Созданы друг для друга

– Это как это? – офигела Дина и быстренько спросила, вспомнив все, что успела освоить в универе: – А какая арендная плата?

Арендная плата была, и ей ее обозначили – сто рублей в месяц.

Вот так до сих пор и платит сто рублей в месяц, по сей день.

А тогда. Тогда она расплакалась, и мужики ее долго утешали, уверяя, что все это на самом деле, а никакой не розыгрыш, и угощали чаем с сушками, посыпанными маком, и конфетами ассорти, проводив в свой офис для составления договора аренды.

Но оказалось, что чудеса на этом не кончились. Ринков с Кнуровым стали одними из главных помощников и благотворителей «Убежища» Дины, как она просто, незатейливо и без выкрутасов назвала-таки свой «Кризисный центр помощи жертвам насилия», прописанный и закрепленный в официальных документах. Мало того, эти удивительные мужчины привлекли к благотворительности в адрес ее Центра еще и каких-то там своих партнеров.

А через день после того, как Динка с помощниками наполнила помещения всем необходимым, подготовив к приему первых жильцов, к ней пришла сотрудница Ринкова – такая боевая и загадочная девушка Ольга, взяла эдак нежненько за ручку и повела, повела за собой… в спортзал, где и объявила со всей серьезностью:

– Буду тебя тренировать и учить приемам самообороны. – И постращала: – Долго учить. До того, как выработается рефлекс и все приемы закрепятся на подкорке на всю жизнь, до перестройки мозгов, тела, организма, реакций и даже мыслей. Поняла?

Дина наивно уверила, что, мол, да, поняла. Что тут непонятного-то?

Ага! Тот случай!

Поняла она, куда вляпалась по полной программе, только через неделю, когда даже сидеть уже не могла на лекциях от боли во всем теле, в каждой даже самой малюсенькой и незатейливой мышце. Месяц ходила, как стеклянная: руки-ноги после того, как гоняла ее Ольга, не сгибались напрочь, и лучше ими было не шевелить вовсе, а спать стоя.

А еще ее «крестничек», зараза такая, нарисовался – Игорек Веснин, он же Кнут, он же изверг-изувер, занудный до незнамо чего. И ну ее гонять-учить особой внутренней концентрации, умению отмечать-замечать и анализировать всякую мелочь, постоянно находиться в режиме собранности и быть готовой к нападению, а также специальным упражнениям на развитие интуиции.

Гонял как сидорову козу, так, что Динка взвывала той самой козой замученной:

– Вот на хрена я тебя спасала, а? Знала бы, что ты надо мной так изгаляться будешь, не стала бы заморачиваться.

– Терпи, сестра, – похохатывал он над ее мучениями.

Через год, благодаря его с Ольгиным изуверским тренировкам, Дина стала другим человеком. Совсем другим. Настолько другим, что сама себе поражалась и диву давалась, присматриваясь к своим новым привычкам и навыкам владения телом, она даже двигаться начала по-другому, у нее совершенно изменилось мышление. И сколько раз эти знания, умения и рефлексы потом реально спасали ей жизнь и здоровье – не счесть.

Ведь нападали, сволочи. И сами нападали, и нанятые ими хлопчики, и служба охраны отдельных деятелей.

Проникнуть на ринковскую базу было нереально – все просматривалось камерами наблюдения и находилось под серьезной охраной, но вне ее у Дины и судебные заседания, и работа в своем адвокатском офисе в городе, и прием посетителей, и беготня по всем инстанциям. И хоть ее и сопровождали по большей части, в их Центре существовало железное правило, введенное Ринковым: по городу по одному никогда не перемещаться, да и кнуровские ребята разработали для помощников «Убежища», Дины и ее семьи специальную систему безопасности, маяки, оповещение, группу быстрого реагирования, но…

Всякое бывало за эти годы. Всякое.

У Дины вошло в привычку обязательно носить в кармане газовый баллончик, а в сумке электрошокер.

А тогда она быстро втянулась в занятия и так и продолжает все эти годы, стараясь не пропускать спортзал. Не с такой интенсивностью, как поначалу, но и не филонит. Только благодаря своим натренированным рефлексам и хорошей реакции Дина и смогла выдернуть ту дурную мамашу из-под колес джипа Гарандина. Вот так.

