Сохраняя веру

В ответ – тишина. Продолжая ругаться, Мэрайя отбрасывает зонтик и в этот момент видит за окном Веру: босая, в одной ночной рубашке, она катает по газону кукольную коляску. Мэрайя смотрит на маленький лагерь, разбитый у дороги. Пассионисты из Аризоны мирно спят. Репортеры еще не приехали. Только Иэн Флетчер, изможденный и хмурый, стоит в дверном проеме своего «Виннебаго».

– Привет, мамочка! – Вера машет рукой. – Хочешь со мной поиграть?

Сглотнув слова упрека, которые вертелись на языке, Мэрайя спрашивает:

– У тебя… ножки не замерзли?

– Нет, сегодня же такое хорошее утро! – Вера наклоняется над коляской и поправляет кукле одеяло. – Правда, малыш?

Утро действительно хорошее, если не считать того, что пупс шевелится. Его крошечные коричневые кулачки колотят стелющийся над землей туман, а под шапкой курчавых волос виднеется большая круглая болячка. Вера достает младенца из коляски и прижимает к щеке:

– Какой хороший мальчик!

Только теперь Мэрайя замечает стройную женскую фигуру возле ясеня в дальнем конце подъездной дорожки. Голова женщины обмотана шарфом. Она не отрываясь смотрит на малыша, но даже не пытается забрать его у Веры.

Вера усаживает ребенка в высокое кукольное кресло, вытащенное на газон, и понарошку кормит пластмассовыми фруктами. Малыш улыбается и болтает ножками. Он смеется так громко, что один из фотографов просыпается и начинает с пугающей скоростью щелкать своей камерой. Выйдя из ступора, Мэрайя сбегает с крыльца и подскакивает к дочери:

– Милая, нам пора в дом.

Вера, щурясь, смотрит на восходящее солнце:

– Ой! Но ведь здесь так хорошо!

Мэрайя гладит дочь по голове:

– Знаю. Может, мы попозже выйдем. – При этом ее взгляд останавливается на бесстрастном лице Иэна Флетчера. За все это время он не сделал ничего такого, в чем его можно было бы упрекнуть. Даже не пошевелился. Только наблюдал. Мэрайя заставляет себя сосредоточиться на дочери. – Думаю, тебе пора вернуть малыша маме.

Вера осторожно поднимает младенца и целует болячку на лбу. Потом несет к ясеню и передает плачущей матери. Женщина явно хочет что-то сказать, но не может. Вера слегка дотрагивается до ее пальцев, придерживающих головку ребенка:

– Приносите его поиграть еще, ладно?

Женщина, кивнув, вытирает глаза. Вера протягивает Мэрайе руку, и та вдруг остро чувствует, что прикасается к человеку, которого совсем не знает. Она носила Веру в себе, родила и семь лет растила в своем доме, даже не подозревая о том, какое будущее ждет ее ребенка.

Уже подойдя к крыльцу, Мэрайя замечает Иэна Флетчера, уверенно шагающего по подъездной дорожке. Он несет игрушечную коляску, креслице и корзиночку с пластмассовыми фруктами.

– Извините нас, – сухо говорит Мэрайя, принимая у него игрушки.

Он делает шаг назад и, глядя на Веру, отвечает:

– К вашим услугам.





После неожиданного явления Веры Уайт Иэн возвращается в «Виннебаго». Увидев, что она играет как нормальная семилетняя девочка, он утвердился в своем предположении: зачинщица всего этого – мать. Стоило Мэрайе Уайт выйти из дому, ребенок тут же прекратил игру. Какие бы причины ею ни руководили, режиссер шоу именно она.

На своем веку Иэн повидал много шарлатанов – мужчин и женщин, мастерски владеющих искусством обмана. Чаще всего им нужны были деньги или слава. Но в этом-то и противоречие. Что-то во взгляде Мэрайи заставляет Иэна видеть в ней скорее жертву, чем мошенницу. Можно подумать, она действительно не рада всем этим событиям. Неплохая актриса, черт подери!

Красота, благодаря своему отвлекающему воздействию, служит отличной маскировкой. Чистота черт, которые хороши даже спросонья, стройность ног, так стремительно пересекших дворик, – все это только приманка. Дым и зеркала, необходимые для того, чтобы чудеса, якобы творимые девочкой, выглядели эффектнее. Вера Уайт способна видеть Бога и воскрешать мертвых точно так же, как и сам Иэн.





