор. Тем не менее такие отношения предоставляют огромный простор для развития индикаторов, поддерживаемых социальным отбором.

Часто мы используем одни и те же индикаторы приспособленности как в сексуальных, так и в несексуальных отношениях. Если энергичные танцы ночь напролет демонстрируют физическую приспособленность потенциальным супругам, они точно так же показывают ее и потенциальным друзьям, и союзникам. Любой индикатор приспособленности, появившийся у наших предков в ходе полового отбора, мог довольно быстро включаться в другие формы социальных отношений. И наоборот, любой индикатор, развившийся для дружбы или формирования племенных союзов, мог легко видоизменяться для ухаживаний.

Одновременное использование одних и тех же индикаторов приспособленности в сексуальном и несексуальном контексте стало причиной, по которой заведение друзей часто напоминает ухаживания. Перед потенциальным другом тоже хочется выставить себя в лучшем свете, подчеркнуть свои умения, преуменьшить недостатки, рассказать о своих приключениях, вложить энергию в общение. Это не означает, что у дружбы всегда есть сексуальный подтекст или что дружба поддерживается за счет сублимации полового влечения. Это означает всего лишь то, что одни и те же принципы саморекламы работают в обеих формах отношений. Если в ходе эволюции человека дружба давала важные преимущества для выживания и социальной жизни и если наши предки в вопросах дружбы были избирательны, то многие из наших индикаторов приспособленности могли развиться как для дружбы, так и для спаривания.

Одна из важнейших форм несексуальных отношений – это отношения между родителями и детьми. Дети часто соревнуются между собой, демонстрируя свою приспособленность родителям, старшим братьям и сестрам, другим старшим родственникам. Ребенок может прокричать: “Эй, пап, глянь-ка!” – и попытаться сделать что-то сложное для своего возраста и возможностей. На первый взгляд кажется странным, что детей это вообще занимает. Современные социальные нормы предписывают родителям любить своих детей безусловной любовью, независимо от их приспособленности или возможностей. Однако Африка эпохи плейстоцена не всегда допускала такую безоговорочную поддержку. Иногда наступали тяжелые времена. Так же как птицам часто приходится выбирать, какому птенцу дать червячка, а какого оставить голодным, родителям-гоминидам, вероятно, приходилось решать, сколько инвестировать в конкретного ребенка. Эволюционные психологи Мартин Дэйли и Марго Уилсон назвали это явление “дискриминационная родительская забота”. Родителям иногда приходится выбирать, кто из детей заслуживает заботы. Старшие дети часто имеют приоритет, так как они уже пережили рискованный период младенчества. Но родители могут чувствовать и уровень приспособленности ребенка, то есть его шансы на выживание и успешное размножение. Вложения в ребенка с очень низким уровнем приспособленности – это вложения в того, кто вряд ли сможет передать свои гены внукам. Плохо это или хорошо, но эволюция считает такое поведение неразумной тратой ресурсов и склоняет родителей к дискриминационному подходу. В любой культуре детей с физическими уродствами и серьезными психическими расстройствами гораздо чаще игнорируют, унижают, избивают и убивают родители.

Учитывая, что родители оценивают детей по видимой приспособленности, детям выгодно развивать индикаторы приспособленности. Так же как и взрослые, желающие подружиться, дети используют многие из стратегий ухаживания без какого-то скрытого сексуального мотива. Мне кажется, Фрейд здесь был не прав с этими своими гипотезами о комплексах Эдипа и Электры. Он наблюдал ряд индикаторов приспособленности, которые дети демонстрируют родителям, – энергичные игры, выдумывание забавных историй, напоминающие флирт разговоры – и делал вывод, что дети втайне желают заняться сексом со своими родителями. С точки зрения эволюции это немыслимо. Возможно, наши предки-гоминиды обзавелись набором механизмов для оценки приспособленности потенциальных партнеров, а детям показалось удобным играть на некоторых из них, чтобы, демонстрируя родителям свою приспособленность, выпрашивать больше внимания и заботы. И это не значит, что дети хотят инцеста – это значит, что они хотят родительской поддержки.





