Сохраняя веру

Кензи смотрит не моргая. Мэрайя чувствует, как капля пота скатывается за воротник рубашки. Выражение лица назначенного судом опекуна не оставляет сомнений. Эта женщина лжет. Но сказать ей больше – значит признаться в желании спрятаться от Колина и от тяжбы, которой он пригрозил. А еще пришлось бы говорить о связи с Иэном, хотя это и его тайна тоже. Мэрайя отвечает на адресованный ей взгляд, твердо решив, что на этот раз не отведет глаз первая. К ее удивлению, это делает Кензи. Не достает свой блокнот, не забрасывает Мэрайю новыми вопросами или упреками, а лишь слегка отодвигается от нее и, тихо напевая, продолжает свою работу: перебирает прекрасные волосы Веры, как нити на ткацком станке, ловко подхватывая все свободные концы.





– О господи, Иэн, я так рада, что ты позвонил!

Он улыбается, прижимая трубку к уху:

– А я очень рад, что ты так рада моему звонку, дорогая.

– Мне кажется, она знает. Опекун по назначению суда. Сегодня она задавала вопросы, Вера проболталась про Канзас-Сити и…

– Мэрайя, успокойся. Сделай глубокий вдох. Вот так. Теперь рассказывай.

Мэрайя передает ему недавний разговор с Кензи ван дер Ховен. Он слушает, нахмурившись, потом отвечает:

– По-моему, это еще ни о чем не свидетельствует. Пока она знает только одно: в самолете Вера видела кого-то, кто произвел на нее впечатление. Может, группу Backstreet Boys, а может, принца Уильяма.

– Еще она знает, когда мы уехали и когда Колин подал иск.

Иэн смягчает голос:

– Это она бы и так рано или поздно выяснила. Ты привезла Веру обратно – лучшего оправдания тебе и не нужно. – Он на несколько секунд замолкает, вспоминая свою встречу с Мецем. – Я же говорю тебе, Мэрайя: не беспокойся. Я обещал тебе все уладить. Или ты мне не доверяешь?

Одно ужасное мгновение она молчит. А потом Иэн чувствует мощную волну тепла, которая доходит до него по проводам раньше, чем голос Мэрайи:

– Доверяю, Иэн. – (Он хочет ответить, но не находит слов.) – Извини, что втянула тебя в эту нашу историю, – добавляет Мэрайя.

Иэн закрывает глаза:

– Дорогая, ваша история – это как раз то, во что я больше всего на свете хочу быть втянутым.





16 ноября 1999 года

В день, когда Кензи встречается с Милли Эпштейн, кафе в центре Нью-Ханаана предлагает в качестве блюда дня жареную рыбу с картошкой фри.

– Хорошего мало, – ворчит Милли, изучая меню. – Откуда нам знать, какое масло у них во фритюрнице: рапсовое или еще какое?

Лучшей вступительной фразы было просто не придумать. Кензи подается вперед, опершись локтями о видавший виды столик:

– Вы сейчас очень внимательно относитесь к тому, что едите?

Милли поднимает глаза:

– С чего бы? Даже если я опять отдам концы, мне даже «скорую» вызывать не придется. Позову Веру, и все. – Видя, как у собеседницы отвисла челюсть, Милли улыбается. – Шутка. Конечно, я проявляю осторожность. Но я и до сердечного приступа это делала: правильно питалась, принимала лекарства строго по часам. Позвольте вас спросить: вы уже заглядывали в мою медицинскую карту?

– Да.

– Вы верите, что я воскресла?

Кензи краснеет:

– Я не уверена, что слово «воскрешение» здесь вполне уместно…

– Если не это, тогда какое? «Чудо»?

– Я скорее склонна предполагать какую-то чрезвычайно редкую реакцию нервной системы на стресс.

– Ага, – бормочет Милли. – Миз ван дер Ховен, вы верите в Бога?

– Сейчас речь не об этом. И мне кажется, миссис Эпштейн, задавать вопросы – это моя работа.

Милли невозмутимо продолжает:

– Меня это тоже немножко нервирует. Я не из тех, кто через каждое слово возносит хвалу Иисусу. Наверное, я не была бы такой, даже если бы родилась христианкой.

– Мэм, суть этого судебного процесса в том, чтобы решить, где Вере будет лучше. При всем уважении к вам для Бога в моих мыслях места нет.


– Видите ли, – Милли прикусывает ноготь большого пальца и качает головой, – по-моему, вы не правы. Более религиозная женщина сказала бы, что место для Бога есть всегда, но я скажу по-другому. На мой взгляд, в данном случае вы не сможете выполнить вашу работу, не спросив себя, верите вы или нет. Потому что если не верите, то моя внучка будет в ваших глазах лгуньей, и это повлияет на ваше решение.