8 октября 1999 года

– Это равви Даниэль Соломон, – говорит Мэрайе раввин Вайсман.

Мужчина в «вареной» рубашке протягивает руку:

– Надеюсь, имя мудрого царя досталось мне не просто так.

Не отвечая на его улыбку, Мэрайя обнимает Веру, которая, прижавшись к ее бедру, опасливо посматривает на незнакомого человека.

– Я из Боулдера. Возглавляю конгрегацию «Бейт ам хадаш», – говорит Соломон.

Глядя на его одежду и длинные волосы, собранные в хвостик, Мэрайя думает: если ты раввин, то я английская королева.

– «Бейт ам хадаш», – объясняет он, – значит «Дом новых людей». Мы представляем современное направление в иудаизме, совмещающее каббалистическое учение с элементами буддизма, суфизма и традициями коренного населения Америки. Нам бы хотелось побольше узнать о Вере.

– Видите ли, – отвечает Мэрайя, – мне, в общем-то, нечего вам рассказать.


Она бы и в дом раввинов не пустила, просто очень уж невежливо держать их на крыльце. Отправив Веру в игровую комнату – слушать предстоящий разговор девочке не стоило, – Мэрайя говорит:

– Во время нашей прошлой встречи, равви Вайсман, у меня создалось впечатление, что вы думаете, будто я заставляю ребенка что-то изображать.

– Знаю. Но я засомневался и взял на себя смелость пригласить равви Соломона. Дело вот в чем, миссис Уайт. После того как вы вышли из синагоги, случилась очень странная вещь: супруги, у которых были большие проблемы в отношениях, вдруг помирились.

– Что же здесь странного? – спрашивает Мэрайя и, подумав о Колине, чувствует знакомое покалывание в груди.

– Поверьте, – отвечает раввин, – эти двое были совершенно непримиримы, а после того как вы привели Веру, их как будто подменили. – Растопырив пальцы, он поднимает руки. – Я пока не нахожу всему этому внятного объяснения, но мне попалась на глаза статья о вашей маме, и я подумал, что кто-нибудь на моем месте усмотрел бы связь между Вериным приходом в нашу синагогу и примирением той пары. А еще я вспомнил выступление равви Соломона на совете раввинов. Это было года два назад, и речь шла о том, возможно ли в наше время появление пророка. Я сказал, что Бог, вероятно, подаст нам какой-то знак: сообщит о скором наступлении мира в Израиле или подскажет, как победить палестинцев. Ваша дочь ничего подобного не слышит. Но равви Соломон считает, что Божественное откровение будет касаться не борьбы с нашим врагом, а сферы межличностных отношений. Разводы, жестокое обращение с детьми, алкоголизм, то есть социальное зло. Вот что Господь, вероятно, поможет нам искоренить.

Мэрайя смотрит на равви Вайсмана, не меняясь в лице. Равви Соломон прокашливается:

– Миссис Уайт, могу я поговорить с Верой? – (Мэрайя смотрит на него с сомнением.) – Хотя бы несколько минут?

– Только если несколько минут, – неохотно соглашается она. – И если вы ее не огорчите.

Все трое идут в игровую комнату. Равви Соломон опускается на колени, чтобы его глаза были на уровне Вериных.

– Меня зовут Даниэль. Можно я расскажу тебе одну историю? – (Вера, выглядывая из-за спины Мэрайи, робко кивает.) – Люди, которые ходят ко мне в храм, верят, что, когда нашего мира еще не было, Бог уже был. И Он был такой… большой, что для того, чтобы освободить место для всего остального, Ему пришлось стать немножко меньше.

– Землю создал не Бог, – говорит Вера. – Произошел взрыв. Нам про это в школе рассказывали.

– Мне тоже, – улыбается равви Соломон. – Но я все-таки думаю, что этот взрыв устроил Бог. Он смотрел издалека, как все это происходит. А тебе так не кажется?

– Может быть.

– Ну так вот… Бог уменьшился, чтобы освободить место для нашего мира. Он наполнил сосуды энергией и светом и отправил их в новое пространство. Но сосуды не смогли все удержать и лопнули. И искры Божьего света рассыпались по всей вселенной. Осколки самих сосудов тоже рассыпались. Они превратились в плохие вещи, которые мы называем «клипот». Мы с моими друзьями верим, что весь клипот нужно вычистить, а частички света собрать и вернуть Богу. Например, когда в Шаббат ты, произнеся молитву, ешь кошерную курочку, из нее, может быть, высвобождаются священные искорки. А еще больше искорок высвобождается, если ты совершаешь мицву, то есть помогаешь кому-нибудь.

