Сохраняя веру
Часть 61 из 95 Информация о книге
– А сами вы что будете делать? – Бухнусь, черт возьми, на коленки и стану молиться Аллаху! – смеется Мец. Пока его подчиненные, снабженные директивами, расходятся, он записывает что-то в блокноте, потом нажимает на кнопку связи с секретарем: – Дженни, меня не беспокоить. Обычно он говорил: «Меня не беспокоить, если только Бог не позвонит». Юмор заключался в том, что многие сотрудники фирмы такой возможности не исключали. Взяв дело Уайтов, Мец перестал так шутить. Колин Уайт ему не нравится. Но он, как правило, ни к кому из своих клиентов не испытывает особой симпатии. Зато задача, которую этот человек олицетворяет, интересна своей сложностью. У Меца будет возможность в полной мере продемонстрировать величие закона как силы, имеющей больше общего с искушением, чем со справедливостью. Через пару недель он войдет в зал суда, возьмет жизнь гребаного Колина Уайта и перевернет ее с ног на голову. Он умеет так переделывать своих клиентов, что и судьи, и пресса, и, вероятно, даже прокуроры начинают им верить. Мец смеется: не только хирурги мнят себя богами! Малкольм человек нерелигиозный. После своей бар-мицвы он, пожалуй, ни разу и не был ни в каком храме. Он помнит, что мать тогда надела красное платье, а на него нацепила костюм, который висел на нем как на вешалке. Помнит, как странно звучал его собственный голос, когда он нараспев читал Тору. От страха он чуть в штаны не надул. А потом чуть не упал в обморок, когда обильно надушенные тетушки принялись его целовать. Но все эти мучения окупились, потому что в туалете отец встал рядом с ним у писсуара и, не поворачивая головы, сказал: «Теперь ты мужчина». Это был первый случай, когда Малкольм Мец с помощью слова изменил человека – себя. Встряхнувшись, он сосредоточивает внимание на бумагах, лежащих перед ним. Колин Уайт, Мэрайя Уайт, Вера Уайт – в документах фигурируют только эти имена. Бога нигде нет. И не должно быть, согласно тому, как Малкольм Мец понимает закон. 18 ноября 1999 года Раньше Кензи никогда не бывала в синагоге. Сейчас она широко раскрытыми глазами рассматривает богато украшенный ковчег, еврейские молитвенники, кафедру для чтения Торы. – Почти как в церкви, – говорит она и тут же смущенно прикрывает рот. Равви Вайсман улыбается: – С год назад мы перестали плясать голышом вокруг костра. – Извините. – Кензи смотрит ему в глаза. – Я мало знакома с иудаизмом. – У вас еще все впереди. – Раввин жестом приглашает ее сесть на скамью. – Итак, вы хотите знать, действительно ли Вера Уайт разговаривает с Богом? Видите ли, миз ван дер Ховен, я тоже разговариваю с Богом. Но у меня под окном нет команды из шоу «Голливуд сегодня вечером!». – То есть… – То есть Господь, чья мудрость не имеет границ, не приходит ко мне в женской одежде, чтобы поиграть в шашки. – Равви Вайсман снимает очки и протирает их краем рубашки. – У вас бы не возникло некоторых подозрений, если бы маленькая девочка, ничего не знающая о юриспруденции, вдруг заявила, что может и будет исполнять обязанности судьи? – Верин случай такой же? – Это вы мне скажите. Она разговаривает с Богом. Допустим. Но Бог не говорит ей, что Израиль сотрет в порошок Организацию освобождения Палестины. Не велит ей есть кошерную пищу или хотя бы приходить в храм в пятницу на вечернюю службу. Мне очень трудно поверить, что если бы Бог решил явиться в человеческом обличье к кому-то, в ком течет еврейская кровь, то выбрал бы не того, кто живет по еврейским законам. – Насколько мне известно, божественные видения случаются не только у набожных людей. – Вы, наверное, уже побеседовали с христианскими священниками. Но загляните в Библию: если человеку выпало счастье разговаривать с Богом, то он либо в высшей степени религиозен, либо занимает такое положение, которое позволяет ему принести большую пользу своей религии. Моисей, например, не воспитывался как иудей, но после встречи с Господом обратился в иудаизм. – Раввин улыбается. – Нам всем, конечно, очень приятно думать, что Бог может запросто общаться с любым из нас – даже с теми, кто не ходит в церковь и молится только о своих футбольных ставках. И все-таки это только фантазия. Бог милостив, но и память у Него есть. Евреи не просто так придерживаются определенного жизненного уклада на протяжении пяти тысяч лет. Кензи отрывает взгляд от блокнота: – Но я общалась с Верой. Непохоже, чтобы она осознанно пыталась ввести людей в заблуждение. – Я тоже не считаю ее обманщицей. Не удивляйтесь. Я и сам с ней встречался, она милейший ребенок. Поэтому резонно предположить, что ее к этому кто-то подталкивает. Кензи вспоминает, как в Вериной комнате, когда они играли в парикмахерскую, Мэрайя одним взглядом заставила девочку замолчать. – Ее мать. – Я тоже пришел к такому выводу. – Равви Вайсман облокачивается о спинку скамьи. – Я знаю, миссис Уайт, по сути, довольно далека от иудаизма, но некоторые вещи все-таки остаются. Наши детские травмы иногда бывают связаны с религией. Может быть, миссис Уайт в раннем детстве, вероятно еще на невербальном уровне, внушили