Если бы не помощь Ринкова и Кнурова, Дина вряд ли бы справилась сама, даже с самой распрекрасной группой добровольцев, какой бы она ни была, потому что прав был Антон Александрович; как показала практика, – это смертельно опасное занятие. И очень непростое.

Кризисный центр Дины рассчитан на двенадцать взрослых и десять детей.

Теперь-то у них в «Убежище» работают специалисты: психологи, юристы, психиатр, детский психолог. Сейчас налажен весь процесс: от первого обращения на сайт или телефон доверия и поэтапной помощи жертвам насилия.

– У меня масса вопросов, – захваченный ее рассказом, заинтересованно предупредил Гарандин. – Я в тему специально не погружался, даже когда узнал, чем ты занимаешься. Решил, что лучше ты мне сама, как один из ведущих специалистов в этой области, объяснишь-расскажешь. Да и достаточно того, что у нас ты по самую макушку в этой … – И не закончил фразу, оборвав, почувствовав, как внезапно изменился настрой Дины.

Повернул голову, посмотрел на нее, недоумевая.

– Что? – спросил он.

Она смотрела на него своими невозможными фиолетовыми глазами с каким-то удивленным выражением, делавшим эти ее потусторонние глаза еще больше. Хотя куда уж.

– Это твое «у нас», – пояснила Дина, – ты так легко это произносишь, словно… не знаю, мы прямо уже давно «у нас»…

– А разве требуется здесь что-то обсуждать? – спросил Гарандин, как о чем-то настолько очевидном, что просто даже лень и непонятно зачем об этом говорить.

– А я бы пообсужда-ала, – развеселившись вдруг непонятно от чего, произнесла Динка со значением, даже голову склонила чуть набок.

– Что, девочкам нужны слова? – с пониманием усмехнулся Влад, глядя на нее, и вдруг осекся: – Слушай, это совершенно невозможно, какие у тебя глаза. Ты знаешь, что у тебя какие-то мультяшно огромные зрачки, да к тому же фиолетовые. Вот так глянешь, как сейчас, а у меня в голове что-то делается. Переклин какой-то.

– Это из-за мутации одного гена, – объяснила Дина, – такая особенность организма, на здоровье никак не влияет, только зрение у меня работает несколько иначе, чем у всех. Долго и мудрено объяснять. Иногда при резком перепаде освещения я вроде как временно слепну, а вот фокусируюсь я быстро, ну и упражнения требуется делать, чтобы не наступила резкая и сильная дальнозоркость. Такая мутация практически не встречается и называется очень забубенно.

– Потом скажешь и напишешь, я заучу, – предложил Влад и пообещал: – Буду называть тебя моей мутанточкой. Или производную какую придумаю. Мне нравится.

– Так что ты хотел спросить? – напомнила Дина.

– Да, спросить, – повторил он и, отвернувшись, посмотрел вперед на дорогу. – Почему женщины живут с мужьями, которые их избивают? Зачем все это терпят? Почему не уходят? Я не понимаю. Почему, как только он первый раз ее избил, она не ушла?

– Это самый распространенный вопрос людей, не сталкивавшихся с насилием в семье. При этом заметь, если вдуматься, то в вопросе уже заложено обвинение, типа сама дура. То есть общество реагирует в таком ключе, что, мол, женщина всегда и априори сама виновата, раз терпит и не уходит от агрессора, и практически никогда не звучит обвинение в адрес мужчины.

– Ну, наверное, да, ты права. Но почему все-таки не уходят?


– Абьюзер действует, как паразит, попавший в организм человека. У меня как у медика эта ассоциация абсолютная. Задача паразита в первую очередь подавить иммунную систему, противостоящую ему, проникнуть во все органы и в мозг, захватить, что называется, «управление» организмом. Его не интересует симбиоз, его задача распространиться, подавить, заставить действовать так, как ему надо, и в итоге убить. Точно так же ведет себя и абьюзер, по большей части неосознанно, на подсознательном уровне он нацелен на то, чтобы полностью подчинить себе жертву. И в первую очередь изолирует ее от всех социальных связей, ограждает от друзей, знакомых и родных, от тех, кто мог бы помочь, то есть выключает «иммунную систему», закольцовывая все ее внимание на себе. Параллельно он унижает ее самооценку, заставляет уйти с высокой должности, не дает закончить институт, опускает, повторяет и повторяет бесконечно и в разных вариациях, какая она глупая, некрасивая, дурная, неумеха, что она никому не нужна и специалист из нее никакой. Вариантов много, но постоянное, изо дня в день подавление самооценки действует на женщину совершенно разрушительно.