Гомосексуальные гоминиды?




Гомосексуальность в этой книге еще не упоминалась. Фокус на гетеросексуальности не связан с гомофобией, религиозными убеждениями или консерватизмом в вопросах морали. Дело в том, что я изучаю эволюцию человека, а гомосексуальное поведение с точки зрения эволюции не слишком важно. Ни один из предков любого ныне живущего человека не мог быть исключительно гомосексуальным. Иначе он не произвел бы потомства и не стал бы чьим-то предком. Возможно, среди гоминид было много гомосексуальных особей, но если они занимались сексом только с представителями своего пола, они не могут быть нашими предками. В любом случае маловероятно, что таких исключительно гомосексуальных гоминид было много. Любая генетическая предрасположенность к гомосексуальности исчезла бы в результате отбора за одно поколение. Ни один биолог еще не предложил правдоподобной теории, которая объясняла бы развитие исключительной гомосексуальности у вида, которому свойственно половое размножение. То, что она присуща 1–2 % современных людей, – это настоящая эволюционная тайна, разгадки которой я не знаю.

Такой эволюционной проблемы не возникает с бисексуальностью – это когда кому-то нравится заниматься сексом с представителями обоих полов. Вне всяких сомнений, бисексуальное поведение встречается и у других видов. Бонобо (ранее известные как карликовые шимпанзе) часто сексуально контактируют с особями своего пола: целуются, трут и лижут друг другу гениталии. Это нисколько не мешает им размножаться. Эволюция не разделяет нашу тоску по упрощенной политизированной категоризации полового поведения, ей чуждо стремление определить для каждого индивида точное положение на шкале сексуальной ориентации. Обычный бонобо получает удовольствие и от гетеросексуальных, и от гомосексуальных контактов, а ведь этот вид существует уже миллионы лет – приблизительно в 10 раз дольше, чем мы. Так что в гомосексуальном поведении нет ничего “неестественного”.

Более того, многие мужчины с ярко выраженными гомосексуальными наклонностями женятся и заводят детей, как, например, Оскар Уайльд. То же самое касается и женщин. Эволюция не наказывает гомосексуальное поведение из соображений морали. Пока такое поведение полностью не замещает гетеросексуальное, оно мало влияет на ход эволюции. Можно предположить, что гомосексуальное поведение – в качестве дополнения к гетеросексуальному – будет поддерживаться эволюцией всякий раз, когда его вклад в повышение приспособленности (за счет приобретения друзей, избегания опасностей, примирения после ссор) перевесит затраты (потерю энергии и времени вкупе с повышенным риском болезней, передающихся половым путем).

Наши предки-гоминиды могли быть почти строго гетеросексуальны, как шимпанзе, или же в значительной мере гомоэротичны, как бонобо. Мы не можем этого знать. Даже самцы шимпанзе в случае испуга иногда хватают друг друга за пенисы, чтобы успокоиться. Возможно, что у людей, как и у бонобо, развились адаптации к гомоэротическому флирту и однополым отношениям, включающим дружбу и секс. Если социальные выгоды от гомосексуальных связей были достаточно велики, гомосексуальные предпочтения могли поучаствовать в формировании внешности и умственных способностей человека. Однако такие предпочтения не имели прямых репродуктивных последствий, поэтому их роль в эволюции должна была быть гораздо менее значимой по сравнению с ролью гетеросексуальных предпочтений. Поэтому, когда мы рассматриваем влияние выбора партнера на эволюцию разума, следует сосредоточиться именно на гетеросексуальном поведении.





Выбор партнера и ухаживание как общественные события




Выбор полового партнера и ухаживания в эволюции человека никогда не были делом исключительно двух людей. Как мы уже знаем, наши предки были высокосоциальными приматами и жили в группах вместе с детьми, родственниками и друзьями. Сексуальные связи и возникали, и обрывались в контексте семьи и племени.