нечто такое, что она передала своей дочери. Кензи дотрагивается до подбородка кончиком карандаша: – Зачем? Равви Вайсман пожимает плечами: – Спросите Иэна Флетчера. Уж он-то знает, какую прибыль Бог может приносить в качестве молчаливого партнера. Вопрос не в том – зачем. А в том, миз ван дер Ховен, – почему бы нет. 19 ноября 1999 года – Хороший вопрос, – говорит отец Макреди, шагая рядом с Кензи по церковному двору и поднимая маленькие торнадо листьев носками ковбойских сапог. – Но и я в свою очередь могу вас спросить: какой смысл ребенку или матери стремиться к получению стигматов? – Для привлечения внимания? – Это да. Но широкие слои населения скорее заинтересуются тем, кто видел Элвиса, нежели тем, кто видел Бога. А если говорить о католицизме, то явления Девы Марии всегда волновали толпу больше, чем явления Иисуса. – Священник поворачивается к Кензи; ветер треплет его волосы. – Дело в том, что каждый случай возникновения стигматов тщательно проверяется Католической церковью. А если вы скажете, будто общаетесь с Элвисом, то вам, насколько я понимаю, придется всего лишь ответить на несколько вопросов какой-нибудь Петры Саганофф. – Вам не кажется странным, что Иисус является еврейской девочке? – Миз ван дер Ховен, религия – это не состязание. – Отец Макреди пристально смотрит на собеседницу. – Что вас, собственно, смущает в этом деле? Кензи внезапно становится холодно, и она обхватывает себя за плечи: – Вера не лжет – в этом я убеждена. Значит, нельзя не предположить, что ею самой кто-то манипулирует. – Мэрайя. – Да, – вздыхает Кензи. – Или… девочка действительно видит Бога. – А этого вы допускать не хотите. – Я циник, – кивает она. – Я тоже, – говорит отец Макреди. – Время от времени то здесь, то там появляются плачущие статуи и неожиданно прозревшие слепцы, однако, чтобы такие вещи происходили, как правило, нужно быть Дэвидом Копперфильдом. Глубокая религиозность способна изменить человека, это правда. Но чудеса? Нет. Исцеления? Нет. Дело в том, что вся религиозность Веры заключается в ее имени. Она не росла с мыслями о Боге. Ей по большому счету даже сейчас все равно, кто Он такой. Для нее это просто друг. Священник смотрит на церковную ограду. Золотые лучи солнца пробиваются сквозь облака, как на открытке. Когда его мама видела такую красоту, она останавливала машину и, вздохнув, говорила: «Посмотри, Джозеф, это небо Иисуса». Продолжая смотреть вдаль, отец Макреди задумчиво спрашивает: – Миз ван дер Ховен, вы когда-нибудь видели закат в Непале? Следуя его примеру, она переводит взгляд на ослепительную небесную палитру: – Нет. – Я тоже не видел. Но это не значит, что солнце в Непале не садится. Ватикан, Рим Церковная структура, являющаяся прямой предшественницей нынешней Конгрегации доктрины веры, была основана папой Григорием IX в 1231 году. Выполняя поставленные перед ними задачи, ее представители вздергивали предполагаемых ведьм и еретиков на дыбы, пытали их раскаленными углями, били плетьми и сжигали на кострах. Времена инквизиции давно миновали, и теперь это ведомство не столько борется с ересью, сколько занимается распространением истинной католической доктрины. И все-таки, когда кардинал Шиорро проходит по галерее, ему порой кажется, что он чувствует запах гари, а ночью он иногда просыпается от криков. Он, кардинал-префект, предпочитает думать о себе как о человеке скромном, честном и набожном. Поскольку Конгрегация доктрины веры функционирует как апелляционный суд, он считает, что возглавляет ее по праву. Он добросовестно относится к своим обязанностям, и ответственность давит ему на плечи ничуть не меньше, чем моццетта[30]. Сейчас кардинал Шиорро в своем кабинете. Потягивая утренний горячий шоколад, он изучает бумаги, сложенные внушительной стопкой. Вдруг ему на глаза попадается нечто странное. – «Общество Бога-Матери», – медленно читает он, словно бы пробуя каждое слово на вкус, отчего на языке остается неприятное ощущение. Кардинал просматривает письмо: довольно многочисленная группа женщин католического вероисповедания просит пересмотреть решение Его преосвященства епископа Манчестерского, объявившего слова некоей Веры Уайт, некатолички, еретическими. Кардинал-префект вызывает своего секретаря, вежливого монсеньора Реджи, похожего на ищейку. – Да, Ваше высокопреосвященство? – Что вы знаете об Обществе Бога-Матери? – Вчера они устроили демонстрацию на площади Сан-Марко. Эти воинственные католички все набирают и набирают силу. Кардинал ощущает укол ностальгии по тому миру, который существовал до Второго собора [31]. – В чем епископ Эндрюс усмотрел ересь? – Насколько я смог выяснить, визионерка еврейского происхождения утверждает, что Бог – женщина. – Понятно. Кардинал медленно выдыхает, вспоминая о Галилее, Жанне д’Арк и других предполагаемых еретиках. Он спрашивает себя, имеет ли смысл продолжать официальное порицание этого Общества Бога-Матери. Ее представительницам, поскольку они католички, можно запретить письменное распространение ложных идей. Но Вера Уайт неподвластна Ватикану и может говорить, что ей вздумается.