– Но она же не идиотка на самом деле, – недоумевал Гарандин, даже злясь отчего-то. – Она что, не видит, не понимает, что с ней происходит, что отдаляется от друзей, от родных?

– Нет, – уверила его Дина, – не понимает и не видит. Партнер же не на следующий день после свадьбы начинает ее избивать и принижать. Как правило, пара сходится, не важно, официально или нет, но по любви и офигенному сексу. У них же любовь и в постели сплошная красота, и любое ее недоумение или сопротивление его поведению чудесным образом забывается и прощается в постели. В большинстве случаев первый раз партнер бьет женщину не настолько сильно, чтобы она испугалась и побежала, и вот тут срабатывает самая главная ошибка женщины: она не может поверить, что муж внезапно превратился в тирана. «Не может же все быть так плохо?» – убеждают себя женщины. Срабатывает определенное свойство человеческой психики: люди вообще не верят в плохое, в то, что с ними может произойти что-то совсем уж страшное. У них же любовь такая офигенная, не может же этого быть, но к тому моменту у женщины уже занижена самооценка, и она думает: может, это она в чем-нибудь виновата, и характер у нее тяжелый, любимый же об этом всегда говорит. К тому же опять же в большинстве случаев муж сразу же начинает каяться, признаваться в любви, клясться, что больше никогда, включает романтический режим на полную мощность. И она прощает. На второй и третий раз повторяется все то же самое. Женщины, как правило, стараются до последнего сохранить семью. Обычно сильные избиения начинаются, когда женщина беременна или у нее совсем маленький ребенок. Паразиту не нужны конкуренты, жертва должна быть в полном его распоряжении и ни на кого не отвлекаться. Решаются бежать тогда, когда он начинает бить и детей. Еще свои побои женщина стерпит, но может решиться на побег, когда детям грозит опасность.

– Опять сложно, – недоумевал Гарандин. – Взяла детей и ушла к родителям, друзьям, попросила помощи, в конце концов, такие центры, как твой, для этого и существуют, и в наше время найти их контакты и связаться несложно.

– Это настолько обывательская точка зрения, что я сильно удивляюсь, слыша ее от тебя. Личность жертвы всегда деформирована. Всегда. Абьюзер разрушает волевой компонент личности, а это уже физиология и изменение сознания. Такая женщина не знает своих потребностей, не может сказать, что она любит есть, какую одежду носить, о чем мечтает, все ее потребности и желания определял агрессор. Для того чтобы вырваться из этой ситуации, нужны хотя бы остатки воли. И они не видят выхода, даже когда он перед ними открыт. Они настолько патологически боятся своего мучителя, что их охватывает парализующий ужас. Есть еще один серьезный момент: женщина постоянно находится в так называемых гормональных качелях. В ответ на насилие организм отвечает взрывом гормонов: это и адреналин, и кортизол, и имеющий обезболивающий эффект серотонин, которые становятся для нее своеобразным наркотиком. Когда ей удается бежать и мужа больше нет рядом, у нее происходит нечто вроде ломки. Не меньше полутора лет необходимо для реабилитации психики под наблюдением специалистов для того, чтобы остановить эти гормональные качели. На самом деле это такой ужас, который трудно объяснить и еще труднее представить нормальному человеку. Это постоянное пребывание в неком инферно и непрекращающийся страх.

– Но тебе ведь удается помогать, – с искренним интересом расспрашивал Гарандин, – значит, есть возможность уйти, начать жизнь сначала, спрятаться, если надо.

– Есть. За двенадцать лет работы нашего Кризисного центра через нас прошло больше тысячи человек, а еще нескольким тысячам нам удалось помочь вне стен «Убежища». Есть, конечно, чем гордиться, только это капля в море. Но сколько потерь на эти тысячи, – замолчала она и вздохнула. – Сколько погибло или стало инвалидами, которым мы не смогли помочь и которых не успели вытащить. И двое моих добровольных помощниц очень сильно пострадали, а один парень погиб. Вот так.