Если выбор партнера нацелен на хорошие гены, не стоит пренебрегать знакомством с кровными родственниками потенциальных партнеров, так как часть генов у них общая. По родственникам кандидата можно дополнительно судить о его наследуемой приспособленности. Если у умного мужчины глупые братья или у красивой женщины уродливые сестры, это может снизить их привлекательность как потенциальных родителей. У сиблингов[44] половина генов общая, как и у родителей с детьми. Если индикаторы приспособленности предполагаемой избранницы несут полную информацию о качестве ее генов, то видимая приспособленность ее матери или дочери несет половину этой информации. Из двух потенциальных партнеров с одинаковой видимой приспособленностью реальная приспособленность, скорее всего, выше у того, чьи родственники выглядят здоровее, умнее, привлекательнее, фертильнее и успешнее. Так как наши предки обычно жили в родственных группах, у них было много возможностей оценить чьих-то родственников и учесть эту информацию при выборе пары. Вероятно, наши системы выбора партнера в ходе эволюции приспособились по максимуму использовать этот кладезь генетической информации.

Если при выборе супругов наши предки учитывали приспособленность их родственников, это значит, что на родственников тоже действовал половой отбор в сторону демонстрации высокой приспособленности. Его давление было слабее, чем в случае обычного полового отбора, но оно все же должно было сказаться на наших демонстрационных инстинктах. Если бы родители помогали своим детям привлекать лучших партнеров, демонстрируя свой ум, здоровье и успешность, то копии их собственных генов, обосновавшиеся в их детях, получали бы эволюционное преимущество. Аналогично, если бы дети, демонстрируя свои хорошие гены, помогали матерям выглядеть привлекательнее, то копии их генов в геноме матерей могли бы передаться большему количеству полусиблингов по матери. Иными словами, любые ваши усилия, которые помогают вашим родственникам найти хороших партнеров, способствуют распространению ваших собственных генов. (Конечно, относительно демонстраций у родственников может возникать конфликт интересов: например, когда подростки хотят, чтобы во время визитов их друзей родители ответственнее подходили к заданию выглядеть “круто”, или когда разведенные родители хотят, чтобы их дети-подростки вели себя приличнее по отношению к потенциальным отчиму или мачехе.)

В условиях, когда при выборе партнера учитываются качества его родственников, преимущество получали бы те гоминиды, которые всю жизнь так или иначе работали над обеспечением эффективности ухаживаний. В детстве и старости их усилия были бы косвенными, направленными на обеспечение репродуктивного успеха родственников. В расцвете жизни такие гоминиды работали бы “на себя”, продолжая при этом помогать своим сексуально активным родственникам. Не стоит думать, что индикаторы приспособленности эксплуатируются исключительно с пубертата до менопаузы: в другое время они тоже нужны, но для других целей.

Коллективная помощь родственников в ухаживаниях может объяснять, почему людям так хорошо удаются некоторые формы совместных демонстраций. Эволюционные психологи обычно говорят, что кооперация у людей развилась и закрепилась благодаря ее пользе для выживания. Несомненно, она может помогать выживать сотрудничающим людям, если вместе они делают что-то действительно полезное. Но что насчет религиозных ритуалов, танцев и праздников, которые требуют больших затрат времени и энергии и достоверно не способствуют выживанию? Возьмем, к примеру, пышные празднества в честь Дня благодарения, которые устраивают американские семьи, когда дочь впервые приводит в дом потенциального супруга. Члены семьи уж точно не повышают так свои коллективные шансы на выживание – они повышают шансы дочери на вступление в брак, демонстрируя свои достаток, здоровье, размер семьи и другие аспекты семейной приспособленности. Даже непомерное расточительство в виде недоеденной индейки полностью соответствует предсказаниям модели гандикапа. Брачные ритуалы во множестве культур выполняют сходные функции, расходуя огромное количество ресурсов лишь на то, чтобы родственники одной стороны могли продемонстрировать свою приспособленность родственникам другой стороны. Американские семьи тоже демонстрируют достаток и статус, устраивая дорогие ритуальные мероприятия, когда кто-то из членов семьи достигает половой зрелости, – бар-мицвы, балы дебютанток, вечеринки в честь шестнадцатилетия. Богатые родители, демонстрируя семейную приспособленность, доходят до того, что платят сотни тысяч долларов за обучение каждого ребенка в частном университете, хотя в Британии они платят даже больше – за довузовские частные школы.

Современные семьи соревнуются между собой за хороших партнеров для выросших детей. Вполне возможно, что это было характерно и для родов и племен в плейстоцене и наши предки изобретали разные ритуалы, мифы, легенды, тотемы и танцы, чтобы показать свое превосходство над другими группами-конкурентами на том же брачном рынке. Соразмерно частоте формирования пар между представителями разных групп наших предков кооперативные групповые активности могли развиваться в ходе полового отбора как коллективные брачные демонстрации. Это может объяснять наблюдение, сделанное антропологами Крисом Найтом и Камиллой Пауэр: значительную часть ритуального поведения человека составляют женские коллективные демонстрации приспособленности в поддержку самых молодых родственниц, когда те достигают половой зрелости. Разумеется, умственные способности, развившиеся для коллективных демонстраций приспособленности, могли оказаться полезными и для других целей – например, для устрашения групп-конкурентов, претендующих на те же территории и ресурсы.

И все это ради коллективных ухаживаний. Что же касается коллективного выбора партнера – возможно, при вынесении решения о вступлении в отношения с кем-то индивид учитывал мнение своих родителей, детей, сиблингов и компаньонов. Иногда он сразу отбрасывал их советы, понимая, что интересы родственников не совпадают с его собственными. Но могло быть и так, что окружающие предоставляли полезную информацию о потенциальном партнере: например, если они общались с ним в другом контексте или слышали сплетни, сообщающие о нем что-нибудь важное. Старшие родственники могли поделиться мудростью, вынесенной из своего опыта сексуальных отношений и выбора половых партнеров. В плейстоцене, когда социальные условия менялись не так быстро, как сейчас, опыт прошлых поколений в ухаживаниях и воспитании детей мог быть гораздо полезнее. До появления языка родственники могли показывать свое отношение к потенциальному партнеру обычными для приматов сигналами: угрожающими демонстрациями и нападением или же дружественным грумингом и пищевыми подношениями. С появлением языка достоинства соперничающих претендентов могли становиться предметом жарких дискуссий. Родители, вероятно, особенно активно выражали свое мнение, ведь выбор партнера их детьми был напрямую связан с качеством и количеством внуков, которые будут нести их гены. Тем не менее способность родителей влиять на выбор партнера детьми не означала существование жесткой договорной системы брака, в которой не действует половой отбор. Наоборот, интегрируя сведения из нескольких источников, наши предки могли гораздо точнее оценивать сильные и слабые стороны каждого кандидата и, соответственно, усиливать давление полового отбора в определенном направлении.


Биологи пока не разработали моделей полового отбора в условиях, когда в ухаживаниях и выборе партнера участвует не одна-две особи, а весь социум. Я предполагаю, что эффект убегания был бы не таким мощным, если бы брачные предпочтения и признаки, на которые действует половой отбор, были разнесены по разным телам. Намного больше времени требовалось бы на закрепление генетических корреляций между предпочтениями и отбираемыми признаками – а это необходимое условие для убегания. Но с работой сенсорных смещений и индикаторов приспособленности никаких проблем здесь возникать не должно. Например, сенсорные и когнитивные смещения друзей и родственников вполне могли влиять на выбор партнера наряду с собственными смещениями индивида. Украшения и прочие индикаторы могли бы развиваться у наших предков, даже если бы половых партнеров для своих детей выбирали родители или тетушки отплясывали брачные танцы за своих племянниц.





Афроцентризм




Это должно быть и так очевидно, но я все же скажу: все значимые события эволюции нашего вида произошли в популяциях с коричневой и черной кожей, проживавших в Африке. На заре эволюции гоминид, пять миллионов лет назад, наши обезьяноподобные предки имели темную кожу – такую же, как у шимпанзе и горилл. Когда около сотни тысяч лет назад появились первые современные Homo sapiens, их кожа все еще оставалась темной. Именно у африканцев мозг увеличился в три раза. Именно их человеческая природа была сформирована действием полового отбора. Язык, музыка, искусство – все это появилось у африканцев. Более светлые оттенки кожи появились у некоторых европейских и азиатских популяций гораздо позже возникновения человеческого разума в его современной форме.

Цвет кожи наших предков не слишком важен с точки зрения науки. Зато он очень важен с политической точки зрения, учитывая, как живуч расизм в отношении чернокожих людей. Я думаю, что одним из самых эффективных противоядий против такого расизма будет понимание, что разум человека – это результат отбора, который осуществляли африканские женщины, отдавая предпочтение интеллекту, доброте, творческим способностям и развитому владению языком у африканских мужчин, и наоборот. Афроцентризм – уместный подход при изучении эволюции человека.





Глава 7

Тело как улика





По меркам приматов мы выглядим странно, даже когда вылезаем из своих внедорожников. У нас хуже, чем у других приматов, выражен волосяной покров на теле, а на голове, наоборот, лучше; склеры у нас светлее, нос длиннее, губы пухлее, лицо выразительнее; наконец, у нас лучше развита мелкая моторика. У большинства видов животных брачные украшения, такие как длинные волосы на голове, голая кожа, пухлые губы, развиваются только у самцов, поскольку выбор – это прерогатива самок. У самцов таких видов нет причин отказываться от соития с какой бы то ни было самкой. У людей же брачный декор развился у обоих полов: это говорит о том, что в нашей эволюции был важен и выбор самок, и выбор самцов. А если наши предки обоих полов были разборчивы в отношении тел партнеров, они могли быть разборчивы и в отношении их умов.

Мы отличаемся не только от других обезьян, но и от представителей противоположного пола собственного вида: в результате полового отбора женские и мужские тела приобрели разные характерные признаки. Мужчины в среднем выше и тяжелее женщин, обладают более низким голосом и большей мышечной силой в верхней части туловища, у них выше скорость метаболизма, больше волос и чуть более крупный мозг. Некоторые из этих свойств должны были развиться по причине конкуренции с другими самцами. Но мужские тела – это еще и живое свидетельство того отбора, который осуществляли наши прародительницы. У мужчин растет борода и есть пенис, гораздо более длинный, толстый и гибкий, чем у других приматов. Эти черты скорее отражают женский выбор, чем мужскую конкуренцию. Эволюция женщин тоже была направлена на воплощение вкусов, но только мужских, и теперь они отличаются от самок других приматов более пышными ягодицами и грудью, тонкой талией и развитой способностью к получению оргазма.

Половой отбор трансформировал мужские тела в соответствии со стратегией высоких рисков и высоких ставок. У мужчин чаще встречаются врожденные дефекты, для них характерна более высокая младенческая смертность – собственно, как и смертность в любом другом возрасте, – они раньше стареют, сильнее отличаются друг от друга по здоровью, силе, размерам тела, объему мозга и интеллекту. Эта свойственная мужчинам стратегия “пан или пропал” говорит о том, что соперничество за партнерш чаще всего следовало принципу “победитель получает всё”. Выгоднее было рискнуть по-крупному и постараться произвести сногсшибательное сиюминутное впечатление, чем долго работать над стабильным умеренно приятным впечатлением.

Наши тела – богатый источник сведений о факторах давления полового отбора. Они зримы, измеримы, сопоставимы с телами других видов и относительно не искажены человеческой культурой. В последние годы теоретики постмодернизма вроде Мишеля Фуко написали много чепухи о “социальной конструкции тела”: будто бы человеческое тело – это воплощение культурных норм, а не брачных предпочтений наших предков. Таким философам следовало бы почаще ходить в зоопарк. То, что они называют “радикальным преобразованием” человеческого тела под действием давления социума, совершенно незначительно по сравнению с результатами давления эволюционных сил. Эволюция может превратить динозавра в альбатроса, четвероногое млекопитающее – в кашалота, а мелкого пучеглазого протопримата, который лазит по деревьям и разгрызает насекомых, – в Джулию Робертс или Арнольда Шварценеггера. Отбор гораздо мощнее любой пластической хирургии или культурных предписаний. Губкой, впитывающей культуру, может быть разум, но не тело.

Теории человеческой эволюции всегда игнорировали части наших тел, наиболее подверженные действию полового отбора, поскольку они не сохранялись в виде окаменелостей. Половой отбор лепит украшения из мышц, жира, кожи и нервов, обычно не оставляя следов в костях. Поэтому так трудно выяснить, где и когда эти украшения возникли. Мы не знаем, насколько волосатыми были наши предки миллион лет назад, длинный ли член был у Homo erectus и велика ли грудь у неандертальской женщины. Зато мы точно знаем, что брачный декор наших тел един для всех групп людей, а это значит, что он должен был появиться как минимум 60 тысяч лет назад – до того, как человеческие группы расселились по разным частям света. В этом отношении наши телесные украшения сходны с ментальными приспособлениями для ухаживаний: у нас мало палеонтологических доказательств их древности, но мы можем о многом судить по их состоянию у современного человека и их неразвитости у близкородственных видов приматов.

Если половой отбор обеспечил различия в строении нашего тела и тел других человекообразных обезьян, он мог обеспечить и умственные различия. Для Рене Декарта тело и разум были двумя отдельными сущностями, а для полового отбора они составляют единое целое. Как писал Уолт Уитмен в 1855 году в своей поэме “Одного я пою”:

Физиологию с головы и до пят я пою,

Не только лицо человеческое и не только рассудок достойны

Музы, но все Тело еще более достойно ее,

Женское наравне с Мужским я пою[45].



Пенис, клитор, грудь, борода – все эти штуки прекрасны не только сами по себе, но и как источник знаний о половом отборе, который действовал на наших предков.





Черты телесные с судьбою брачных украшений




Многие особенности строения нашего тела – характерные пенис, грудь и ягодицы, борода, волосы на голове, пухлые губы – плоды полового отбора, осуществляемого за счет выбора партнеров. У нашего вида эти черты достигли уникально высокой степени развития, и для большинства из них характерны значительные межполовые различия. Они либо увеличиваются, либо только появляются во время пубертата, а при сексуальном возбуждении к ним приливает кровь. Во всем мире они расцениваются как сексуальные сигналы, их стремятся всячески подчеркнуть украшениями или макияжем. По всей видимости, эти телесные признаки развились отчасти как индикаторы приспособленности и отчасти как украшения в результате убегания или за счет сенсорных смещений. Телесные черты не обязаны соответствовать всем приведенным ниже критериям, чтобы их можно было признать украшениями или индикаторами, развившимися в ходе полового отбора, но чем больше условий выполняется, тем лучше. Многие из этих критериев работают и в отношении ментальных черт, так что мы будем часто вспоминать о них в оставшейся части книги.

Как мы уже знаем, межполовые различия – весомое свидетельство участия полового отбора в формировании признака. Признаки, которые есть только у одного пола, обычно порождаются половым отбором. Однако половой отбор не всегда порождает межполовые различия. Если такие различия есть, мы можем сказать, что половой отбор, скорее всего, повлиял хотя бы на один пол, но мы не можем исключать его влияния на оба пола, даже если не видим никаких различий в декоре.

