Сохраняя веру
Часть 80 из 95 Информация о книге
Через полчаса Джоан сидит рядом с Милли в комнате отдыха для пациентов. Она вообще не любит больницы, но здесь ей почему-то – она и сама не может понять почему – особенно некомфортно. Она ободряюще улыбается матери Мэрайи, чтобы та продолжала рассказ. – Доктор считает, – говорит Милли со слезами на глазах, – что можно дать хороший прогноз. Остановка сердца продлилась меньше минуты, дыхательные пути чистые, пульс ровный. Джоан смотрит на девочку, безвольно лежащую на больничной кровати: – Выглядит она неважно… – Но ее сердцебиение под контролем, и температуру сбили. Только кровотечение остановить не удается. – Милли глубоко вздыхает. – Когда же Мэрайя приедет? – Как раз об этом я и хотела с вами поговорить. Ей нельзя приезжать сюда. – Что-то случилось? С ней? – Нет, с ней все в порядке, но по просьбе Малкольма Меца судья подписал приказ, запрещающий ей видеться с ребенком. Они считают, что это она вызывает у Веры симптомы болезни. – Какая… какая нелепость! – восклицает Милли, как будто сплюнув. – Ничего не поделаешь. Запретительное постановление нарушать нельзя. Поэтому я вынуждена просить вас остаться здесь с Верой и звонить Мэрайе, если будут новости. – А сама она даже звонить не может? – (Джоан качает головой.) – Это ее убьет. Милли потирает виски, очевидно не зная, сидеть ей около внучки или ехать к дочери, которая сейчас так остро нуждается в поддержке. Джоан окидывает взглядом коридор, и ей вдруг кажется странным, что отделение детской реанимации почти пустое. Вера здесь единственная пациентка. – Когда будете звонить… – Я постараюсь смягчить правду, – говорит Милли. – Я не дура. Колин входит в темную палату отделения интенсивной терапии и останавливается у изножья кровати. Верины руки разведены в стороны и нетуго привязаны к бортикам кровати, чтобы раны снова не открылись от непроизвольного движения. Ноги укрыты одеялом. Колин смотрит на провода, подсоединенные к груди дочери, на трубку, торчащую из ее горла, на ватные тампоны, прилепленные к ладоням, и не знает, чему верить. Здешние врачи говорят одно, тот психиатр Берч говорит другое, а Мэрайя клянется, что никогда не причиняла Вере вреда. Колин осторожно присаживается на край постели: – Засыпай, сомкни реснички, // Папа купит тебе птичку… – Он прижимается мокрой щекой к щеке Веры и слышит ровное пиканье аппарата, контролирующего ее сердцебиение. – Если птичка петь не будет, // Папа купит изумрудик… Доктор сказал, что у Веры была остановка сердца. Оно просто не справилось со стрессом, когда другие системы отказали. Колин сию минуту отозвал бы свой судебный иск, если бы это помогло Вере снова стать здоровой и бодрой семилетней девочкой. Он наклоняется и неловко обнимает ее. – Обними меня тоже, – шепчет он, а потом произносит уже настойчивее: – Ну давай же! Ей нужно сделать всего одно маленькое движение, и он будет счастлив. Он слегка встряхивает ее, пытаясь привести в сознание. – Не трогайте девочку, мистер Уайт! – Медсестра оттаскивает Колина от кровати. – Но я только хочу, чтобы она меня обняла! – Она не может. У нее руки привязаны. Пока Колин вертит в голове эту фразу, сестра выпроваживает его из палаты. – Ты точно говоришь мне всю правду? – спрашиваю я, с такой силой сжимая телефонную трубку, что на ней, наверное, даже остаются царапины от ногтей. – Разве я тебя когда-нибудь обманывала? Сейчас она спит. – То есть ей не стало ни лучше, ни хуже… Стабильность – это само по себе не так плохо. Это я могу перетерпеть. Что выводит меня из себя, так это невозможность быть рядом с Верой, когда ей плохо. – Здесь Кензи ван дер Ховен. Приехала с час назад. – А этот идиот-психиатр больше не объявлялся? – Тот, который весь день мешался тут? Нет. – Мама замолкает, и я чувствую, что она чего-то недоговаривает. – Ма, что там еще? – Ничего. – Говори, – настаиваю я. – Да ничего особенного. Только вот