– Мужья? – уточнил Влад.

– М-да, они. Никто из абьюзеров не собирается так просто отпускать свою жертву, свою рабыню. В среде профессионалов, занимающихся вопросами семейного насилия, мужья условно делятся на три категории: первые, так называемые ресурсные, крайне опасные, как мы их классифицируем: это имеющие доступ, прямой или опосредованный, к властным или административным структурам, люди богатые и властные, или представители кавказских диаспор, мы же не делаем различий и помогаем и нелегалкам в том числе. Вторые – это хулиганы по своей сути, способные на хипеж, на скандал, не боящиеся разбоя и нападения, без тормозов, но имеющие несравнимо меньшие возможности, чем первая группа. А третьи – это те, кто опасен только для самих жертв, а при посторонних ведут себя прилично. Такие способны долго и очень упорно выслеживать саму жертву, держать ее в осаде, но нападать на других боятся. Хотя разные ситуации случались за двенадцать лет. Самые сложные, как ты понимаешь, относятся к первой группе. Мало того, по негласной статистике, которую мы ведем, выявлено, что самый большой процент насилия происходит именно в семьях людей богатых и облеченных властью. Особенно богатых. Ты сам наверняка знаешь, что творится за многими заборами на Рублевке. Вот эти деятели на самом деле смертельно опасны. В ход идут все их связи, все возможности, давление на полицию, суды, прокуратуру, нападение их охраны с огнестрелами, похищение людей. Да… – отмахнулась она, – что говорить. Если бы не Ринков с Кнуровым и их ребята, возможно, и меня бы давно не было. Я ж, когда начинала, наивная была, как дите в песочнице, и подставлялась, не понимая всей опасности. Правда, тогда было гораздо проще спрятать человека, чем сейчас, не было еще такой повальной оцифровки жизни. Сейчас практически невозможно спрятаться, особенно от абьюзеров, имеющих доступ к получению данных. А сколько было проколов, когда жертвы сами подставлялись и нас подставляли!

– Специально?

– Нет, такой прокол мы не допустили ни разу, – кивнула Дина. – Как обычно мы работаем? На нашем сайте указаны так называемые телефоны доверия, мало того, я оставляю эти номера докторам в детских поликлиниках и даже детсадах и школах, и платим за рекламу в сетях, в социальной рекламе, оставляем номера телефона доверия в Единых центрах оформления документов, и даже в Госуслугах. Человек звонит и после предварительного разговора со специально обученным специалистом, определяющим в разговоре, истинная ли проблема у звонящего, мы договариваемся о встрече. Очень конспиративно, очень продуманно проводим встречу, на которой обязательно присутствует психолог-профайлер, который выясняет глубину проблемы. В случае реальной, смертельной угрозы проговаривают формирование «тревожного чемоданчика» для себя и детей, в который входит пакет документов, что понадобятся в случае экстренной эвакуации для себя и детей, и обязательно подчеркивается необходимость оставления всех гаджетов дома. Мы выдаем самый обычный кнопочный телефон для экстренной связи или оговариваем таковую. И особо подчеркиваем, что нельзя ни в коем случае сообщать в соцсетях о своих намерениях, даже намеком. Полный интернетный вакуум. У нас в «Убежище» запрещены любые гаджеты, кроме примитивных электронных игрушек для деток и телевидения. Так нет, тащат, ты представляешь? Идиотизм полный. А как я без Сети, спрашивает и смотрит на меня такими тупыми глазами. Хорошо, все наши эвакуации проводят ребята Кнурова, а у них есть такой специальный приборчик, определяющий электронные носители в каком-то там крутом диапазоне. Находим, выбрасываем. А сейчас еще в Москве активно тестируется общая база, подключённая к системе Fine Face, для нас это полная… Сложно будет, одним словом. Несколько раз уже были случаи, когда высокопоставленный хрен вот так, через свои каналы, по городскому поиску и скриншотам переписки вычислил беглую жену. И ты даже не представляешь, что он с ней сделал, выловив прямо во время эвакуации и вернув домой.