Очень распространено заблуждение, что различия между полами можно всецело объяснить половыми гормонами. Гормоны – не альтернатива половому отбору: они лишь часть механизма, с помощью которого поддерживаемые половым отбором гены обеспечивают межполовые различия. Например, гормон тестостерон: это простая молекула, которая не может быть полной инструкцией по формированию таких сложных признаков, как пенис или борода. Скорее всего, гены, обеспечивающие развитие мужских половых признаков, в ходе эволюции научились включаться только в присутствии тестостерона, который как бы сообщал им, что в этом поколении они оказались в мужском теле. (Большинство генов, кодирующих половые признаки, есть у обоих полов, но активируются они только в результате каскадного действия половых гормонов во время эмбрионального развития.) Даже сама чувствительность признака к половым гормонам – это продукт полового отбора.

Если признак активно демонстрируют во время ухаживаний, это верный знак его формирования в ходе полового отбора. Ухаживания – прерогатива зрелых особей, а значит, если признак развивается только после полового созревания, он, вероятнее всего, детище полового отбора. У девочек препубертатного возраста еще нет выраженной груди: это было бы слишком обременительно физически и затратно физиологически. Грудь развивается только тогда, когда привлечение мужского внимания становится потенциально выгодным. То же самое верно в отношении бороды и прочей телесной растительности, пениса, мускулатуры верхней части тела мужчин и многих других признаков. Что до краткосрочных эффектов, то некоторые телесные украшения меняют свое состояние при сексуальном возбуждении, в наиболее активной фазе ухаживаний. Пенис увеличивается в размерах и поднимается. Румянец разливается по шее, ключицам и груди женщины. Соски, губы – и на лице, и половые – наполняются кровью. Те признаки, которые проявляются в полной мере лишь по достижении половой зрелости или во время полового возбуждения, вероятнее всего, формировались с участием механизма выбора партнера.

Также важно, считается ли признак сексуально привлекательным в наше время в разных культурах. Признаки, которые возникли в результате полового отбора в доисторические времена, должны оставаться привлекательными и сейчас, если механизмы выбора партнера у нас почти не изменились. Если какая-нибудь телесная черта воспринимается как сексуальная во многих культурах и так же было в другие обозримые эпохи, скорее всего, она воспринималась так всегда. Например, сексуальный призыв, который транслируют женские ягодицы и грудь, субъективно очевиден для всех гетеросексуальных мужчин. Как раз эта очевидность и служит хорошим доказательством того, что наши праотцы с помощью выбора партнеров закладывали в эти признаки свои предпочтения. Желая быть привлекательными, люди во всем мире стремятся подчеркнуть одни и те же части тела, для чего в ход идут украшения и соответствующая одежда. Те же самые части прикрывают, когда хотят избежать домогательств. И их же уродуют у насильников в качестве наказания.

Хотя антропологи и утверждают, что стандарты красоты причудливо меняются от культуры к культуре, обычно это связано с тем, что они выбирают неправильные признаки и неправильно их изучают. Людям разных культур может нравиться кожа разных оттенков, но всегда – чистая, гладкая, без морщин. Женщинам нравятся мужчины абсолютно разного роста, но почти все они хотят, чтобы партнер был выше их. В разных этнических группах красивыми могут считаться разные черты лица, но всех людей больше привлекают лица симметричные и максимально близкие к усредненному по их популяции типу. Если искать универсалии человеческой красоты на неверно выбранном уровне описания, можно их и не найти.

А вот еще один способ проверки, с которым вы уже знакомы: если признак есть только у одного вида, он, вероятнее всего, продукт полового отбора. Это связано с тем, что признаки, развившиеся в ходе естественного отбора – а значит, полезные для выживания, – работают на успех вида. Успешный вид склонен распадаться на дочерние виды. Эти виды образуют род (группу близкородственных видов), и полезный признак наследуют все его члены. А вот брачные украшения далеко не всегда способствуют сурвивалистскому успеху, поэтому конкретный вариант декора обычно остается принадлежностью одного вида.