– Миссис Эпштейн, вы не опекун по назначению суда.

Милли смотрит на Кензи в упор:

– А вы не ее бабушка.

Прежде чем Кензи успевает ответить, подходит официантка.

– Как дела, Милли? – по-свойски спрашивает она у миссис Эпштейн, как это принято в городке, где все всех знают.

– Ирэн, ваши повара жарят рыбу и картошку на рапсовом масле?

– Вы что, думаете, это «Фор сизонс»? – смеется официантка. – На чем-то из холодильника миссис Пол.

Милли треплет Кензи по руке:

– Возьмите суп. Точно не отравитесь.

Но Кензи заказывает только колу.

– В нашем городе очень не хватает приличной кулинарии, – мечтательно произносит Милли. – Знаете, как долго я не ела хорошей пастромы?

– Сто лет? – предполагает Кензи, вздернув уголок рта.

– В точку! – смеется Милли и, водя пальцем по краю коробочки с сахарозаменителем, говорит: – Когда Вере было года три, я устраивала для нее чаепития. Ее привозили ко мне домой, мы доставали из шкафа скатерть и салфетки моей бабушки и надевали халаты, которые сохранились у меня с сороковых годов. Такие с розовыми перьями на обшлагах и на лацканах. Как их?

– Марабу.

– Точно. А разве это не разновидность оленей?

– Олень называется карибу, – улыбается Кензи. – Миссис Эпштейн, я ценю вашу заботу о внучке. Вы можете не сомневаться: я всего лишь пытаюсь принять решение, которое будет лучше для Веры.

– Если вы считаете, что она говорит неправду, тогда все это должно казаться вам какой-то заразной патологией. Потому что ей верит и ее мать, и толпа в пятьсот человек у нас перед домом, не говоря уже о врачах, которые видели, как мое сердце остановилось.

Помолчав несколько секунд, Кензи отвечает:

– Помните, как по радио передавали «Войну миров» – спектакль по роману Герберта Уэллса?

– Еще бы! Мы с мужем слушали и тряслись от страха, как и все.

– Вот о чем я и говорю, миссис Эпштейн. Люди слышат то, что хотят слышать, и верят в то, во что хотят верить.

Милли медленно ставит на стол стакан с водой и, не отдавая себе в этом отчета, потирает левую сторону груди:

– А вы, миз ван дер Ховен, во что хотите верить?

Кензи отвечает не колеблясь:

– В то, что решение, которое я приму, будет благоприятным для Веры. А вы, миссис Эпштейн? Во что вы хотите верить?

В то, что время можно повернуть вспять. В то, что ночные кошмары прекратятся. В то, что можно стереть Колина из жизни моей дочери.

– Я хочу верить, что Бог есть, – твердо говорит Милли. – А в существовании дьявола я, черт возьми, даже не сомневаюсь!





– Ханстед, – возглашает Мец со своего трона во главе стола переговоров, – вы с Ли займетесь подтверждением этой информации. Мне нужна копия билета в Канзас-Сити…

– Сэр? – подает голос один из помощников. – Вы имеете в виду тот Канзас-Сити, который в штате Миссури, или тот, который в Канзасе?

– Ли, где вы, черт подери, были весь этот час?! – спрашивает Мец. – Ханстед, напомните вашему коллеге, страдающему склерозом, о чем мы говорили, пока он витал в облаках.

– Может, стоит прощупать агентства по сдаче в аренду автомобилей? – предлагает Ханстед. – Если транспортом занимался Флетчер, то машина, наверное, была оформлена на него или на его продюсерскую компанию. Или же Мэрайя Уайт арендовала ее сама, расплатившись своей кредитной картой.

– Очень хорошо, – одобряет Мец. – Займитесь этим. И еще мне нужны списки постояльцев местных отелей. – (Двое помощников, сидящих за стеклянным столом справа от босса, тут же записывают очередную директиву в блокноты.) – Ли, я хочу знать обо всех случаях за последние десять лет, когда суд отобрал право опеки у матери и передал отцу. Меня интересуют причины. Элкленд, займитесь списком потенциальных экспертов-психиатров. Нам нужен тот, кто скажет, что если человек съехал с катушек, то это навсегда. – Мец берет яблоко, лежащее перед ним, и обводит взглядом лица своих помощников. – Как вы назовете юриста, закатанного в бетон на дне океана?

Ассистенты переглядываются. Наконец Ли поднимает руку:

– Хорошее начало?

– Отлично! Вам я и поручаю взять показания у психиатра, который освидетельствовал Колина Уайта.