– Какая-то достоевщина в худшем смысле этого слова.

– Согласна, – тяжко вздохнула Дина. – Но самое страшное, что этому нет конца и, скорее всего, никогда не будет. По данным МВД, за прошлый год число насильственных преступлений, совершенных по отношению к подросткам их родными и опекунами, выросло больше, чем на сорок процентов. А ведь мы и подростков спасаем, хотя это очень непросто и классифицируется как похищение, если он один, без взрослых.

– А как вообще работает ваш центр, что конкретно вы делаете для пострадавших? Я читал на сайте, но мне интересно услышать от тебя.

– Как правило, женщина не заинтересована покидать свое жилье и куда-то бежать с детьми, а часто и с домашними животными, бросая все нажитое, вещи, пусть и адскую, но привычную жизнь, и ищет какое-то «универсальное» средство прекратить насилие или пути воздействия на партнера, чтобы он съехал сам. Обращаться к друзьям и родственникам, чтобы повлияли и помогли, или взывать к совести и читать нотации абьюзеру совершенно бесполезно, а чаще всего просто опасно. И если наши специалисты определяют степень угрозы ей и детям как высокую, они предлагают эвакуацию. В нашем центре женщина может проживать от нескольких недель до полугода, пока мы не поможем ей решить все сопутствующие проблемы и социализироваться заново. Мы берем на себя все юридические вопросы, все мороки с документами, если их надо восстанавливать или делать заново, адвокатское сопровождение на каждом этапе по разводам и имущественным вопросам. Обязательная бесплатная психологическая помощь, работают постоянные специалисты, медицинская помощь. Бесплатное проживание, питание, гуманитарная помощь, помощь в трудоустройстве, помощь, когда в результате насилия человек остался без жилья и средств к существованию. Если жертву вычисляет муж из первой группы, мы тайно перевозим ее в другой центр помощи, с которым сотрудничаем, иногда и в другой город.

– Ты занимаешься исключительно проблемами клиентов своего «Убежища» и как адвокат работаешь безвозмездно?

– Занимаюсь семейным правом и всем, что с ним связанно, в том числе и уголовными статьями, но у меня есть и клиенты, которые платят. Одна очень богатая женщина за то, что я помогла спасти ее дочь и внуков, подарила мне крутой внедорожник. Езжу на нем уже шесть лет.

– Устала? – заботливо спросил Гарандин, снова безошибочно почувствовав произошедшую в ней душевную перемену.

– Очень, – призналась Дина, – тяжело как-то это все рассказывать, снова окунаться в эти проблемы, вспоминать…

Хотела что-то еще добавить, но удержалась. Он видел, чувствовал это ее желание, даже стремление поделиться чем-то очень важным, секундное замешательство и отступление. Даже отвернулась от него, уйдя в свои мысли, и смотрела в боковое окно.

Ну пусть, решил Влад, пусть. И на самом деле тяжело. Она ведь не просто говорит, она очень эмоциональная девочка, в какой-то мере даже эмпат, и пропускает все через себя, глубоко переживая каждый момент. Так ведь можно и выгореть.

Они молчали, каждый погрузившись в свои размышления, ничуть не тяготясь затянувшимся молчанием, чутко ощущая душевный настрой друг друга. Дина, переживая неловкость от того, что так подробно и живо поделилась чем-то очень важным и значимым, и чувствуя некую опустошенность после такого откровения, вызвавшего сильный эмоциональный отклик в душе и вновь поднявшего всю горечь и досаду… Да ну, все, не будет, не хочет она про это больше.

Уже сколько можно, в конце-то концов!

«Надо обладать каким-то особым душевным устройством и складом характера, – думал Влад, прокручивая в голове все, что услышал от Дины, – чтобы настолько глубоко сопереживать человеческой беде, оставаясь при этом полной жизни, юмора, умения верить в лучшее, ежедневно соприкасаясь с человеческой трагедией и скотской стороной человеческой натуры».

Внезапно, как бывало всякий раз, когда Гарандин обдумывал какой-то вопрос, в памяти всплывала интересная информация. Так и сейчас вдруг неожиданно всплыл из глубин подсознания давний разговор с одним сибирским священником, уникальной, самоотверженной личностью, мудрецом, в каком-то смысле учителем.

Тогда, помнится, Гарандин был глубоко поражен тем, как этот человек восстанавливает величественную старинную, стоящую в отдалении от жилых мест церковь своими усилиями и при помощи сплотившихся вокруг него прихожан, налаживая службу в, казалось бы, невозможных условиях.

– Человеку нужна духовная подмога, опора, место, куда он может принести любую свою беду, найти утоление своей печали, обрести искреннюю поддержку и поделиться радостью. Каждому требуется некое духовное единение, чтобы не чувствовать себя в одиночку против жизни, и церковь для многих становится той самой духовной семьей. Людям живется тяжело. Им необходима эта церковь, – ответил священник на вопрос Влада, улыбаясь мудрой улыбкой. – Церковь призывает любить и умножать любовь в мире, а ведь практическая любовь к людям, когда не декларируют, а делают, это редкость. Потихоньку-полегоньку, каждый день по шажку, да и справится наше дело с Божьей помощью, и встанет, обретет былое величие и займет свой форпост наша красавица. Так, как и говорят нам святые апостолы: малыми усилиями, с молитвой да верой и вращается мир. – И вдруг улыбнулся с хитринкой: – А советский писатель Зощенко говаривал на эту тему просто: «Не надо бороться за чистоту – надо подметать». Вот мы и подметаем.

Гарандин тогда был поражен мощью и энергией необыкновенной личности этого батюшки, его спокойной, глубокой любовью к людям и состраданием к ним, и силой духовного подвига этого человека, который поставил себе целью служение людям и увеличение любви, как он выразился. Они тогда долго еще беседовали, много чего поразительного сказал ему тот священник.

Гарандин, понятное дело, предложил свою помощь в восстановлении церкви, причем очень конкретную: присылаю архитекторов, реставраторов, строителей, оплачиваю и поднимаем храм в кратчайшие сроки – все сделаем, по высшему разряду и как полагается. А святой человек отказался. Вот так.

– Если заблудшему душой ребенку дать все, что он пожелает, сразу и сколько хочешь, то душа его так и не вырастет и не найдет свой верный путь, поскольку ей не надо ни над чем трудиться. Пусть прихожане наши своим трудом, борьбой с зависимостью к алкоголю, преодолевая леность телесную и душевую, поднимают святыню. Она тогда во сто крат дороже и светлее для них будет. Но и от помощи твоей не откажусь.

Архитекторов и специалистов-реставраторов батюшка принял с благодарностью, а вот от строителей отказался, возложив эту миссию на местный народ, и денежку согласился принять, но малыми порциями, ежемесячно, по чуть-чуть, чтобы стройка не встала. И все.

Поразительно, но все то, что сказал ему тогда этот неординарный человек, в полной мере можно отнести и к Дине, к ее «малым усилиям, которые вращают мир». К ее личности, натуре, духовной направленности и умению сопереживать, жалеть и любить, хоть люди и очень странные существа – они делают все, чтобы любить их было невозможно.

Гарандин посмотрел на Дину и улыбнулся, увидев, что она задремала, прислонив голову к оконному стеклу, измученная дорогой, своим все еще болезненным состоянием после аварии и непростым разговором.

И такая вдруг на него снизошла нежность к этой женщине, что в груди потеплело, и так вдруг сильно захотелось, как тогда в больнице, обнять ее, прижать к себе, закрыть, «приголубить», как говаривала его бабуля. Какое замечательное слово: «приголубить», вот так именно. И почувствовать ее всю, рядом, своей, вдохнуть ее запах, околдовываясь навсегда его приворотом.

Он поймал себя на том, что непроизвольно высматривает удобное место на обочине, чтобы припарковаться и осуществить это свое желание. Усмехнулся, крутанул головой – как его пробрало-то!

И подивился внезапно пришедшей мысли, что так теперь с ним будет всегда. Надо же. И внезапно почувствовал какую-то молодую лихую радость в душе – здорово. Ведь как здорово-то, а.

«Пусть спит», – все с той же нежностью, к которой еще не привык, подумал Гарандин, откинул спинку пассажирского сиденья и придержал ей голову, укладывая поудобней.