– Мы не едим кошерную пищу, – вмешивается Мэрайя. – И вообще не соблюдаем еврейских традиций.

– Я тоже не все соблюдаю, – криво улыбается равви Соломон, указывая на свою рубашку. – Но каббала, еврейское мистическое учение, может объяснить очень многое. В частности, то, почему маленькая девочка, которая никогда не ходила в храм и не молилась, оказывается ближе к Богу, чем кто бы то ни было. Никому не дано собирать искры в одиночку. Эта способность может спрятаться в вас так глубоко, что вы вообще перестанете верить в Бога. Но придет кто-нибудь, в ком очень много света. Этот человек поможет вам увидеть и тот свет, который внутри вас, а оттого что вы вместе, сияние станет еще ярче. – Равви Соломон дотрагивается до Вериной макушки. – Вероятно, Бог разговаривает с Верой ради тех людей, до которых она донесет Его слово.

– Вы ей верите? – выдыхает Мэрайя, не решаясь произнести такое вслух. – Вы считаете, что она говорит правду, хотя видите ее впервые в жизни?

– Я смотрю на вещи немножко шире, чем равви Вайсман. Та пара, которую он консультировал… Конечно, может быть, это совпадение. А может быть, и нет. Может быть, у Веры есть ответы на какие-то вопросы. Мне кажется, в наше время, если Бог захочет нам показаться, Он не станет проповедовать с кафедры. Он примет скромное обличье, наподобие того, в каком Его видит ваша дочь.

Вера дергает раввина за рукав:

– Это Она. Бог – девочка.

– Девочка? – осторожно повторяет Соломон.

Мэрайя скрещивает руки на груди:

– Да, Вера утверждает, что Бог – женщина. Еврейское мистическое учение может это как-нибудь объяснить?

– Вообще-то, Господь с точки зрения каббалы соединяет в себе женское и мужское начало. Женская часть, Шехина, – это присутствие Бога. Это то, что разбилось при Сотворении мира вместе с сосудами. И если Вера видит женщину, ничего странного в этом нет. Именно присутствие Бога дает ей способность исцелять людей и собирать их вокруг себя. Вероятно, то, что она видит, – ее собственное отражение.

Мэрайя смотрит на Веру, от скуки уже начавшую царапать ей колени, и задает давно назревший вопрос:

– Равви Соломон, ваш город находится далеко. Зачем вы сюда приехали?

– Я хотел бы забрать Веру в Колорадо, чтобы побольше узнать о ее видениях.

– Ни в коем случае! Моя дочь не объект для наблюдения.

– Правда? – Раввин кивком указывает на окно.

– Я их сюда не приглашала. – Мэрайя сжимает кулаки и смотрит на Веру. – И вообще я ничего такого не просила.

– Чего вы не просили, миссис Уайт? Бога? Шехина не появляется там, где Ее не хотят видеть. Прежде чем присутствие Господа воцарится в вашем доме, вы должны Ему открыться. Вероятно, именно поэтому вам поначалу так тяжело. – Глаза Соломона похожи на янтарь, в котором застыло прошлое. – Что с вами случилось, Мэрайя? – спрашивает он мягко. – Почему вы так упорно боретесь, чтобы не быть еврейкой?

Она вспоминает, как однажды в детстве пришла с подружкой в церковь. И ее удивило, что Иисус, как считают христиане, любит всех, в том числе и тех, кто делает ошибки. А благосклонность еврейского Бога нужно заслужить. Мэрайя уже не в первый раз спрашивает себя, почему религия, которая гордится своей открытостью, ставит человека в такие жесткие рамки. Ей вдруг становится не по себе оттого, что у нее в доме два раввина.

– Я не еврейка. Я – это просто я. – Она смотрит на Веру. – Мы с моей дочерью никакой религии не исповедуем. Мне кажется, вам пора.

Равви Соломон протягивает руку:

– Вы подумаете о чем-нибудь из того, что я вам сказал?

– Не знаю, – пожимает плечами Мэрайя. – Глядя на Веру, я не вижу присутствия Бога. Не вижу Божественного света. Я вижу только человека, чье душевное равновесие все сильнее и сильнее страдает от происходящего вокруг.

Равви Соломон выпрямляется:

– Забавно. Две тысячи лет назад многие евреи говорили то же самое об Иисусе.