Колин тоже приходил. – А-а, – произношу я еле слышно. – Вера проснулась? – Нет. Она не поняла, что он здесь был. Наверное, мама говорит так, чтобы меня не расстраивать, но легче мне не становится. Я вешаю трубку и только потом понимаю, что не попрощалась. Вот уже три часа Иэн бродит по улицам Нью-Ханаана. В крошечном городке темно и грязно, все закрыто, кроме кафе «Донат кинг». В этом заведении Иэн уже побывал, и если он придет туда опять, это будет выглядеть странно. А больше пойти некуда. Он садится на край тротуара. В «Виннебаго» его ноги не несут. Хочется оттянуть встречу с продюсерами и подчиненными, которые наверняка не знают, что и думать про сегодняшнюю сцену в суде. К больнице тоже лучше не приближаться, чтобы не привлекать внимания репортеров. Иэн хочет только одного – быть рядом с Мэрайей, но этого не хочет она. Ему трудно сказать, в какой момент эта женщина превратилась в его глазах из мамаши-мошенницы в жертву всего этого безобразия. Скорее всего, перемена произошла в Канзас-Сити. Иэн так старался изобразить заботу о Мэрайе и Вере, что желание помочь им постепенно стало искренним. Но возможно, Мэрайя в помощи и не нуждалась? А нуждался он сам? Иэн никогда не спрашивал себя, почему стал атеистом, но ответ ему и так очевиден. В детстве он перенес тяжелый удар судьбы и поэтому не мог поверить в любящего Бога. После того как у него отняли всех дорогих ему людей, он вообще перестал верить в любовь и принялся лепить из себя того, кому она не нужна. Уподобившись волшебнику страны Оз, он внушил себе, что, если надолго спрятаться за занавесом истинных и ложных принципов, люди перестанут интересоваться, кто он на самом деле. Вероятно, человек – это не только душа и тело. Вероятно, в результате их соединения рождается что-то еще – некий дух, который нашептывает тебе, будто однажды ты станешь сильнее, чем теперь. Это ты, каким ты надеешься или мог бы быть. Мэрайя распалась на части, но снова себя собрала. Может, она и колеблется при любом дуновении ветра, но тем не менее стоит на ногах, вся испещренная шрамами. Когда опять сверкнула молния, однажды уже поразившая ее, она выстояла. Не побоялась снова рискнуть. В отличие от Иэна. По идее, Мэрайя должна бы бежать еще отчаяннее его, спасаясь от новой любви. Но не бежит. Он знает это, как никто другой. Пускай несколько лет назад Мэрайя попыталась покончить с собой. Пускай суд и сейчас сомневается в ее душевном здоровье. Для Иэна она – самая сильная женщина из всех, кого он встречал. Он встает, отряхивается и шагает по улице. Открывая дверь, я в последнюю очередь ожидаю увидеть Колина. И вот он стоит передо мной. – Можно войти? Кивнув, я пропускаю его в дом, который до недавнего времени он называл своим. Я закрываю дверь и хватаюсь рукой за горло, чтобы физически помочь себе удержать внутри все те ужасные слова, которые вот-вот сорвутся с губ. – Ты зря пришел. Ни мой, ни твой адвокат этого бы не одобрили. – Сейчас мне насрать, что скажет Мец. – Колин садится на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, и закрывает лицо руками. – Я был у Веры. – Знаю. Мама сказала, что ты приходил. Колин поднимает глаза: – Она… Боже мой, Рай, ей так плохо! На несколько секунд меня парализовывает страх, но потом я заставляю себя выдохнуть. Наверное, Колин испугался, потому что просто не знал, чего ожидать. – Врачи говорят, ее сердце теперь работает стабильно… – продолжает он. – Сердце? – переспрашиваю я надтреснутым голосом. – Что у нее с сердцем? Колин, по-видимому, искренне удивлен моим неведением: – Оно остановилось. Сегодня днем. – Остановилось? У моей дочери была остановка сердца, а мне даже не сказали? Я еду в больницу! Колин проворно вскакивает и хватает меня за руку: – Нельзя. Тебе туда нельзя, и я очень об этом сожалею. Я смотрю на его пальцы, сжимающие мою руку, чувствую прикосновение его кожи к моей и в следующую секунду уже плачу на его груди: